Роман Голод глава Глава 56

Внутри что-то лопается. Воздушный шарик, заполненный сомнениями и страхами. Они распространяются ядовитым густым туманом вокруг меня. Они забрали весь воздух, заставили меня задыхаться.

Теперь принять решение стало проще простого.

— Ты хотел сделать тест? – говорю я, и вижу, как Макар напряженно сжимает челюсть, опаляя взглядом лист бумаги, словно пытаясь его сжечь. Тянется за ним рукой, но я опережаю.

И пока смотрю в подтверждение отцовства Макара, краем глаза вижу весьма довольную физиономию Данилы, как бы он не пытался это скрыть за мордой кирпичом.

Но меня больше волновало ни это, а то как, как, бл*ть, они сумели взять анализ…

Бумага в руках трясется, черные буквы расплываются от соленых слез…

— Ты хотел сделать тест?! – кричу свой вопрос, потому что Макар, мать его, молчит, и только пульсирующая вена на виске доказывает, что он не долбанная статуя. Комкаю лист и бросаю ему в лицо.

— Ты заказал тест из останков нашего ребенка!? — срываюсь на истерику, но прикасаться к нему не хочу.

Я больше ничего с ним не хочу.

— Отвечай, дьявол тебя дери!

— Нет…

— Это не он, Вася, — сыпется на меня сладчайшая сахарная вата, которую буквально источает голос Данилы.

Поворачиваюсь, чувствуя, что ногти, что впиваются в кожу ладоней, скоро найдут другую цель.

– Макар давно просил, и я решил подсобить, чтобы между вами не осталось недомолвок. Классно же. Ты забеременела от Макара.

— Заткнись… Заткнись… — шиплю и тут же срываюсь на крик... – Заткнись, долбанный педик!

Он отшатывается… Не понимает. Злится. Ну и пусть. Он скотина, просто скотина. И Макар такой же, раз не разглядел в друге п*дораса, который пусть косвенно, но повинен в смерти Малыша.

— Ты без моего разрешения взял анализ у моего ребенка! Ты хоть понимаешь, какую дрянь ты сделал…

— Ну там же просто сгусток…

Рука поднимается сама.

Всю злость, обиду, боль, страдания я вкладываю в этот удар. Все, что у меня есть я выплескиваю на Данилу.

Руку жжет, а он бедненький смотрит на Макара. Как щенок. Реально думает, что тот меня остановит? Да если я скажу убить тебя, он так и сделает.

Но я не скажу. Потому что ты этого не стоишь.

— Сам ты сгусток... – шиплю ему в лицо и ехидно интересуюсь: — Ты такой п*здодельный, сам все решил, никого не спросил, а сообщение у Макара на телефоне тоже ты удалил?

— Какие сообщения? – слышу напряженный голос Макара и достаю из кармана телефон.

— Она просто не в себе, — быстрит Данила, пока его глазки бегают, а он думает своим сгустком.

Он тянет ко мне руку за телефоном, но ловкий бросок кулака Макара, и пальцы Данила до меня даже не долетают.

Я поворачиваюсь к Макару, который стоит близко и быком дышит мне над головой.

— Василиса…

Я открываю приложение вк и подаю ему аппарат нужной стороной. Вот и все, милый. Хеппи Энда не будет. Ты все просрал. Ребенка. Меня. Нас.

Подтягиваю сумку и иду в сторону выхода.

Уже на стоянке меня хватает за плечо жесткая рука и бесцеремонно разворачивает.

— Почему ты не позвонила? — рявкает он. — Почему ты тянула? Я бы просто приехал и забрал тебя...

— Поэтому и не стала звонить… – веду плечами, но он из рук меня не выпускает, трясет так, что клацают зубы.

— Куда ты, бл*ть, собралась?! Ты думаешь, что я отпущу тебя в таком состоянии?!

— На свое посмотри! – кричу ему в ответ. – Возле тебя терся гей, почти трахнул твою задницу, разрушил твои отношения, а ты даже не просек. Если я причина твоей тупости, то я лучше уйду!

Хлесткий удар по щеке был ожидаем, потому что зарвалась. Никто не смеет обзывать Макара тупым.

А вот поцелуй, до трепета в душе нежный и ласковый, последовавший за насилием был сюрпризом.

Он ласкал мои обожженные ударом губы, он просил разрешения войти в мой рот. И я даю, даю последний раз себе и ему возможность ощутить сладость нашего поцелуя. Одержимость наших душ. Трусь об огромное желание его тела. Обнимаю за шею, и чувствую руки на спине. Они гладят, гладят, они тянут к себе, все ближе, но я отстраняюсь.

Делаю шаг назад.

— Ты просто нашла причину. Ты просто струсила…

— Для того, чтобы испытать разумный страх, мне потребовалось потерять часть себя…

— Я не отпущу тебя, я уже говорил тебе, — его голос. Он как всегда твердый, железобетонный, но сейчас как будто из-под стекла.

И чувства мои накрыло колпаком. И эмоций почти не осталось. Этот анализ не его вина, но его недосмотр. Пусть теперь сам и разбирается, а мне пора разобраться с тем, кто я есть.

Без Макара. Только я.

— Если любишь – отпустишь… — говорю, давлю на его давнишнее признание и делаю шаг. Назад. Из объятий.

Он прожигает взглядом, играет желваками. Ходуном ходит кадык.

— Ты все равно вернешься… Ты хочешь ребенка…

— Не сейчас, — говорю я и отворачиваюсь.

Иду по стоянке и вслед слышу:

— Про ориентацию Данилы откуда знаешь?

— Он спит с Пашей, — отвечаю уже не глядя и иду к остановке трамвая.

Когда-то это был мой любимый вид транспорта, а потом я познакомилась с Макаром. Стала ездить на крутых тачках и его крутом члене. И чуть не умерла. Я и сейчас чуть ли не умираю. Чувствую, что вокруг сгущается тьмой отчаяние и мысль о смерти уже не кажется такой глупой. Такой далекой.

Ведь это так легко, просто отпустить жизнь, махнуть ей рукой с криком: «А ебись оно всем конем».

И даже звук выстрела, который я слышу перед заходом в трамвай меня почти не отвлекает. Он всего лишь еще один знак, что Макар в моей жизни пока лишний. Пока я не стану хотя бы личностью, а не паразитом.

И я бы так и думала, может быть, легла бы в своей комнате в общежитии и придавалась привычному унынию. Поглаживала свой живот, разговаривая с умершим Малышом. Но судьба снова внесла свои коррективы, в виде Марка Синицына, который почему-то ногой выломал дверь нашей комнаты, пока все стояли и глазели на это представление.

Почему-то все мысли о собственной беде просто исчезли. В голове остался лишь душераздирающий крик:

— Дура!

Так не кричат мужчины, так кричат сумасшедшие.

Я срываюсь, бегу в спальню и вскрикиваю от ужаса и страха, когда вижу, как Марк снимает с петли Дашу.

Опускает ее на пол, снимает веревку и делает искусственное дыхание.

— Че стоишь?! — орет он, словно не своим голосом. – Скорую вызывай!

Рука к телефону. А его нет. Резко оборачиваюсь, стоит Паша. Белый, словно обмазался в муке. Уже приложил к уху телефон.

Я кидаюсь к Даше, слушаю сердце, проверяю пульс. Не понимаю. Просто не понимаю, зачем...

А Марк здесь. Он выломал дверь. Откуда он знал? И почему морда виноватая?

— Как ты здесь оказался? — задаю я вопрос. – Ты знал, что она соберется это сделать?!

— Не знал, но…

— Но…?

— Я подшутил над ней.

— Как подшутил…? Паша, где скорая?! — кричу я со злости и страха в сторону Паши. Тот отчитывается коротко:

— Едут. Пять минут.

— Что ты сделал? — толкаю я этого спортсмена. – Что ты сделал с Дашей!? Она никогда бы не стала! Не стала, понимаешь?! Это я могла… А она сильная!

Марк молчит всего несколько секунд, а потом как на духу.

— Я трахнул ее, сфотографировал и слил фотки в студ. сеть.

Меня парализует. Мне вышибает ударом воздух. Меня трясет. Это просто…

— Уходи… Я даже знать не хочу, о чем ты думал и молись, чтобы люди Черкашина тебя не нашли… Вали сказала! – кричу я, что есть мочи, и прижимаю голову хрипящей Даши к себе. – Во-он!

Он сваливает, слышу сирены скорой и набираю на телефоне Паши номер Макара.

— Хочешь меня вернуть? – без предисловий задаю я вопрос ледяным тоном и слышу насмешливое:

— Кого убить?

Только вот мне ни хрена не смешно.

— Марка Синицына. Убей его, и я вернусь к тебе.

— Нет... – голос Даши. – Не надо. Люблю его... Люблю…

— Василиса, — голос в трубке Макара, и я тяжело вздыхаю. – Сломай ему хотя бы ноги…

— И ты вернешься?

— И я подумаю.

Подумаю, да. Подумаю, пока снова еду в больницу уже с Дашей. О том, насколько хрупка и бесценна жизнь. О том, почему так много людей хотят иметь ребенка. Почему этого захотела я.

Хочу. Ведь раньше я шугалась детей. Боялась забеременеть, а сейчас хочу вернуться к бандиту, потому что чувствую насколько мы совместимы физически. Ведь даже при полном отсутствии секса, его поцелуй смог пробудить мое тело. Дать ему новый заряд жизни. А может это обида…

Но, несмотря ни на что я знаю, что сделаю себе Малыша, а потом уеду в другой город. Потому что Малыш не должен жить в атмосфере злобы, преступлений, грязи и порока.

Наш Малыш, Макар, будет жить без жестокости и зла.

* Макар *

В голове все смешалось. Выстрелы. Белая палата. Безжизненная Василиса. «Люблю» в пустоту и полное безразличие к ласкам.

Она как статуя. Прекрасная и неживая.

А с ней мертв и я, пока она не улыбнулась, пока не накричала, пока не показала хоть немного эмоций. И в мозг выстреливает надежда.

Да, ребенок потерян, да, я уже начал думать, как буду принимать роды, но ведь все можно исправить.

Можно вернуться в нашу спальню, лечь в кровать и начать все исправлять, как только она оклемается. А в силе ее духа я не сомневаюсь.

Вот и в результате теста, который без моего ведома сделал Данил, я не сомневаюсь. И в том, что Василиса, уходя от меня, обязательно вернется. И в ее словах про Данила тоже.

Он был здесь.

Он был рядом со мной пять лет.

И я не знаю, какого хрена, но он посягнул не то, что на мою задницу, он посягнул на единственное светлое в моей жизни.

Все поступки, все шлюхи, разделенные на двоих, смех и литры выпитого алкоголя.

Все это стало не важным. Гильза, которая вылетела из пули и затерялась во вселенной. И так же, как мое доверие, Даниле ее не найти.

Слышу за спиной шаги, шумное дыхание и злость во мне превращается в полное хладнокровие и лютую ненависть. Отвращение.

— Ты же не поверил ей? – говорит Данил с панической ноткой в голосе. – Она просто перед тобой выслуживается…

Резкий поворот, в руке его патлы, и головой об асфальт. Плевать, что смотрят.

— Завали свое *бало, когда говоришь о моей жене!

— Она не… — стонет…

— Станет, а ты станешь дерьмом под моими ногами, — ставлю ствол у виска, но желания устраивать представления нет. Да и на новый арест нарываться. Отвожу ствол и выстреливаю в асфальт. Данилу просто бросаю.

— Еще раз появишься в зоне моей видимости — убью. Ты жив только потому что много лет служил верой и правдой.

— Макар, — орет этот придурок, но я сажусь в тачку, наблюдая, как отходит трамвай.

Ничего. Ничего. Она еще позвонит, хоть и телефон у меня. Однажды я насильно заставил ее выучить десять цифр. Чтобы даже в случае потери аппарата, она позвонила мне с любого номера.

— Принимай дела, — говорю устало Лёне и откидываюсь на спинку автомобильного сидения, пока он трогается с места и мельком смотрит на так и не сошедшего с места Данилу. Теперь его кожа слилась с цветом волос.

— Что там с Чернышевской?

— Дома, назначил ей парней. Пока никаких движений, — отчитывается лучший их охраны, который даже не сказал ничего за тот удар.

— Что Самсонов?

— Ждет тебя у себя. Он до жопы был рад узнать, что с Андроновым покончено.

— Еще бы. Тот вроде его жену похищал. Погнали к нему, мне надо выпить, — говорю я, оттягивая воротник рубашки. Оделся, бл*ть, празднично. В гробу я видал такие праздники. – У меня ребенок умер.

— Я сожалею, шеф…

— И я… И я сожалею.

Ничего. Ничего. Вернется, и нового сварганим, главное, чтобы Василиса позвонила.

И она позвонила уже через пол часа, я даже выпить с Богданом не успел.

Попросила убить Синицына. За ее возвращение.

И только я обрадовался ее предложению, она его изменила на «подумаю за несколько переломов». Ну что ж… Это неплохо. А подраться это то, что мне нужно сейчас больше всего.

Задаю вопрос про этого Марка, а Богдан кивает куда-то вперед. Смотрю с балкона и вижу Синицына собственной персоной. Сидит у пустого бара в еще не заполненном клубе, глушит одну за одной рюмки водки. Явно за что-то себя корит, но разве мне есть до этого дело. Мне теперь есть дело до Васи.

— Погнали, — стягиваю я пиджак и смотрю на огромного Богдана. Кто-то скажет, что он неповоротливый, но он бы сумел победить любого боксера в легком весе, настолько был быстр и ловок.

— Куда, — поднимает он брови.

— Почешем кулаки, мне надо задание жены выполнить…

— О… ну Жена – это святое. Я за своей в Европу гонял. Сейчас она вьет из меня веревки, — говорит он со смешком, и я ехидно замечаю:

— В постели?

— И только в ней.

Когда я узнал, за что бил парня, я задал Василисе вопрос, почему бы его просто не убить?

— Она любит его, — пожимает Василиса плечами, сидя на подоконнике в своей комнате в общаге и смотря в окно.

— А ты?

— Я? — поворачивается она и лыбу давит. – Я не люблю Марка Синицына.

Я фыркаю и смелее подхожу ближе, но не делаю решающий шаг.

Яйца и так болят от дрочки, а ее запах сводит с ума настолько, что бросится на нее дело нескольких мгновений.

Но у нее там еще не все зажило, да и судя по спокойному дыханию, я у нее что-то вроде растения. Кактуса, на который можно и внимания не обращать.

— Если это все, что ты хотел сказать…

— Нет, постой, — не выдерживаю я столь близкого расстояния, разворачиваю ее, и раздвинув ноги вклиниваюсь между ними. – Есть идея.

— Изнасилуешь меня? — смотрит она как всегда прямо и без презрения, но вижу, что хочет отстраниться.

И я бы хотел, но не могу. Не могу не кивнуть, не могу не накрыть ее поджатие губы и языком потребовать пройти внутрь. Не могу не сжимать ее задницу руками, и не унести на кровать…

Не могу не стянуть футболку, потеребить кончиком языка грудь, не могу не залезть пальцами в трусы, посасывая…

— Бл*ть… Ты сухая, — вскакивая я, и тяжело смотрю сверху вниз на самое идеальное тело. Пока не мое тело. Но я не был бы Черкашиным, если бы не ставил перед собой задачи, и не выполнял их.

Я не стал ее трогать сегодня, но даю пищу для размышлений.

— Чтобы сделать ребенка, тебе не обязательно возбуждаться, главное, чтобы кончил я, — говорю перед самым выходом, а она так и осталась лежать, с задранной футболкой и пустым взглядом.

Ничего, ничего. Оклемается. Вот только уверенности в собственных мыслях не было. Наверное, потому что внутри поселился страх, никогда не увидеть снова моей сексуальной, задорной девочки. Что никогда больше не трахну ее, не потому что так надо, а потому что обоих кроет от взгляда, от дыма, который вдувал ей в рот, от алкоголя, которым обливал сладкие сосочки и смаковал их как лучшее коллекционное вино. Где ты, Малыш. Вернись ко мне. Я скоро свихнусь. Тем более, что куда-то пропал Данила, который в городе знает слишком многих. Как бы не начал мстить…