Роман Голод глава Глава 50

С Макаром как на американских горках. Иногда подъемы, иногда спуски и я уже знала, что за неудачей ждет радость. Сейчас же в комнате резко упала температура, и тачка, в которой я столько времени каталась, просто застыла. Замерла. Умерла. Сломалась, и я в ней больше не поеду. Прямо чувствую, как меня пинком оттуда выпихивают. Судорожно выдыхаю воздух.

Руки на плечах давят, а вместо ожидаемой улыбки или хотя бы удивления на жестком, красивом лице вижу презрение и гнев.

— А причем здесь я? - чеканит он слова, меня отталкивает. Не сильно, но до кома в горле обидно. До слез. До трясучки. Хочется кричать: «При всем. При всем!», но я тихо говорю:

— Не говори ерунды, мы столько занимались сексом, не мудрено…

— Я стерилен, Василиса! - врезается он руками в свои волосы, словно хочет порвать. — Я не могу иметь детей! И ты, твою мать, знаешь об этом!

— Конечно, знаю, я же не идиотка, — злюсь, повышаю голос. – Но часто случаются рецидивы и это именно тот случай!

— Если это идиотская шутка, — тычет он в меня пальцем, — то лучше закончить прямо здесь, потому что ни хуя ни смешно.

— Это не шутка, — кричу в ответ, отбрасываю палец. – Я сделала шесть анализов, ошибки быть не может. У нас будет ребенок.

— Он не может быть моим! – ревет он и толкает меня к стене, сжимает шею и вдруг рвано шепчет, дрожа всем телом. – Ты с кем-то переспала в ту неделю. Малыш. Боишься признаться, но я не буду злиться, я ведь сам отпустил тебя. Скажи мне просто, кто это. Паша, Леша со спортзала или твой дядя?

Не верю своим ушам. И рывком, ровно как он меня учил, бью по ушам, вырываюсь и выставляю вперед руку, потому что он быстро оклемался и делает шаг ко мне, смотрит бешенным взглядом.

— Прежде, чем ты скажешь еще хоть слово, — шиплю я хрипло, сужаю глаза. Слезы бессилия и острой обиды стекают под водолазку. Как гнев потоком бьется в недрах. Как злость клокочет в горле. – Прежде чем ты все разрушишь… Иди в любую клинику и сдай тест. Сделай спермограмму прямо сейчас и убедись сначала, что можешь…

— Разрушаешь ты! — снова делает он шаг, но я тут же хватаю с тумбы первую попавшуюся пепельницу, тяжелую, надо сказать, и делаю замах. Стою, обороняясь, прекрасно зная, что в гневе Макар не всегда себя контролирует.

— Что?

– Я делал тест неделю назад, и он показал ровно тоже самое, что год назад, и еще год назад и чертовы все года моей жизни…. !

— Не может быть, — рвано выдыхаю и распахиваю глаза шире, не веря, что он говорит правду. Внутри бьется на осколки надежды, а счастье раскалывается точно так же, как бьется об стену пепельница над головой Макара, и мой крик следом.

– Не может быть. Не может быть!

— Так что, скажи мне ты, Василиса, с кем ты трахалась?

Глава 40. Василиса

— Ты больной! Как, скажи мне, как ты можешь мне не верить! Я же люблю тебя…

— Так если любишь, то хватит лгать! — орет он, и я срываюсь. Истерика близко. Не верит. Не верит?! Пусть тогда катится к черту. Со своими анализами. Там точно ошибка и он ошибка. Моя огромная, сексуальная ошибка, в голову которого я с воем кидаю пепельницу.

Он отклоняется и ошеломлённо смотрит на разлетевшиеся по всему кабинету осколки.

— *банутая!?

— Да! Да! Да! — ору я, что есть сил. – Не веришь, что ребенок твой, пошел тогда на х*й! Ты — мне — не — нужен! Не нужен, слышишь? А когда я сделаю тест на отцовство, я приду и запихну тебе его в рот…

— Василиса, следи за языком…

— То за п*здой следить, то за языком, пошел в задницу, Черкашин. Теперь точно все, — иду я к двери, как чувствую захват на руке и большое тело сзади. Зачем тормозит. Не верит же. Шлюхой считает. Пусть отпустит и не жмётся ко мне так близко, так нежно.

Стояк говорил только о том, что даже в такую вот бурю он меня хочет. Всегда меня хочет и любит, но не верит. Не верит... Ой, дурак.

— Малыш, – шепчет он мне в затылок, целует губами, держит крепко-крепко. Не вырваться. – Не кипятись, я не прав.

В душу рвется счастье, растет как дерево, цветет, но следующие его слова, как стук топора лесоруба. Дерево валится на землю, а я умираю вместе с ним.

— Ты просто боишься, что я буду тебя ругать, а я не буду. Мы пройдем через это… Вместе. Может быть, ты просто забыла. Выпила…

— Я не пила, — огрызаюсь, стараясь вырваться, но резким движением рука сжимает грудь.

— Тогда просто боишься…

— Тебя мне что ли бояться, — смеюсь наигранно и зло. – Ты даже анализ нормально сделать не можешь. Веришь кому угодно, только не мне…

Наверное, погорячилась, впрочем... Расставаться, так с музыкой, только теперь окончательно. Навсегда. Потому что, если нет доверия, хотя бы желания выслушать, то нет любви. Нет любви, нет веры в будущее.

Он касается губами шеи, разнося по коже привычные мурашки, стягивая внутренности в тугой узел. Мнет грудь руками, трется членом.

— Малыш, любимая… — рукой через брючки ласкает промежность, медленно, тягуче. Оттягивает сосок, рукой тянется внизу, задирает водолазку и шокирует напряженное тело касанием, как оголенным проводом. Я прикусываю губу, поднимая руки к его волосам, дергаю пальцами. Хочу его всегда, всегда... Пальцы внутри брюк, толкается через них все чаще. Елозит, готов содрать их к чертовой матери. Так сладко, так сладко с ним всегда. Сжимаю бедра, чувствую, как намокла, как теку. Последний раз? Опять? Или не стоит?

— Мы все решим, — слышу его приглушенный голос через туман похоти и вожделения. — Это глупое недоразумение. Срок маленький и скоро все будет, как прежде. Мы решим проблему.

А… Что? Что, бл*ть?

— Не поняла, — дыхание спирает, в горле ком. Каблуком ботинка резким ударом даю по голени, тут же вырываюсь. Смотрю в эти глаза. Такие любимые. Такие дикие сейчас.

— Какую проблему?

— Плод, что ты носишь…

— Плод? — переспрашиваю, перебивая. С трудом дышу и невольно опускаю на живот руки. Защищаю. – Плод?!

Это не мой мужчина. Я его не знаю. Кто ты, урод? Верни мне моего Макара. Верни же… Потому что ты хочешь забрать то, что я так хотела. Семя нашей любви. Его и мое. Ты не Макар!

— Это не плод! Это ребенок! Ребенок, слышишь! Твой и мой.

— Ты не родишь его, это я тебе говорю. Сделаешь аборт, и все станет как прежде. Ты сама подумай, — идет он за мной, когда, резко развернувшись шагаю к двери, мотая головой. Не верю. Не могу поверить, что он серьезно? Заболел? Подменили? Наркотики? В сердце такая дыра, что не зашить, не залатать. Убьёт ребёнка, чтобы и дальше беззаботно трахаться? Да, Дамира, о-очень серьезный мужчина. На полном серьёзе влюблен в мои дырки.

— Подумай, Вась, ну какой ребенок при нашем образе жизни…

— Твоем…

— Нашем, потому что, помнится, ты сказала, что при любом раскладе останешься со мной, — слышу, что злится, а мне плевать, потому что всю свою любовь я перенесла на не родившегося малыша, а этот урод собирается от него избавиться.

— Ты не говорил, что собираешься стать детоубийцей, — говорю хрипло. Пальцы на ручке, нажимаю и чувствую захват на шее. Отвали. Просто уже отвали.

— А я сказал, что скорее сдохну, чем отпущу тебя, — яростно шипит он в ухо, давит на какие-то точки. Больно. И шорох мыслей в голове становится все тише, а дыхание все реже.

— Я все сам решу. Ты даже не поймешь ничего. Забудешь... — говорит он, и я чувствую, как расслаблено тело в его руках, как в рот льется порядочная порция горького алкоголя. Закашливаюсь и почти сразу теряю сознание, ощущая на губах вкус его поцелуя.

* Макар *

Мне даже думать не хочется о том, с кем она была.

Чревато последствиями.

Но лгать-то зачем. Зачем рушить то, что мы строили. Зачем, бл*ть, Вася! Нах*я тебе чужой отпрыск, когда есть я? Я, значит, отдаю сердце, а она решила потратить жизнь, ох*ренную фигуру на какого-то ублюдка. Теперь понятны ее обмороки, теперь понятно, почему кривилась при виде привычных блюд фаст-фуда и заказывала салат.

Еще и похудела. Этот... в ее животе, выкачивает силы и энергию, а значит это зараза, от которой просто надо избавиться.

И муки совести меня не мучают, потому что, во-первых, я прекрасно знаю, что от меня Василиса не могла забеременеть, а, во-вторых, сейчас ребенок ни к месту.

Я уже подобрался близко к тому, кто умело дергает за ниточки, сузил круг подозреваемых до пяти человек и ребенок, чей бы он не был, будет только мешать.

Пока везу Василису в ту же клинику, где проводили анализы, отвечаю на звонок Дэна.

— Ты чет быстро разобрался…со своей, — он стабильно отказывался называть ее имя и постоянно называл имена тех, с кем она флиртует.

Меня это мало волновало, я даже мысли не допускал, что она может гульнуть, знает, что в бетон бы закатал, но та чертова неделя... Та *баная неделя, когда она могла от обиды лечь под кого угодно, а сейчас просто боится признаться.

И я ее не виню, ведь я и сам трахнуться пытался. Но у меня не встал, а у нее-то дырку никто не зашивал. Но все это не важно.

Не большая процедура и все станет как прежде. Все встанет на свои места.

— Макар Александрович, что у вас случилось? – встречает меня на входе лысый, маленький Эдуард Казимирович и пропускает с Васькой на руках внутрь.

Нравится он мне. Вопросов не задает. Все по делу. И сейчас так.

— Срок какой? — спрашивает он и осматривает на кушетке Василису, измеряет давление, пальпирует живот, грудь, а мне хочется искусать себе от волнения все ногти.— Несколько недель.

— Нам нужно ее разбудить, — говорит он спокойно, и идет к шкафчику, распаковывает какие-то коробки, читает.

— Это обязательно?

— Вопрос в том, каким способом вы хотите избавиться от плода. Если медикаментозно, то мне нужно взять у нее кровь и заставить проглотить таблетку. Если оперативный, то есть шанс никогда больше не забеременеть, но мы можем ее не будить. Что вы выбираете? Таблетку или выскабливание?

Вот это попадос. Я думал, все проще будет, а тут анализы сдавать и таблетки глотать.

Или операцию? Решение было очевидным, но, если чисто гипотетически она все узнает, чего она мне точно не простит, так это лишения ее возможности сделать ребенка. Нового.

— Я разбужу ее.