Все правильно. Все верно. Могу.
А еще я могу целовать его и дальше, пока хмель не выветрился.
Пока дыхание его все такое же горячее, а желание твердеет под рукой.
И я сжимаю его пальцами, глажу взад-вперед в страхе снова навлечь гнев Бориса своей озабоченностью.
Но он молчит, его губы заняты моими. Его язык заявляет на меня свои права. И мне так хорошо. Так спокойно, пусть и внутри тлеет страх, что он снова все закончит. Рассеет волшебство момента, показывая мне, каким он может быть строгим и страшным.
Чудовище? Пусть так. Но он мое чудовище. А я его не красавица.
И пока он в расслабленном состоянии, я попытаюсь спросить то, что мне важно.
Завтра он вряд ли даже потрудится на меня посмотреть. Дела займут его голову, его внимание, его жизнь.
— Борис? – пальчиками свободной руки поглаживаю стальной орган, что, кажется, только набирает силу. – Те вещи… Они были мне дороги.
Он смеряет меня раздраженным взглядом, потом переводит его на мою озабоченную руку и предлагает:
— Я готов рассмотреть их возвращение.
— Это возможно?
— Возможно все, было бы желание.
— Что мне нужно сделать?
— Перестать выкидывать номера. Стать той, кем я хочу тебя видеть. И не надеть больше ни одну из тех вещей.
— Никогда? – поджимаю губы, вспоминая свой любимый свитер, который так часто меня согревал.
Почти так же, как объятия связавшей его бабушки. Она умерла, когда мне было двенадцать. И я до сих пор помню, как она пахла мятой и ванилью. Как она смеялась в голос и учила меня печь оладьи.
— Ну, — берет он телефон и выжидающе на меня смотрит, и я киваю.
Ладно, лучше сохранить эти вещи, чем бороться за право их носить.
Парой слов он организовывает поиск разбросанных по микрорайону вещей, а я вдруг хихикаю, представляя, как будут проходить розыскные работы.
— Что? — убирает он аппарат и возвращает мою сползшую руку себе между ног.
— Просто представила, как твоя охрана будет бороться за свитер моей бабушки с каким-нибудь бомжом, — рассмеялась я этой картинке и неожиданно, совершенно невероятно заметила, как дрогнул уголок его рта.
Это настолько не вязалось с его образом, что я, ощутив себя очень смелой, очень сильной, все-таки решилась на глупый вопрос.
— А у тебя есть бабушка?
Его лицо возвращает обычное каменное выражение, но руки он не убирает, и мою не отталкивает.
Это ведь добрый знак?
— Была.
Простой ответ. Односложный, но меня он не устраивает.
— Расскажи о ней.
Член под рукой тут же поник, и я повернулась всем телом, чтобы допытаться, но машина внезапно остановилась.
— Борис.
— У тебя вроде рука болела? — напоминает он и выбирается из авто. Я следом. Но я не оставляю своего вопроса.
Пытаюсь вывести его на разговор, ровно до тех пор, пока меня не забирают на процедуры.
Там я обдумываю, с какой стороны подойти. И самое главное, не совершаю ли я ошибку, пытаясь голыми руками разбить его стальной панцирь.
Перелома нет. Это сказал и Борис. Но руку мне перевязали и назначили покой. Значит писать нельзя.
Зато говорить можно. Чем я и занялась на свой страх и риск, пока мы ехали домой.
— Борис, ну что тебе стоит рассказать? Бабушки — это же наше детство. Мы все любим его вспоминать. Возвращаться туда, где нам было хорошо и радостно, — уговаривала я, поглаживая густые волосы. Удивительно, что он такой молодой. В волосах уже белые ниточки торчат. – Ну Борис…
— Ну хорошо, — сдается он. Сдается ли? – Что тебе рассказать? Как бабушка лупила меня по рукам железной линейкой, если я совершал ошибку? Или лучше, как привязывала руки к кровати, чтобы не грешил. Какая из историй тебе интереснее?
— Борис, я… — чувствую себя ужасной дурой, потому что влезла в то, от чего меня оберегали. – Не знала.
— Вот именно, Нина. Не знала. И не должна была знать.
— Но это твое прошлое, — не соглашаюсь я, на что он наконец поворачивается ко мне всем корпусом и наклоняется так близко, что я чувствую душок алкоголя.
— И оно останется там. Поняла?
— Да… — лепечу я, но его не устраивает ответ.
— Не слышу!
— Я поняла, что твое прошлое остается в прошлом! – прокричала я ему, на что он только хмыкнул.
Потащил меня домой и почти сразу повел в спальню, где бросил на кровать.
— Мне нравится, как ты кричишь. Сними трусики, сейчас ты забудешь не только мое прошлое, но даже свое имя.
Наверное, я должна оскорбиться, что он вместо откровенности все сводит к сексу. Но я только смотрю, как он стягивает свитер с невероятно шикарного проработанного до мелочей торса, как сдергивает пряжку ремня, демонстрируя всю стальную силу своего желания. Вздрагиваю, когда он с хлестким хлопком дергает конец кожаного ремня в сторону.
— Но не твое имя....
— Мое ты должна кричать, — строго говорит Борис и, когда я начинаю возиться одной рукой с джинсами, сам их сдергивает. Затем свитер и трусики, которые просто рвутся под напором его жестких пальцев.
Борис, не церемонясь, закидывает мои ноги высоко за голову и перетягивает ремнем, не давая мне больше шевелиться.
— Поняла? – спрашивает, подтягивая меня на край крови и садясь в ногах. А я закрываю глаза, сглатываю и киваю:
— Кричать твое имя. Поняла.
Комментарии
Комментарии читателей о романе: Девочка стального магната