Роман Голод глава Глава 45

— Оделась как шлюха, ведешь себя как тварь. Ты совсем долбанулась?! — рычит он над головой, продолжая смывать обильный макияж, который я сделала. Ну, как умела.

И только полностью смыв с меня остатки краски, он собрался отпустить волосы, но мое горло сдавил спазм и от ряски возник рвотный позыв. Черт! Только этого не хватало.

Сдержать его сил не было, и я сливаю в раковину под матюки Макара большую часть выпитого алкоголя и легкого ужина.

Полощу рот уже сама в тишине. Почти не чувствую, как он стягивает с меня бл*дскую тряпку, трусы, оставляя беззащитно обнаженной.

— Ты меня достала, сидишь в голове как клещ, пьешь кровь.

Макар вроде бы ругает, а мне хорошо...

И без лишнего алкоголя в голове хорошо, и от яркого света, и особенно от присутствия Макара. Он рядом. Приехал. Из зала вывел. И заботливо умыл. Ну… почти заботливо. В Макаровском стиле.

Сплевываю последнюю порцию воды и поднимаю взгляд. Смотрю в напряженное мужское лицо в зеркало, на руки, что продолжают крепким захватом держать мои влажные волосы. На жадный взгляд, которым он ласкает мои заострившиеся от холода сосочки.

А может, не только от холода.

Зачарованно тянет к ним руку и получает хлесткий удар.

— Не понял…

— Ты вроде как отказался от всего. Решил, что без тебя я буду в безопасности, — говорю хрипло, насмешливо, дразню зверя. – Тогда и не лезь к тому, что не твое.

Рванный рык, поджатые губы, полыхнувший в глазах огонь, и я как на тарзанке лечу в стену, но столкнуться не успеваю, оказываюсь в сильных руках Макара. Он почти ласково прижал меня к ней и навис скалой сверху.

— Твое тело, Василиса — мое. Ты сама мне вручила его и распаковала как новогодний подарок. И скольким бы мужикам ты не давала…

Охренел!?

Бью с размаху эту наглую рожу и хочу пройти мимо, но снова оказываюсь перед ним, с извращенным удовольствием наблюдаю, как по щеке расползается пятно.

— Что? – вскидывает фигурные брови. — Неужто ни с кем?

— Ты вроде какой-то там авторитет, а тупой как пробка, — шиплю в ответ и тут же воздуха не остается, потому что его рука на шее, вторая бьет кулаком кафель.

— За языком следи! – орет он в лицо и вдруг резко успокаивается. — А ведь ты права. Тупой. Стал тупым из-за тебя. Как животное, хочу только трахаться. А вычислить, кто на тебя покушался, не могу.

А что делать? Как быть-то?

Мы просто стоим. Долгие несколько минут испепеляем друг друга взглядом. Внутренности в тугой узел скручиваются. Возбуждение от его близости, помноженное на эффект неожиданности и грубости, и сам он, совершенно не способствует моему спокойствию.

Все плохо.

Очень скверно и надо уносить ноги, отчаянно сигналит мозг. От его психов. От такой необоснованной ревности. Но разве я когда-то была трусихой. Разве я могу отказаться от того, что само плывёт в руки?

— Так может быть, — хриплю я, облизываю губы и поднимаю влажные руки на его могучие, такие широкие плечи, чувствую, как от прикосновения даже сквозь рубашку сносит остатки разума. – Тебе нужно просто отпустить себя? Перестать бегать от чувств, от инстинктов? От меня.

— Вася, если я перестану бегать, тебе придётся жить под замком, пока я не вычислю…

— А я готова, готова даже учиться, готова носить бронежилет, готова слушаться тебя, чтобы ты снова стал умным, – наклоняю голову, хитро улыбаюсь. – Ты же хочешь стать умным? Снова. И меня в свою постель. Снова.

Рука со стены резко накрывает мое лоно, и Макар вжимает лоб в мой, рвано дышит и спрашивает:

— Кто там был?

Закатываю глаза и, напрягая тело, запрыгиваю этому ревнивому дундуку на бедра, жмусь обнаженным естеством и медленно, протяжно шепчу в ухо:

— Это отверстие только для твоего шурупа. Для других не подходит резьба.

Макар усмехается, и с шеи рука перемещается на грудь, больно сжимает, просто смотрит в глаза.

— Если ты мне лжёшь…

— Никогда!

— Кто такой Грановски? Ты была у него дома.

— Мой дядя, конечно, уж это ты мог выяснить.

Слышу пряжку ремня, звук молнии и замираю в предвкушении.

— Еще раз увижу твой языку в чьем -то рту, вырежу и заставлю сожрать… Поняла? – ревет он и другой рукой сжимает задницу, держит меня на весу. И… Да! О, боги! В промежности уже чувствую пульсацию горячей кожи на головке члена. Невероятно. Даже не верится, что я смогла прожить без его тела столь долго.

— Тогда не отпускай меня больше. Никогда. Береги, люби, трахай.

Член очень ювелирно нашёл нужный вход и начал движение внутрь, заставляя меня дышать чаще, почти терять сознание от острой наполненности. Боже, боже. Ну же, не томи. Люби меня. Трахай меня. Защищай меня. И не будет на земле женщины, любящей сильнее, чем я.

Застрявшая в мыслях, упускаю момент, когда Макар достигает крайней точки, пульсирует внутри и резким броском накрывает губы. Требовательный, наверное, самый животный и невыносимо возбуждающий поцелуй. Никакой осторожности. Ни капли нежности. Чувственности. Только концентрированная звериная страсть и даже грубость.

Он длился и длился. Поединок губ и языков. Сладкий до дрожи. Горячий до мурашек. И словно в контраст языку, член замер. Только пульсировал внутри меня, сводил с ума каждой венкой. Заполнял так тесно. Разбухал так стремительно.

Макар пожирает меня. Он так глубоко во мне, что кажется, меня больше нет.

Есть Василиса – девушка ростовщика. Больная, зависимая наркоманка. Зависимая от вкуса кожи, от мятного парфюма и запаха сигарет.

Зависима. Влюблена. Люблю. Есть ли хоть шанс избавиться от этого. Есть хоть шанс стать свободной, лишиться души?

Я медленно уплываю из действительности, чувствую, как он резко покидает мой рот и столько же быстро тело. Издаю недовольный стон и тут же вскрик.

Вернулся. Язык на шее, а член грубым толчком уже внутри.

Прикусывает кожу, всасывает ее и снова движение. Медленно, тягуче назад и грубым толчком вперед. И снова. Назад – вперед.

Издевается. Мучает. Сводит с ума. За третьим толчком следует четвертый. Ритм рваный, его пальцы до боли впиваются в ягодицы, буквально насаживают на себя мое покорное, податливое тело.

И рассмотреть на его лице ничего невозможно. Черные зрачки почти заполнили синюю радужку, забираясь в мой мозг и оставаясь там опухолью. И нет лечения. Нет лекарства.

Я умираю, пока он трением доводит меня до оргазма. Медленно и точечно, прекрасно зная, как и куда нужно толкаться. Я прикрываю глаза, пытаюсь сдержать стон. Ведь я не дома, я в общественном месте.

Острое желание ощутить его больше, добиться полного единения сводит с ума. Стараюсь войти в его ритм. Помочь. Как будто ему требуется помощь, пока он раздвигает мои ноги вбивает жесткими выпадами в стену.

А он все еще одет. И этот контраст сводит с ума. Есть в этом что-то первобытное. Словно он насильно меня раздел и просто берет как животное. Как зверь, не успевший даже раздеться.

— Будешь. Меня. Слушаться, — слышу сквозь биты крови в голове. – Подчиняться.

— Любить, – вторю я ему. – И быть. Любимой. Скажи это. Скажи, что любишь меня!

Он неожиданно покидает лоно, опускает дрожащие ноги, и сбрасывает в пучину отчаянья, но вдруг поднимает так, чтобы по стене заскользила вверх. Сажает себе на шею и дыханием опаляет промежность.

— Я скажу только один раз, повторять не буду, — тискает он задницу и большими пальцами пробирается к другому входу, поднимает голову.

— Я, — чеканит он каждое слово и сердце пропускает удар. – Люблю. Тебя.

И я выстанываю крик, когда губы накрывают влажное естество, собирают языком соки, терзают щелчками клитор.

И я говорю сквозь слезы, почти теряясь в ощущениях, теряя сознание:

— Люблю. Больше жизни люблю.

Тело натянутая тетива, готовая пуститься стрелой к наслаждению.

Почти. Почти. Я так близко. Макар так остервенело работает языком. Как вдруг снова прерывает и отпускает руки. Я, держась лишь за его волосы, падаю вниз.

И тут же кричу, потому что очень четко он посадил меня на свой оголенный, словно электрический провод, член. В глазах темнеет. От резкого удара головкой по матке я кончаю и кусаю кожу на плече сквозь промокшую потом футболку, ору от наслаждения сквозь зубы, только чувствуя, как он насаживает мою плоть на себя. Вбивается остервенело, сносит башню обоим, стремительно доводит до нового оргазма и обильно кончает сам. Орошает обжигающей влагой влагалище, руками до синяков стискивает талию.

— Бл*ть, как жить без тебя?

И пока тело пронзает послеоргазменная дрожь, мозг фиксирует информацию. И я ликую.

Удалось. Макар рядом. Макар был во мне. Макар больше не отпустит. Никогда никуда не отпустит.

И он уже стирает с моей промежности влагу, грозно смотрит в глаза.

— Выкинешь подобную хрень еще раз...

— Америка? – вскидываю брови и раздвигаю ноги шире, чтобы удобно было меня подмывать.

— Хуерика. Выдеру задницу, а потом кулаком трахну.

— Страшная угроза, — смеюсь я и пальцами провожу по выдубленной коже лица. – Только я не боюсь тебя.

— Надеюсь, так и останется, — чуть ухмыляется он и вдруг замирает, резко оборачивается.

— Что? – хмурюсь, но Макар шустро прикладывает палец губам и идет в сторону двери. Не той, в какую он меня впихнул. Здесь есть еще одна.

Он подходит близко, вдруг стягивает футболку, кидает ее мне. Достает из ниоткуда взявшейся кобуры пистолет. Она под футболкой была, а я не заметила.

Быстро одеваюсь и по безмолвному приказу шмыгаю под раковины. Чувствую, как сердце замирает в страхе.

Да что, в конце концов, происходит?!

Макар притаился, а я затаила дыхание. Он отошел от двери в сторону и очень медленно снял пистолет с предохранителя, а потом, взглянув мельком на меня, сказал очень громко:

— Ну что, детка, здесь меня подожди, я сейчас вернусь, — с этими словами он потянулся к соседней двери, открыл ее и резко захлопнул.

В этот же момент нужная дверь распахнулась и в стену, где мы только что занимались сексом, посыпалась очередь из пуль. Я рвано выдохнула и зажала зубами кулак, чтобы не закричать в полный голос от страха.

Макар не растерялся, толкнул убийцу в спину, зажал ногой голову и стянул с лица черную маску. Обычный головорез. Лысый, с глазами на выкате. Но больше меня заинтересовало лицо Макара. Таким я его не видела. Никогда. Хладнокровным. Холодным. Змея, обнажившая клыки с ядом.

Он приставил пистолет к виску, толкнул сильно и зашипел на ухо.

— Говори, падла, кто послал, а то заставлю собственные кишки жрать…

Тот молчал. Почему он молчит? Неужели он не боится смерти и того, с какой силой Макар бьет его головой об пол… Кафельный, очень твердый пол.

И мне кажется я слышу треск черепушки. А после слышу, как трескает раскрывшаяся дверь об стену, и вбегает целая орда парней с побелевшими лицами.

Макар что-то орет им, бьет кулаком в челюсть Данила, а после и вовсе убивает, так ничего не сказавшего, нападавшего. А я... А я сижу, трясусь и наблюдаю.

Наблюдая за тем, как из страстного мужчины Макар в мгновение ока превратился в зверя, способного щелчком пальца отобрать жизнь. Сделать больно. Ударить друга.

И любви меньше не стало, но и как относится к этому я не понимала. Совсем. Настолько не понимала, что, когда Макар, застегнув джинсы, подходит ко мне и пытается вытащить, я забиваюсь глубже, готова зашипеть как испуганный котенок. В страхе, что эта жесткая рука сделает больно и мне. Сжимаюсь почти клубком и вижу, как протянутая рука сжимается в кулак.

— Ну что… Придумала себе героя? Ожидания не оправдал?

Не знаю. Не знаю, что сказать. Молчу и смотрю ошалелым взглядом, так и не вынимая кулака из рта. Почти вою. Но не сопротивляюсь, когда Макар сжимает челюсть и не обращая внимания на мою напряженность, вытягивает из-под раковин и несет в сторону выхода.

На выходе нас встречает крупный мужчина грозного типа с короткой стрижкой. Оценивающе смотрит на Макара, захватывает взглядом мой испуганный вид.

— Заедь потом, разговор есть, — отходит он в сторону и говорит охране в одинаковых футболках с надписью «Парадиз». – Уберите мусор из моей ванной.

Мусор. Вот так. Был человек. А стал мусор. Смотрю на напряженное лицо Макара, на четкую линию скулы, отросшую за несколько дней щетину и чувствую тошноту.

Для него нет людей. Он и сам не человек. И даже ночь, что охватила нас на стоянке перед клубом не скрывает уродства. Не внешнего – внутреннего. Вопрос только в том, когда оно коснется меня.

— Прекрати думать об этом…

— Не могу, — всхлипываю я и сама пристегиваюсь, когда он сажает меня на переднее сидение своего черного БМВ.

— Ты объясни, бл*ть, а чего ты хотела? Срущих радугой единорогов? – поднимает он брови и заводит двигатель, открывает бардачок и в бардаке находит что-то черное. Протягивает мне. – Надень.

Шорты. Обалдеть. И в глаза смотрит – ждет. Заботливый. Это все так не вяжется с тем, что я только что наблюдала, что дыхание перехватывает.