Роман Слеп(а) в любви глава Глава 217

От слов Озерова Уткин все больше заливался краской.

— Жанна и впрямь очень коварная девушка с дурным характером, недаром ее семья от нее отреклась. Однако злые помыслы в глазах можно заметить сразу, а у нее и в мыслях такого не было. У нее кишка тонка, чтобы совершить покушение на Ярослава.

Янина Антоновна подхватила слова дедушки:

— Я очень хорошо знаю Жанну. Она горазда на то, чтобы притеснять слабых. Как говорят, молодец против овец, а против молодца и сама овца. Но если говорить откровенно, нам всем известно об ее чувствах к Ярославу — она уже несколько лет не отстает от него. Ее чувства очень глубоки, пусть даже они поссорились и стали врагами, она не могла потерять рассудок и нанять людей, чтобы убить его, — на словах «потерять рассудок» она одарила Анатолия Виленовича многозначительным взглядом. Уткин возмущенно на нее покосился, но промолчал.

Моисей Владиславич не спеша сделал глоток чая, промочив горло, затем взглянул на Анатолия Виленовича и продолжил:

— Наоборот, наши семьи по мощи не сильно отличаются, и Юрий не будет мучить себя угрызениями совести. Он думал, что даже если убьет Ярослава, то, заручившись твоей поддержкой и влиянием своей семьи, мы не сможем ему ничего сделать. Так что, возможно, это как раз-таки он подговорил Жанну, а не она его.

Уткин еще больше съежился от стыда и мельком взглянул на Озеровых. Что он мог сделать после всего того, что они сказали? Более того, их выводы были обоснованными, нечему было возразить. Янина Антоновна самодовольно улыбнулась и сказала:

— Кроме того, Вы сказали, что Юрий еще совсем молод, но он всего на год старше Ярослава. Они уже не дети.

Наконец, Анатолий Виленович устало опустил голову. Больше не было того грозного выражения лица, казалось, он вмиг постарел на несколько лет.

— Так чего вы хотите?

В этот раз Моисей Владиславич не медлил с ответом:

— Все очень просто. Прежде всего, ты сейчас же разорвешь с Антиповыми все связи и больше никогда не будешь с ними сотрудничать.

Уткин повел бровью на это заявление. Значит, первым делом они собирались разобраться с Антиповыми. Он поджал губы и кивнул в знак согласия.

Во всяком случае, он уже выполнил свое обещание — однажды уже защитил Антиповых и спас их от банкротства. Теперь им оставалось полагаться только на свои силы, не мог же он вечно прикрывать им спины.

Убедившись, что Уткин охотно согласился, Моисей Владиславич продолжил:

— Во-вторых, нам нужно, чтобы Юрий пришел и извинился перед всей нашей семьей. Искренне. Мы запишем это на видео и опубликуем от имени нашей компании на… Как это… — дедушка вопросительно взглянул на сына и его жену, и Янина Антоновна сразу же подсказала:

— Опубликуем на официальной странице нашей компании в Интернете.

— Да, точно, — кивнул дедушка. — Это выполнимо?

Анатолий Виленович стиснул челюсть, стараясь сохранять хладнокровие. Это требование было слишком жестоким — если видео опубликуют на официальной странице компании, то о поступке Юры в одночасье станет известно всем, и его репутация значительно пострадает. Моисей Владиславич, казалось, понял, о чем тот думал, и со смехом добавил:

— Не обязательно говорить про покушение, главное — извиниться. А как вся шумиха спадет, никто и не вспомнит об этом — так уж устроен Интернет. Через какое-то время Юрий снова сможет выбиться в люди, нам от него нужно только извинение и не более.

— Ладно, — Анатолий Виленович, стиснув зубы, мог только согласно кивнуть головой, и Моисей Владиславич удовлетворенно кивнул в ответ.

— В-третьих…

— Еще не все? — старик удивленно посмотрел на дедушку. — Почему так много требований?

— Наш внук и его невестка чуть не погибли от рук твоего внука. Считаешь, что этого достаточно? — спокойно ответил Моисей Владиславич и глазом не повел.

Анатолий Виленович глубоко вздохнул и подал знак, чтобы тот продолжал.

— В-третьих, после того, как Юрий извинится, ты отправишь его в филиал в другом городе. Два года не будешь допускать его к делам конгломерата.

— Нет уж, так не пойдет! — решительно возразил Уткин-старший. Юра — его единственный родной внук, он должен был стать преемником компании. Как можно было отстранить его от дел главного офиса? В ближайшие два года он наоборот планировал доверить ему еще больше дел. Этот период должен был стать ключевым в становлении его как руководителя. Моисей Владиславич догадывался, что старик будет против, и, посмеявшись, сказал:

— Всего два года. Ты в прекрасном расположении духа, максимум, что может случится с тобой, так это незначительная потеря сил. Два года небольшой срок.

Старик испустил томный вздох и сказал:

— Ты специально выдвигаешь это требование, потому что прекрасно знаешь, что я собираюсь передать власть в руки внука. Так чего же, в конце концов, ты хочешь этим добиться?

— Ну почему ты такой мнительный? — сетовал Моисей Владиславич, разведя руки. — Совсем не изменился смолоду. Разве могу я задумать что-то плохое? Я лишь думаю о том, как мой внук пережил такое страшное событие. Этот город большой, но если мне доведется где-нибудь встретить Юру, воспоминания вскроют старые раны, а я этого не перенесу.

— Да, Юрий уже нанес непоправимую психологическую травму нашему сыну, а это сопоставимо с физической травмой, ее будет тяжело залечить, — подхватила мысль дедушки Янина Антоновна.

Уголки губ у старика растянулись в улыбке. Психологическая травма? Ярославу? С чего бы ей у него появиться? Как сказал Моисей, они все тут друг друга давно знают. Хотя ему было трудно признать это, но Ярослав обладал самыми выдающимися способностями из всей их семейки. У него получалось все, за что бы он не взялся. Как бы безжалостно это не прозвучало, но Юра не мог сравниться с ним. Как он мог получить психологическую травму? Даже если бы на его голову нацелили пистолет, и пуля пролетела мимо, едва задев, он бы и глазом не моргнул. Но под заверяющими взглядами сидевшей перед ним троицы, старик постеснялся произнести это вслух.

В любом случае, ему не доставало аргументов в свою пользу.

Заметив, что старик немного успокоился, дедушка продолжил:

— На самом деле, это не такая уж и плохая идея — отправить внука в один из филиалов компании. Вдали от дома он научится жить самостоятельно. Кто знает, может, работать в одиночку в другом городе будет лучше, чем оставаться здесь.

Анатолий Виленович не удержался и ехидно выпалил:

— Почему ты сам не отправишь Ярослава невесть куда?

— Ярослав не сделал ничего плохого, за что его куда-то отправлять? — с невинным выражением лица ответил дедушка, будто тот сморозил какую-то глупость. Анатолий Виленович сжал челюсть, но все-таки дал свое согласие, процедив сквозь зубы:

— Ладно!

— Ну вот и славно! — цель была достигнута, дедушка радостно отпил еще чаю. — Мы пришли дать тебе шанс, все же нашей дружбе уже не один десяток можно насчитать. И хотя у твоего внука злое сердце, мы мыслим здраво, в отличие от него.

Уткин подумал, что никогда в жизни еще не испытывал настолько сильную вспышку гнева, в частности из-за этой бесстыжей троицы, сидевшей напротив, которая говорила все, что ей вздумается. Мало того, что они получили, что хотели, так еще и хвастались теперь перед ним.

— Поздно уже. Прошлой ночью мы глаз не сомкнули, в отличие от кое-кого, кто точно спал без задних ног, поэтому лучше бы нам вернуться домой, — Моисей Владиславич зевнул, и Янина Антоновна с Макаром Моисеевичем помогли ему встать. Дедушка направился к выходу, но с улыбкой на лице повернулся, чтобы напомнить:

— Не забудь сказать Юре, чтобы рано не приходил. Нам надо выспаться, чтобы вдовомль насладиться его извинениями, — и с поддержкой своей свиты с обеих сторон он припеваючи вышел за дверь. Он медленно переставлял ноги, но походка была летящей, словно у полководца, выигравшего сражение. Макар Моисеевич и Янина Антоновна в таком же приподнятом настроении ступали следом.

Как только дверь за ними закрылась, хозяин в порыве гнева швырнул чашку в стену, и та с дребезгом разлетелась на мелкие осколки. Стоявшие рядом слуги, став очевидцами проявления недовольства хозяина, втянули шею и старались не издавать ни звука. Они понимали: Господин был очень зол. Его только что прижали к стенке Озеровы, а ему даже не удалось дать отпор. Его давила обида. Хотя нет, это было чувство унижения.

— Сейчас же приведите сюда Юру!