Роман Голод глава Глава 51

* Василиса *

Чувствую привычный запах дезинфицирующих средств.

И почему-то резкий вкус водки во рту.

Макар позволил мне выпить? Быть не может. Если только пару миллилитров. Тогда почему горло дерет так, как будто я выдула пол-литра в одинокого?

И тело ватное, и в голове шум, а самое главное, в груди горячо так, неприятно.

Пытаюсь вспомнить последние события и жар сменяется острой болью. Невыносимой.

Распахиваю глаза, щурясь от яркого света и быстро осматриваюсь.

В одежде. Значит, не стал. Не стал ведь?

Он же не совсем псих убивать ребенка, даже если он не верит в свое отцовство. Хотя бы ради меня.

Макар же не раз говорил, как я ему дорога.

Пытаясь пошевелить конечностями и ошеломлённо ахаю. Что же это такое!?

Тело привязано к кушетке, что не вырваться, а рядом стоит – руки в карманах – Макар. Хмурится.

— Ты не дергайся. Сейчас выпьешь таблетку и все встанет на свои места. Это, – показывает он мне на живот. Скотина! – Нам не нужно.

Нам? — хочу закричать, но прикрываю глаза.

Нельзя злиться, нельзя паниковать, теперь только я несу ответственность за новую жизнь, раз папаша у нас с тобой, малыш, такой дебил.

Что же делать? Как избежать твоей смерти?

Хорошо хоть выскабливание не заставил врача делать.

Этот бы стал, уже не раз виделась с ним, когда кого-то из проституток сильно избивал клиент. Макар на мои просьбы хоть как-то приструнить богатых ублюдков не реагировал. Несколько раз меня затыкал и говорил, что это не мое дело.

Очевидно, моя беременность теперь тоже не мое дело.

Открываю глаза снова и вижу, как доктор мельком мажет по мне взглядом, а затем вниз, на макаровский пояс.

Смотрю туда же и вижу кобуру с пистолетом.

Тело мигом расслабляется, решение принимается быстро. Любовь к Макару ничто по сравнению с жизнью нашего ребенка, зачатого в самой страстной любви, на которую способны люди.

Я не моргну глазом, малыш, и никогда не пожалею о своем решении. Ты для меня самый главный.

— Ну, так что, — говорит врач и поворачивается полностью, показывая поднос с препаратом и шприцом для взятия анализа. – Вы не передумали?

Последняя надежда гаснет, когда взгляд Макара тяжелеет, а голос хрипнет.

— Не передумали.

— Знаешь, — вдруг заговариваю я, удивляясь, что при всей ненависти и ужасе происходящего, могу улыбаться. – А ведь ты прав. Нам не нужен ребенок. Лучше от него избавиться. Представь только вечно орущее создание, пеленки, распашонки, первые шаги и слово «Папа».

Подействует ли, не знаю, но задача не вызвать чувства или разжалобить, хотя вижу, как на последнем слове Макар дернул подбородком.

Задача – усыпить его бдительность. Расслабить. Заставить меня развязать.

— Лучше избавиться от него. Будем и дальше трахаться, как кролики. Правильно я говорю, Макарушка? – он рвано кивает, взгляд не сводит. — Зачем нам кто-то третий, раз мы есть друг у друга. Верно…

— Верно, — кивает он, как будто в дурмане, вижу через ткань, как кулаки сжимает в карманах. – Когда станет поспокойнее, возьмем из детдома или сделаем ЭКО.

— Прекрасно! – почти кричу, имитируя радость, стараюсь сдержать непрошеные слезы. – Убьем своего ребенка, чтобы взять или сделать чужого. Так и должны поступать люди с нашим образом жизни.

Дергаю рукой.

— У меня рука затекла, я так волнуюсь. Возьми меня за руку, когда я буду пить первую порцию препарата.

Он тянется к руке, но я деланно морщусь.

— Не так, хочу полностью чувствовать твою ладонь.

Он наклоняется, расстёгивает одну мою руку, пока врач все это время держит поднос.

Вместо желаемого действия вцепиться в глаза и выколоть их Макару, я тяну руку к твёрдой линии его подбородка, провожу по волосам и шее.

— Поцелуй меня, Макарушка, забери все страхи… — почти пьяно шепчу и руку веду ниже, по его согнутой спине, ощущая на губах сладкое ввергающее в трепет касание. Поцелуй набирает обороты, становится почти грязным. Влажным. Развратным. Совокупление языков, от которых обычно пламенеет тело, рвется ввысь душа. Обычно. Но сейчас лишь способ достижения цели.

Макар уже не обращает внимания на врача, наклоняется ниже, обхватывает рукой мою грудь, давая мне ощутить, как сильно он властен над моими чувствами. Обычно.

Но он забывает, что чувства к ребенку сильнее. Нет ничего страшнее матери ребенка, которого хотят обидеть. Она волчица, скалящая зубы. Она, рвущая на части жертву, медведица. Она тигрица, впивающаяся клыками в тело врага. А сейчас мой враг Макар.

Углубляю поцелуй, прикусывая, посасывая язык, шепчу как люблю его и медленно расстёгиваю кобуру, потом резким движением достаю пистолет, большим пальцем снимаю с предохранителя.

Вот и все. Отсчет пошел на доли секунды.

Раз…

Два...

Три…

Макар слышит щелчок, покидает губы и смотрит в глаза, прекрасно ощущая, как дуло пистолета теперь упирается в его плечо.

Хочу сказать, что лучше убью тебя, чем позволю причинить вред нашему ребенку, но молчу, потому что перед выстрелом говорят только преступники из дешевого кино. Но мы ведь не в кино, это долбанная жизнь, Макар и в ней нет места Хеппи Энду.

Нажимаю на курок, слышу глухой выстрел, пуля на вылет разбивает стеклянный стеллаж, и я вижу, как Макар тут же валится на пол от толчка, задевая поднос врача, от чего все падает за ним.

Направляю оружие на свидетеля, стараясь не смотреть на тело Макара.

Врач тут же меня отвязывает и склоняется к потерпевшему, пока я, пошатываясь, иду на выход. Бросаю оружие на пол.

Оборачиваюсь и вижу, как врач набирает номер скорой бригады.

— Он будет жить? — спрашиваю тихо, сдерживая желание подбежать, переживать, просить прощения.

— Будет… – говорит он, и я сбегаю, думая, что срочно нужно протрезветь, чтобы запомнить каждый миг этого безобразного вечера.

Выбегаю из больницы, на метро мчусь в общежитие и сразу собираю вещи, почти не отвечая на вопросы Даши.

Макар очнется, рана в плече зарастёт. Он будет искать меня.

И неизвестно чем закончится наша встреча. Поэтому первым делом на следующее утро, после жуть как некомфортной ночи в комнате отдыха на вокзале, звоню дяде Давиду. Я не хотела попрошайничать, но это критический момент. Пора просить поддержки у столь же влиятельных людей, как сам Макар.

— Дядя Давид, можно я у вас поживу пару дней… — Или недель.

Оделась я как в старые времена.

Не стоит Давиду знать, каким гардеробом меня обеспечил Макар.

Ему вообще про Макара ничего знать не нужно. И про ребенка. Просто поживу у него, пока не придет время сделать тест на отцовство.

Затолкаю бумажку глубоко в глотку и забуду об этом мужчине, как о страшном сне. И даже денег не возьму. Не дождется.

Тело наполняется истомой, предвкушением, на лице расползается улыбка при мысли о том, как он будет ползать передо мной на коленях, если, конечно, выживет.

Перед многоэтажным домом Давида набираю номер Паши. Он должен быть в курсе.

— Васька! – орет он, как только отвечает на звонок. — Тебя по городу уже ищут! В общежитии целый отряд. Распугали всех. Данил бесится, потому что ему поручили…

— Паша… Как он? – перебиваю. Его любовник меня мало интересует.

— Уже на ногах. Рвет и мечет. Что у вас там…

— Я беременна, а он не поверил, что от него… — говорю, прижимаясь затылком к стене подъезда, когда вижу вдалеке черную машину, на всех парах несущуюся к дому.

Сердце начинает биться быстрее, потому что я тут же узнаю, кому она принадлежит.

— А разве Макар не бесплоден? — спрашивает Паша, но я уже отключаюсь, забегаю в дверь, в панике говоря, чтобы вызвали наряд полиции, потому что за мной охотится маньяк.

Ну ведь Макар и правда маньяк, весьма сексуальный разве что.

Дядечка в клетчатой рубашке даже, кажется, вдохновляется будущей потасовкой и тут же берет биту, размахивая ею как мечом, одновременно вызывая полицию.

Офицеры, конечно, вряд ли остановят Макара, даже раненного, но хоть задержат, пока не приедет домой Давид.

Кажется, что Макара ничего не может взять. Ни пули, ни ножи, ни сама смерть.

Еще недавно он пережил взрыв, прикрыв меня своим мощным телом, теперь ранение в плечо.

Неуязвимый. Бесстрашный. Наверное, и ты, малыш, у нас таким будешь. Потом я обязательно тебе расскажу каким замечательным был у тебя папа.

В идеальной, современной квартире Давида обнаружилась любовница. Даже странно, ведь он говорил, что не таскает женщин к себе домой.

Но и эта не была похожа на обычную девку из клуба Макара.

Майя была невысокой, темноволосой девушкой с очень печальными глазами, и судя по виду, весьма затраханной дядей.

Знаю, что это такое. Сама такая.

И пока она пошла в душ, я пыталась сосредоточиться хоть на чем-то кроме Макара, чувствуя его состояние даже на расстоянии. Он зол? Скорее всего. Восхищен? Должен быть точно. Чувствует себя виноватым? Вот уж вряд ли.

И не смотря на всю мою любовь к нему, я ненавижу. Ненавижу всем сердцем. За то, что что не поверил, за то, что солгал о любви, за то, что приговорил живое существо внутри меня к смерти, даже не разобравшись.

Почему он так поступил? Что им двигало? Какой бес в него вселился?

Пока Майи нет, готовлю две чашки кофе и пустым взглядом смотрю в телефон.

Макара я заблокировала везде, где только могла, чтобы ни одно его лживое сообщение до меня не долетело. Ни одно слово «люблю». Ни одна общая фотография.

Просматривая ленту галереи, я чувствую, как накрывает истерика.

Сотрясаюсь от рыдания, резко убираю телефон в сумку, чтобы не видеть, забыть, возненавидеть сильнее и почти кричу на Майю, которая только спросила, что со мной.

Она, что удивительно не убежала, не испугалась моего раздражения и гнева. Подошла и голову погладила. Как мама. А я просто прижалась к ее стройному телу, желая быть ближе хоть к кому-то. Желая ласки.

Хотелось ей все рассказать, хоть кому-то, обо всем, но я заговорила на отвлеченные темы, что выявило много интересных фактов.

Мы работаем в одной больнице, только на разных этажах. Когда я спросила, каким образом Майя стала любовницей дяди педанта, она отмолчалась. Но это не помешало нам найти общий язык и пообсуждать последние сплетни нашей больницы.

Давид в этот день так и не появился, и я просто пошла ложиться спать. Дожидаться нового ура. Что же меня ждет?

Вечером позвонил Паша, рассказал, что Макара задержали за избиение консьержа.

Мне бы порадоваться, а я только почувствовала себя виноватой, ведь это я натравила старичка на хищное животное.

Ложусь спать с тяжелым сердцем, думая, как там в тюрьме Макар. Хотелось, конечно, ощутить хоть толику злорадства, радости, но в душе сидит только беспокойство… Не жестко ли ему спать, покормили ли его, не побили ли его…

С утра открываю глаза на удивление легко, но без Макара спать вторую ночь подряд было некомфортно, хотелось снова услышать:

— Малыш, у меня тут проблема, только ты в силах ее решить.

Я бы посмеялась, подразнила и со смехом умчалась от него. Правда погоня была бы не долгой, а член, качающийся, как камыш на ветру, очень быстро нашел между моих ног пристанище. И были бы смех, сменившийся стонами и тихими признаниями в любви.

А Макар бы рычал, толкаясь все быстрее, закинув мои ноги себе на плечи, и говорил, какая я ох*енная…

Прикусываю губу, глажу еще плоский животик и долго смотрю, как луч солнца ползет по потолку, глотаю слезы и мечтаю, мечтаю, мечтаю. Повернуть время вспять. Подумать, прежде чем делиться своей радостью.

Может быть, это я виновата? Надо было как-то иначе. Подождать. Сразу предъявить тест на отцовство, чтобы у него не оставалось и тени сомнения.

Но меня поражает сам факт его настойчивости, это, откровенно, напрягает.

И этот его тест…

Там наверняка напортачили лаборанты. У них там такой завал, что всякое бывает. И вообще, зачем делать его именно сейчас, да и каждый год, если уверен в бесплодии. Это ведь не стандартный анализ крови.

В голове крутится листиком на ветру какая-то мысль, и я пытаюсь за нее ухватиться. Поймать.

Все так сложилось. Не хорошо. Не вовремя. Моя импульсивность, этот анализ, и та неделя, из-за которой Макар не верит.

В остальное время он меня почти не выпускал из виду, а в ту неделю следил Данил.

И вчера Данил меня искал, ему было поручено. Ему все поручено. И он, конечно, знает, что Макар бесплоден. Тогда понятно, почему об этом знает Паша. Иначе, как ему узнать. Только вот зачем любовникам обсуждать бесплодие босса?

Голова болела нещадно, мысль продолжала крутиться, но резкий окрик из гостиной подчистую вымел возможность додумать ответ на загадку.

Судя по тону, Давид не собирался меня долго ждать.

Я, не заглядывая в просторную ванную, сразу отправляюсь в гостиную, перед этим быстро натянув кофту и шорты.

Давид Грановски. Великолепный образец мужчины старой закалки Англии девятнадцатого века. Всегда с иголочки, всегда причесан и строг, а самое главное, никогда не повышает голос. Ему не требуется. Грановски владелец огромной компании, может и взглядом потребовать все, что ему нужно. И сейчас этот абсолютно скучный педант, в почему-то потрёпанном костюме, мечет не хуже любого Зевса глазами молнии.

Мне в лицо падает фотография. Ловлю на лету и смотрю на то, как мы с Макаром целуемся на балконе. Голые.

— Что это? — задаю глупый вопрос и впервые, наверное, слышу окрик дяди.

— Это я хочу тебя спросить. Что это?! Ты и Черкашин? О чем ты думала?! Где вы, вообще, умудрились познакомиться.

— В клубе, — не вру я, но и всей правды не скажу.

— В его клубе?! – гремит он как гром, а я уплываю, хочу вернуться в те моменты. Когда не было страха, не было обиды, не было ненависти. Туда, где была обжигающая сердце любовь, сумасшедшая страсть.

И Давид что-то кричит, пытается мне объяснить, кто такой Макар. Что он американский шпион, засланный в РФ, чтобы с помощью шантажа выуживать тайны политиков.

— Но ведь эти политики сами приходят предаваться разврату, – замечаю я резонно. – Никто их в этот клуб не тянет насильно.

— Ты понимаешь, что он занимается шантажом?! Это преступление. Я так понимаю, с помощью тебя, он хотел меня шантажировать.

— Что? – ошеломленно моргаю. – Нет! Он даже не знал, что я твоя племянница.

— Все равно он зажрался. Шлюх ему мало… — достает он телефон, и я знаю, что при связях дяди, Макара могут просто депортировать. Или посадить.

Да, ненавижу, да, дико зла, но потерять шанс увидеть, как Макар ползает у меня в ногах не могу. Не хочу его терять. Не так. Не снова.

Слезами и мольбами уговариваю дядю никуда не звонить, но он тут же говорит о поездке в Париж.

И я ехать тоже никуда не хочу, но понимаю, что это самое здравое решение, тем более с Майей даже не скучно.

Перед самым отъездом, в частном Аэропорту, не перезваниваю разрывающему телефон Паше, но сама набираю, словно высеченные в мозгу десять цифр.

На другой стороне мгновенно поднимают трубку.

— Макар?