Роман Я одержим тобой глава Глава 208

Светлана задала этот вопрос частично потому, что хотела по ответу Елизаветы Родионовны выяснить, солгал ли ей Трифон. После её слов лицо женщины, которое уже постепенно восстанавливало здоровый цвет, вновь побелело, как пергамент. Она уставилась на Свету и задрожала всем телом так, словно зимой в прорубь прыгнула.

Так она и Афанасия знает?

— Вы не можете со мной это обсуждать? — Светлана заметила, что собеседница сомневается.

Елизавета Родионовна поспешно возразила:

— Нет.

Брат уже загнал её в тупик, так что другого выбора у неё всё равно уже не было.

— Как получилось, что ты оказалась в опасности? — обеспокоенно спросила Елизавета.

— Вам не следует волноваться по этому поводу, Дмитрий уже помог мне с этим разобраться. Со мной сейчас всё в порядке. Но я хочу знать, что случилось с Вами. Кстати, техника Шармеза, что втягивала меня сюда, это что, тоже какой-то заговор?

Светлана чувствовала, что за её спиной строились какие-то грандиозные планы, но она никак не могла добраться до сути этой интриги.

Елизавета Родионовна прикрыла глаза, таки приняв решение за этот непродолжительный промежуток времени: дело уже сделано, а она не в силах что-либо изменить. И всё же она боялась, что это перерастёт в огромную проблему для девушки.

Неудержимо дрожащей холодной рукой она крепко сжала руку Светланы:

— Ты умница, — у неё уже глаза были на мокром месте, а голос слегка изменился. — Я могу тебе всё рассказать, но ты должна мне кое-что пообещать.

Как родная мать Димы, она, естественно, желала своему сыну только самого лучшего. Она и симпатизировала жене Димы. По крайней мере, точно не испытывала к ней ненависти. Кроме того, учитывая, что она даже отдала ей реликвию своей семьи, значит, вряд ли сделает что-то, что навредит ей.

Девушка уверенно кивнула:

— Обещаю, что бы это ни было. А теперь расскажите, пожалуйста, что происходит.

— Всё, что я тебе сейчас скажу, нужно хранить в строжайшем секрете. Ни за что и никогда никому этого не говори. В том числе, Диме.

Светлана опустила веки. Она ожидала эту просьбу. В противном случае, если бы Елизавета Родионовна не боялась, что эта информация навредит Дмитрию, разве стала бы так усердно скрывать это от него?

Единственное, чего Света не могла понять, что такого должно было случиться в прошлом, что она даже сына собственного не могла признать, как своего ребёнка? Хотя этот мир — колесо сансары бесконечных страданий, сменяющихся рождений, болезни и смерти, любви и ненависти, встреч и расставаний, но, по её мнению, невозможность быть с единственным для вас на всём свете человеком, хотя вот он — прямо перед глазами, было самым душераздирающим, самым невыносимым испытанием.

С губ почти срывался вопрос: разве может быть что-то важнее в жизни, чем возможность спокойно и открыто жить, как мать с сыном? Но когда она уже почти озвучила вопрос, слова застряли в горле, и она промолчала. Да разве найдётся человек, который бросил бы просто так своих детей, не вынужденный к тому превратностями судьбы?

Светлана подняла голову и взглянула на собеседницу, со всей серьезностью отозвавшись:

— Хорошо, я обещаю.

Но Елизавете Родионовне от её ответа, похоже, легче на душе не стало. Напротив, чем глубже заходил их диалог, тем более обремененной она выглядела. Она никогда не хотела и не собиралась втягивать Светлану за собой в этот водоворот безумных событий прошлого, но происходящее сейчас выходило за рамки всех возможных ожиданий, о которых она только могла подумать. Тот факт, что в итоге она тоже оказалась в гуще этих событий, не сулил для Светы ничего хорошего.

Елизавета Родионовна уже довольно долгое время собиралась с мыслями, но никак не могла набраться храбрости, чтобы начать рассказ. Но Светлана никуда не торопилась, терпеливо ожидая.

Примерно через пару минут женщина, наконец, произнесла:

— Моя девичья фамилия — Черкасова. Черкасова Елизавета Родионовна. Но после того, как вышла замуж и стала частью семьи Гусевых, я не решилась использовать свою настоящую фамилию, поэтому всем называла только имя… И тем более я не осмелилась сказать, что это я родила Диму. У него могла быть только одна всем известная личность — сын Гусева Ильи и Ласман Анфисы. А я — всего лишь суррогатная мать, чьи услуги купила их семья. В том же году, как только мне исполнилось двадцать лет, отец умер от сердечного приступа. У нашей семьи был свой бизнес…

В этот момент Елизавета подняла глаза и посмотрела на Светлану.

— То самое шелковое ткачество, которому ты учишься. Но в то время из-за особенности используемых материалов продукции производилось не так много, и всё же до своей смерти мой отец взял крупный заказ. А потом внезапно скончался, и Вениамин занялся бизнесом сам. Однако, всё-таки не успел в срок поставить необходимое количество товара. Заказчик попросил выплатить неустойку. Согласно контракту, если мы не успеет вовремя завершить производство товара, должны будем заплатить в пять раз больше уплаченного. И хотя у нас даже нашлись деньги, чтобы всё выплатить, по-настоящему сокрушительным ударом стало то, что с уже выпущенной и отправленной партией товара обнаружились проблемы с качеством. Естественно, заказчик потребовал возмещения убытков. Нам и так нужно было отдать крупную сумму, но вместе с компенсацией, это были просто баснословно огромные деньги. Только потом, всё проверив, мы узнали, что в процессе производства ткани работник перепутал порядок внесения компонентов, что привело к целой серии непредвиденных ошибок. В итоге, наш товар прослыл некачественным, да ещё и огромную компенсацию на нас повесили…

И тогда, в отчаянии, она пошла к Маркову Афанасию, приемному отцу Трифону, её первой любви, с которым у неё была уже оговорена помолвка. Но когда в совершенной растерянности Елизавета пришла к его семье, поскольку обратиться за помощью могла только к нему, она, в конце концов, даже не смогла с ним встретиться. Ей навстречу вышла его мама.

— Афоня уехал за границу в командировку, так что в ближайшее время вряд ли вернётся, — произнесла госпожа Маркова, стоя у ворот дома. Она уже не была столь мягкой и доброй, какой её помнила Елизавета. Напротив, выражение лица женщины исказилось в гримасе злости. — И вообще, Лиза, ты сама себя слышишь? Ты ещё даже не стала частью нашей семьи, а уже приходишь денег просить? Тебе не кажется, что ты переходишь границу?

Её слова застали Елизавету врасплох. Раньше женщина души в ней не чаяла, всегда была к ней добра. Но после того, как её отец скончался и семья столкнулась с трудностями, отношение госпожи Марковой резко переменилось. Это уже не была привычная ей милая и любезная женщина.

— Но я просто хотела попросить его о помощи. Я потом обязательно всё вернула бы, — ответила Елизавета, стоя во дворе. На улице был жаркий летний полдень, солнце опалило непокрытую кожу. Лицо девушки заметно покраснело, а тело стало липким от пота. Но собеседница не позволяла ей зайти в дом, безжалостно бросив:

— Вернёшь? Каким таким образом? Мне уже всё известно. Вашей семье пришлось заплатить огромные деньги. Так ко всему прочему ещё и отец твой умер. Что ещё у вас осталось? Хотя есть один вариант. Если передашь мне секрет вашего шелкового производства, я подумаю о том, чтобы занять тебе эту огромную сумму.

Елизавета даже вообразить не могла, что женщина в итоге позарится на технологию их семьи. И как раз в этот момент она поняла, как выглядит человеческая двуличность. Люди изменчивы, и перемены эти могут произойти настолько резко, что совершенно сбивают с толку. У неё возникло чувство, будто кто-то режет её изнутри, заставляя осознать, какой же она была дурой, раз всему этому поверила. Это заставляет понять, что те, кого ты считал близкими людьми и друзьями, сближаются с тобой только, чтобы удовлетворить собственные корыстные цели.

— А если я не согласна?

Елизавета как никто другой понимала, что техника их семьи могла передаваться только в рамках их семьи. О ней никогда не распространялись, обучая только кровных наследников. Разве посмела бы она вот так просто раскрыть секрет, который столетиями хранили её предки? Разве будет после этого техника Черкасовых считаться самобытным искусством их семьи?

Она ни за что не могла позволить этой технологии кануть в лету вместе с её поколением.

Собеседница холодно фыркнула:

— Вот ведь бесстыжая! Знаешь что, пора тебе забыть о том, что ты когда-то была помолвлена с моим сыном! С сегодняшнего дня вы больше не состоите ни в каких отношениях. Наша семья больше никак не связана к твоей!

Решение госпожи Марковой открыло Елизавете глаза на правду: изначально она согласилась на её и Афанасия брак только потому, что была заинтересована в технологиях её семьи. Сейчас же, когда девушка отказалась удовлетворить её требованиям, а их семья и бизнес столкнулись с огромным кризисом, она, наконец, показала своё истинное лицо.

Но ведь она и Афанасий по-настоящему любили друг друга:

— Если хотите разорвать помолвку, пусть Афоня сам мне об этом скажет!

Несмотря на то, что сердце Елизаветы кровью обливалось, она не пустила ни слезинки. Девушка упорно сдерживала себя, не собираясь плакать перед этой бесчувственной женщине.

Ответом ей была холодная ухмылка:

— Ладно, как хочешь. Раз ты не понимаешь по-хорошему, значит, будет по-плохому!

Вскоре Елизавета получила финальный удар, который пришёл не от кого другого, как от Марковых. Они в одностороннем порядке разорвали помолвку, что ещё сильнее поколебало и без того шаткое положение их семьи. Заказчик, который уже согласился дать им время, чтобы собрать средства, немедленно потребовал всё выплатить, как только узнал, что Марковы разорвали с ними всякие связи, заявив, что, если не заплатят, их дом выставят на аукцион, а технологию производства отберут, безвозмездно.

И в момент совершенного отчаяния к Лизе пришла некая женщина.