Роман Голод глава Глава 71

* Василиса *

Чувствую, как Макар наматывает мои волосы себе на кулак, оттягивает. Прогибаюсь, и, спустя считанные минуты, задыхаюсь от силы ощущений, когда его член проскальзывает внутрь, одним четким движением заполнив меня. До отказа. До предела. Господи… Невероятно…

Просто невероятно, насколько идеально он подходит мне.

Безумный темп. Выбивающий из меня стоны. Вытрахивающий все лишние мысли о самом важном. Но так правильно. Член Макара во мне самое правильное! И, возможно, у меня есть последняя возможность ощутить всю силу и грубость его толчков в себе. Потому что после моей новости на следующие несколько месяцев все это может исчезнуть.

Тону в нем.

В атмосфере, что сейчас как шторм. В свете солнца, ласкающего наши влажные тела через огромное окно.

Остро. И стоны в потолок. И шлепки тел друг о друга, и волосы в его руках.

Слишком остро. И я, не выдержав и пары минут жесткого траха, со стоном кончаю, дрожа всем телом.

Чувствуя, с какой силой сокращаются мышцы внутри. И его, такого твердого. Окаменевшего. Член внутри все больше. А дыхание сорванное, жар его тела опаляет и плавит, а просить остановиться я точно не стану. Мне мало. Мне всегда его мало.

Только, видимо, не одну меня так сильно вставило, ибо я чувствую, как он кончает внутри меня, заполняет ртутью, заглушив хриплый стон в шею.

Но я не оставляю его в покое, еще долго мучаю, желая, чтобы в этот день он выжал из себя все. Был диким, необузданным и страстным.

Но Макар чувствует мое настроение и четвертый заход напрочь отвергает. Но прежде доводит меня до края, до той самой точки, когда не кончить кажется хуже смерти.

Пальцы резко выходят из меня, сжимают горло, и слышу сквозь пелену похоти требование:

— Говори, что случилось.

Случилось. Случилось.

Открываю глаза, страшусь его реакции и ныряю с места в карьер.

— У нас будет ребенок, срок три месяца, — говорю почти не дыша, со страхом ожидая его реакции, и гнев в его глазах меня злит.

— Ну что!? Опять не веришь?

— Ты, тварь такая, вынудила меня себя трахнуть, зная, что уже носишь нашего пацана?

Облегченно смеюсь, чувствуя, как по телу растекается счастье. Еще неизвестно кто это будет.

И никакой оргазм не сравниться.

Два года.

Почти два с половиной года у нас не получалось. Мы не говорили об этом. В какой-то момент я даже смирилась.

У нас было дело, друзья, мы, и желание найти Аленку. Что еще надо?

Но узнав с утра, что я все-таки смогу стать мамой, жизнь сразу заиграла другими красками. И теперь, когда Макар ругается за то, что секс мог повредить ребенку, счастье становится безмерным.

Ослепительным. Душераздирающим.

И я со смехом откидываюсь на подушки, пока Макар ворчит:

— А если он все видел, как я потом буду смотреть ему в глаза.

Потом внимательно рассматривает мой живот.

— Когда он станет большим?

— Через пару месяцев.

— Станешь уткой, — хохочет он и надувает щеки, а я смеюсь, тяну его на себя и зарываюсь в родные объятия. Спать хочется.

— Твоей самой любимой уточкой. Ты наймешь финансиста?

— Да, — после паузы бурчит Макар. – И детективам придется доплатить. Теперь за Аленой мы точно не поедем.

* * * Шесть месяцев спустя * * *

Роды — это личный, женский ад.

Боль от плетей даже близко не похожа на то, когда агония последних схваток охватывает все тело.

И помощи ждать неоткуда.

Таз узкий, малыш почти четыре килограмма. Обезболивание нельзя, сама родить не смогу.

И Макар рядом бледнее некуда, только терпит, когда сжимаю руку и, сжимая челюсть, терплю очередную схватку. Они все чаще. Я почти без сил.

Я конечно была на родах, многих детей приняла сама, но никогда даже представить не могла, что это настолько больно.

А малыш уже просится наружу, а Дамира рычит и делает все, чтобы огромная темная головка вышла без задержек.

Время на считанные секунды.

Я сжимаю зубы и даже глоток воздуха сделать не могу.

— Не могу, — почти сдаюсь я, но Макар тут как тут. Злится. Беспокоится, но сделать ничего не может.

И я не могу. Потому что от боли почти теряю рассудок, а следом сознание. Почти теряю…

Врачи уже обсуждают другие пути, но Макара это не устраивает. Макар не принимает легких решений. Он все делает до конца. Пятерней хватает меня за волосы, сдавливает и рычит в лицо:

— Ты ох*ела, Черкашина? А ну роди нам пацана! Разве мы не заслужили? Разве не прошли через ад, чтобы получить счастье!?

Он прав, конечно, прав, но как же больно.

— Ну же… — ревет он и ударяет головой о кушетку, приводя в состояние готовности все мои чувства.

Втягиваю воздух рывком, смотрю в злые, обеспокоенные глаза и с шумным шипением даю возможность малышу увидеть свет. Выталкиваю из себя голову, а следом тельце. Пронзительный крик и тело наполняется облегчением и такой непомерной любовью, что жила во мне столько времени, словно только подготавливая. Потому что никогда, никогда раньше я не испытывала столько внутреннего тепла и света, никогда мое сердце не казалось мне настолько большим.

И тело, больше не содрогавшееся от боли, пело. Руки сами потянулись к малышу, и мне всего на миг приложили его к груди. Всего на миг, но и этого было достаточно, чтобы я ощутила единение с этим крошечным комочком жизни. Моим сыночком. Часть нашей с Макаром одержимой любви.

— Я же говорил – пацан, — слышу над собой хриплый голос Макара и вижу, как он быстро стер с щеки влагу.

Правильно.

Мужчинам не престало плакать, за него поплачет тот, кого мы так долго ждали.

И спустя два часа, личная палата в лучшей клинике Москвы заполняется гостями. Они смотрят на младенца, но при этом почти не дышат.

— Черкашин, — давится смехом Захар. – Он точно твой. Такой же вечно недовольный.

— Твою рожу над собой видит, чему ему радоваться? — чуть отталкивает Макар парня в сторону, и мы с Катей переглядываемся.

Она еще не говорила своим мужчинам, что ждет ребенка. На вопрос от кого, она беспечно пожимала плечами и шутила, что этот вопрос, как и многие другие, она оставит решать лучшим друзьям, которые землю рыли, но смогли оба на ней жениться.

Остальные гости почти не говорят, только целуют меня в щеку и обещают по выписке закатить шумную вечеринку. Паша тихонько рассказывает, что кажется влюбился. И это не парень.

На мой удивленный взгляд он только таинственно улыбается.

Даша долго держит свою голову на моем плече и почти не говорит, глаза веселые, но я знаю, что в ее сердце до сих пор кинжал от поступка Марка и Кирилла Синицыных. Все-таки какие мужики глупцы, порой не понимают, что своими косяками обкрадывают в первую очередь сами себя.

И вот спустя еще пятнадцать минут прощания мы снова остаемся втроем, и Боря плачет, напоминая, что ему не хватает только сюсюканья и улыбок.

Беру роднулю из колыбельки и усаживаюсь на кровать, доставая наполненную молоком грудь.

Прикладываю сосок к пухлым губам и с непривычки дергаюсь, когда он жадно обхватывает его и начинает глотать.

— Эй, мне там оставь, — усаживается рядом Макар и внимательно смотрит за процессом кормления.

Елозит по кровати, и я понимаю, насколько это его возбуждает.

Поднимает взгляд и хмурится.

— Ведь мы могли все это пережить уже давно…

— Нет... – качаю я головой и второй рукой переплетаю наши пальцы. – Тогда рождение ребенка было бы наполнено страхами и неуверенностью в завтрашнем дне, а сегодня в моей голове пусто и хорошо. А большего и не надо.

— Теперь ты будешь очень горячей мамулей? – играет он бровями и целует мою руку.

— А ты строгим папулей, — шепчу я с улыбкой и чувствую, как меня клонит в сон. Макар же пусть иногда бесит, но сегодня прям герой. Укладывает меня на подушки, а напившегося малыша забирает на руки. И пока я засыпаю, кажется, хочет ему что-то объяснить. По понятиям.

Надо будет ему напомнить, что парню нет от роду и суток.

А главное, напомнить, что его преступные замашки и уверенность в безнаказанности не должны передаться сыну.

Но это, конечно, фантазии, а реальность будет такой, какой сделаем мы ее сами. Вместе.