Роман Невыносимый глава Глава 49

Понятия не имею, как давно он здесь. Просто стоит в шаге от дверного проема. Сколько из сказанного услышал, тоже не знаю. Но в синих глазах — ледяная стужа и безудержная ярость. Так ни слова и не произносит. Стоит мне поднять голову, как просто разворачивается и уходит, оставив дверь открытой.

Часть меня тут же толкает пойти за ним, другая — остаться. Выбираю второе. Да и все равно стоит привести себя в божеский вид, а то вряд ли гости оценят потекший макияж у невесты. Поэтому я все-таки поднимаюсь с пола и, чуть пошатываясь от слабости, иду к умывальнику, где первым делом набираю в обе ладони воду и полоскаю рот. Вторую порцию жадно выпиваю. И только потом принимаюсь умываться. Еще дольше “любуюсь” собой в зеркало. Вот только вижу не себя, а Игната. В его самом темном амплуа. Воображение легко рисует все то, что рассказала Василиса, добавляя полным-полно мелких и далеких от радости деталей. Зажмуриваюсь и опускаю голову вниз, упираясь ладонями в столешницу по обе стороны от раковины. Не представляю, как с ним теперь общаться. Если он действительно… вот так же… как те... другие...

— Если не хочешь здесь оставаться, ты не обязана, — мягко предлагает Василиса.

Будто мысли читает.

Мне действительно хочется сбежать. Но не от Игната. От собственного бессилия. Взять передышку. А еще лучше забыть. Как сделал он в свое время.

— Если хочешь, можешь поехать с нами. Ты и Макс. Ну, со мной и Ярославом. Он с Игнатом справится, — добавляет девушка неуверенно.

Ага, ценой своей жизни…

Так себе перспективка.

Зато папа точно оценит. Наверное, даже простит и в семью обратно примет. А потом мы все вместе будем наблюдать за тем, как Игнат разносит этот город по кирпичикам. И всех, кто встает на его пути. Сдается мне, в этот раз Ярослав столь легко не отделается. Так что...

— Нет, — отказываюсь от ее предложения. — Я не стану от него бегать. Проблем это все равно не решит, а вот новые создаст. К тому же, прошлое нужно уметь оставлять в прошлом. Не буду же я теперь каждый раз обвинять его в том, что он творил до меня? — добавляю для пущей уверенности. — Это глупо.

Надеюсь, не ошибаюсь.

Вот и Василиса слишком искусственно улыбается на мои слова.

— Тебе виднее. Но просто знай, что… — не договаривает.

В уборную забегает Лидия Михайловна. Причем, именно забегает, а не заходит поспешным шагом. На ее лице плохо скрываемое волнение и, кажется, испуг. И этого достаточно, чтобы я тоже заволновалась. А уж последующие слова вовсе почву из-под ног выбивают:

— Ты должна его остановить, пока он его не убил!

Дальше я не слушаю. И без того понятно, о ком речь. Просто бегу на второй этаж, с трудом пробираясь по лестнице в потоке спешно спускающихся гостей. И сама чуть не сваливаюсь со ступеней, когда шлейф цепляется за чужие ботинки — все внезапно забывают, что они на свадьбе, и я тут невеста. Ткань трещит и рвется, зато мне становится легче ускориться. На тех, кто пытается меня остановить, не обращаю никакого внимания. А вбежав в зал, застываю, наткнувшись на стену из охраны впереди себя. Впрочем, в ней быстренько образуется брешь. Стоит Семену меня заметить.

— Вам лучше пойти со мной, — решительно заявляет он.

Картинка ближайшего будущего рисуется в моей голове со скоростью света. Ребята в подчинении Игната суровые и на расправу скорые, свою работу хорошо выполняют. И если не сейчас, другой возможности у меня не будет. Уворачиваюсь за секунду до того, как хватка Семена не оставит ни шанса. Все-таки я же дочь прокурора, как часто повторяет сам Игнат. Не совсем нежное и беспомощное создание, кое-чему отец меня научил. Сквозь брешь в "стене" просачиваюсь также быстро. И повторно застываю. На этот раз от увиденного.

В небольшом искусственно созданным охраной круге — трое. В паре шагов от меня, на белоснежном полу, в кровавой луже, лежит брюнет. Тот самый. Но понимаю я это скорее по одежде и росту. Лицо его сейчас совершенно неузнаваемо. Одна сплошная открытая рана. Руки и ноги раскинуты на манер звезды. Запястья явно сломаны. Не шевелится. И кажется вовсе не дышит. Хочется подойти и узнать точнее, но ничего из этого я не делаю. Мое внимание привлекает звук глухого удара и едва слышный хруст. Судя по тому, с какой силой и яростью Игнат в данный момент колошматит другого своего "друга", не удивлюсь, если оба уже мертвы. Я помню, как он способен с одного удара вырубить противника. А тут… представлять не берусь, сколько получил каждый из них.

Опоздала?

К горлу подкатывает новый комок тошноты, который я старательно сдерживаю, пока медленно приближаюсь к мужу. Ноги почти не слушаются, и я, спотыкаясь на каблуках, буквально заставляю себя шагать в его направлении. Хорошо, меня никто больше не пытается остановить.

Пока иду, будто зачарованная наблюдаю за тем, как Игнат левой рукой за одежду приподнимает блондина над полом. Как заносит для очередного удара правую. Как затем резко опускает ее на чужое лицо. Движения, как у робота, механические. Удары — жестокие и беспощадные. Такие при всем желании не остановить. Если хоть один достигнет цели, эта самая цель — не жилец. Хотя я очень надеюсь, что еще есть шанс. Какими бы уродами эти люди ни были, я совсем не желаю им смерти. И точно не от рук Игната. Рук, которые сейчас уж точно "по локоть в крови".

— Игнат, — зову тихонько, останавливаясь в паре шагов от него.

Никак не реагирует. Все еще полностью поглощен собственной яростью. Меня буквально передергивает от ужаса, когда ловлю его пустой взгляд. Но я все равно подхожу ближе и снова зову.

— Игнат.

Ничего. Лишь новые удары. Один за другим. Снова и снова. Останавливаться точно не собирается. По крайней мере, не так легко.

Да что ж такое!

Как я должна ему помочь при таком раскладе?

Он же сейчас вообще никак реальность не воспринимает. И это, оказывается, жутко. Жутко видеть его таким. Будто передо мной не человек, а бездушная машина.

"Именно поэтому ты не можешь его оставить, Тая", — проносится в голове уверенной мыслью.

Это придает смелости. И через еще один шаг, я приседаю перед ним на корточки, стараясь не обращать внимания на кровавые разводы под ногами. Еще немного колеблюсь и подаюсь вперед, укладывая на его, сжимающую одежду блондина, ладонь свою. Она тоже вся в крови, но это не важно. Важно скорее привести его в чувства.

— Игнат, — зову в очередной раз мужчину, проводя рукой вверх, пока не добираюсь до плеча.

И чтобы уж точно меня хотя бы увидел, кладу пальцы свободной руки на чуть колючую щеку, настойчиво, но мягко поворачивая его лицом к себе.

— Хватит, — прошу все также тихо, глядя исключительно ему в глаза.

Наравне со словами убираю ладонь с щеки и переношу ее на его занесенный для удара, разбитый в кровь кулак.

— Слышишь? Не надо так больше.

Перехватываю его руку удобнее за запястье и кладу себе на шею. Синий взор впивается в мое лицо, и я ласково улыбаюсь.

— Все хорошо, — то ли утверждаю, то ли спрашиваю у него.

В любом случае он молчит. Смотрит, явно еще не осознавая происходящего. И я не выдерживаю, встаю на колени, подаюсь вперед и обнимаю, прижимаясь к нему всем телом, мысленно делясь с ним своим спокойствием. На самом деле его во мне и в помине нет, но я буквально заставляю себя расслабиться, чтобы он даже на миг не мог ощутить, в каком эмоциональном раздрае я сейчас пребываю.

Получается. Пусть и не сразу. Он все еще напряжен, но, кажется, возвращаться к рукоприкладству не намерен. Чуточку медлю и целую его в шею. Один, два, три, четыре…

На пятом поцелуе слышу, как он выдыхает. Шумно. Рвано. Тяжело. И я выдыхаю вместе с ним, чувствуя невероятное облегчение от того, что смогла до него достучаться. А вот новый вдох мне сделать не суждено. Так крепко сдавливают меня в ответных объятиях мужские руки. Благо ненадолго. Игнат отстраняется уже вскоре. Обхватывает мое лицо обеими ладонями и по-обыкновению пристально всматривается в мои глаза, на этот раз дольше, чем обычно. Но как только я собираюсь поинтересоваться, что же такого он постоянно пытается найти в них, во мне, он склоняется ближе и буквально впечатывает свои губы в мои. Целует бессовестно откровенно и жадно. Не ждет ответа. Так, наверное, целуют после долгой разлуки. Или в последний раз. Лишая сознание всех крох разума, оставляя на их месте одну единственную потребность — принадлежать ему. Такому, порой, невыносимо грубому, жестокому. Но такому желанному.