Роман Девочка стального магната глава Глава 52

Он строгий, он грубый, он, порой, меня унижает. Но как же легко забыть все это, когда его язык словно лезвием ножа по коже касается между ног.

Скользит по складкам, нагло игнорируя клитор, сводя с ума горячим дыханием. И меня начинает трясти. Качаю головой из стороны в сторону, дергая бедрами. Но он их руками стискивает, не давая мне пошевелиться.

Продолжает истязать, открывая во мне что-то темное, порочное. Гнилое. Хочется больше, хочется сильнее. Хочется тонуть в этой густой сладости ощущений. Хочется стать с ним единым целым.

Я всегда старалась быть скромной, стыдилась своего тела, но с Борисом, с его распутной натурой невозможно быть невинной. С ним жаждешь темноты, в которую он все сильнее тебя погружает. Языком, резким как бритва, пальцами, оставляющими следы на коже, всем существом, которое поглощает во мне свет.

И я чувствую, как между ног становится невыносимо мокро, словно кто-то плеснул воды на электропроводку моих нервных окончаний. Сотрясаюсь от мелкой судороги, дрожу и шепчу сипло, хрипло:

— Борис, Борис, господи, я не могу, я больше не могу.

Но он не слушает, привычно продолжая делать так, как нужно ему. Терзать мои складочки, трогать разбухший клитор, пока я, собирая ткань одной рукой, чувствуя, как затекли ноги, что добавляет ощущениям остроты.

Кажется, что тело исчезло, и осталось только касание языка, что уже остервенело жалит комочек нервов.

И я бьюсь в преддверии экстаза, как вдруг чувствую возле кнопочки ануса палец.

— Борис…

— Расслабься, — требует он, снова и снова нападая на промежность, втягивая в рот половые губы, чуть прикусывая их. Я бы уже кончила, я так к этому близка, но он продолжает толкать палец в меня. Сначала один, потом второй.

— Борис, пожалуйста, — дергаюсь я от жажды получить разрядку, смотрю на него сквозь пелену страсти и схожу с ума от вида того, как язык долбит по клитору, потом спускается ниже и вылизывает то место, где были пальцы.

Мне уже плевать, что он собирается делать. Для него мое тело инструмент, на котором он собирается играть то, что хочет. Потому что инструмент не может сопротивляться. Он может только следовать за музыкантом.

И я кричу его имя, чувствуя, как в меня снова вторгаются пальцы, уже три, пока Борис возвращается к нежным лепесткам, что уже покраснели от грубой ласки.

Я чувствую, как порочное темное захватывает меня в свой плен, душит, стискивает грудь кольцом, толкает меня на самое дно, где не пробьется сквозь пелену похоти ни один благочестивый луч. Хватаю ртом воздух, закрываю глаза, одной рукой сжимая вздрагивающую грудь, и кричу, ощущая себя невероятно легкой, прекрасной, живой.

И даже внезапное растяжение в анусе не сбивает меня. Я продолжаю чувствовать себя самой настоящей, пока не открываю глаза и не вижу, какое сладкое мучение написано на лице Бориса.

Он нависает надо мной как скала, давит на бедренные косточки ладонями и пытается протиснуться в заднее отверстие своим огромным органом.

Я начинаю чувствовать боль, когда меня отпускает оргазм, но терплю, надеясь, что после соединения, даже вот такого вот похабного, Борис будет более добр со мной.

Ему это нужно. Он мужчина. Я должна терпеть, пока его головка наконец не проникает внутрь, а остальная плоть скрывается следом.

— Пиздец узко, — впервые слышу он него ругательство и сжимаюсь от того, как он заполняет меня, как раздвигает нутро все сильнее, начиная медленное, методичное движение.

А я лежу, не могу больше шевелиться, словно насажанная на огромную, раскаленную кочергу, что раздирает мои внутренности.

Кричу, когда он ускоряется. Резко, размашисто таранит меня, не дает закрыть глаза. Резко целует, язык с моим вкусом на конце толкает в рот. Отвлекает от острого дискомфорта.

Потом переходит на грудь, дует на сосок и хрипит:

— Ты должна кончить…

Я не смогу, не смогу с такой болью. Уже понимаю, что плачу, но Борис не останавливается.

Ласкает соски, втягивает их в рот, прикусывает так, что я дергаюсь и на мгновение забываю о боли в анусе.

Меня штормит, сознание уплывает, пока вдруг на клитор не опускается его палец и кружит по нему.

Все чаще.

Все активнее. С той же амплитудой, что работают его бедра. Как машина. Как фабричный станок. Без устали. Долбит и долбит. Рвет меня на части. Сводит с ума. Заставляет тело выносить эту боль, привыкать к ней, ощущать, что она самое важное, что я должна испытывать. Прямо сейчас. Я должна терпеть.

Потому что с ним. Потому что под ним. Потому что люблю.

Борис теребит клитор сильнее, активнее лижет соски, и я понимаю, что больше не чувствую боли.

Я чувствую только Бориса. Его силу. Его мощь. Его заботу. Его обволакивающий запах.

Он активно работает бедрами, пот дорожкой стекает по его виску, но он не оставляет надежды довести меня до точки невозврата.

Сильнее.

Влажнее, пока я вдруг не чувствую, слышу, как внутри меня хлюпает, как клитор начинает пульсировать, а грудь ныть от сладкой боли.

— Борис… я…

— Давай, давай, моя девочка. Кончай, я за тобой, — шепчет он словно нежно, пьяно, словно не в себе, и это становится тем самым рычагом, который вместо того, чтобы погрузить меня во мглу похоти, подкидывает в небеса нирваны.

И я кричу: «Борис! Борис! Борис!», сотрясаюсь всем телом, поджимаю пальчики на ногах, ощущая такой прилив жара, словно сейчас сгорю.

А внутри меня извергается настоящий вулкан, который заполняет внутренности, сбивает меня с мысли, заставляет рыдать от счастья. Я с любимым именем на губах погружаюсь в приятную, прохладную тьму.

Когда очнулась, поняла, что чистая, вымытая лежу на постели, а рядом сопит Борис. Улыбка касается моих губ, когда смотрю на его расслабленное лицо, на мускулистые руки, обнимающие подушку, на мышцы спины.

Смотрю долго-долго, впервые наслаждаясь этим, а не желая покидать комнату.

— Четыре часа утра, — слышу бурчание и улыбаюсь шире. – Давай спать.

— Мне холодно, — говорю я, зная, что хитростью его не проймешь. Но может быть теперь я смогу получить немного ласки. Может быть он захочет меня обнять.

— Накройся одеялом.

— Оно колется. Борис, обними меня. Прошу тебя.

Он открывает глаза, смотрит на меня раздраженно, но, что удивительно, толкает меня от себя и прижимается сзади.

— Не елозь задом.

— Почему, я просто устраиваюсь поудобнее.

— Я тоже могу устроиться поудобнее. А тебе надо передохнуть.

И я только сейчас вспоминаю о нестандартном способе, которым Борис лишил меня девственности. Внутри неприятно жжется, но терпимо.

— Я теперь твоя? По-настоящему? — спрашиваю тихо, переплетая наши пальцы.

— Ты и так моя. Секс не имеет значения, — бурчит он мне в затылок, щекочет кожу дыханием.

— А что имеет?

— Мои желания.

— А мои? Ты будешь их учитывать? — спрашиваю с тихой надеждой, но внутри ликую, что являюсь его желанием.

— Если они будут правильными.