Роман Ты родишь для меня глава Глава 36

ВИТА

Я понимаю: что-то поменялось, резко и неожиданно, и это точно приведет меня к какому-то нерадужному концу. Да, возможно, я себя накрутила, но глядя в глаза Влада после очередного позднего возращения домой, я начинаю осознавать весь масштаб происходящего. Помимо усталости во взгляде гуляет какая-то отрешенность вперемешку с решительностью, и даже резонирующая в пространство злость меня пугает сильнее обычного. Раньше Наши отношения претерпевают те еще изменения. Сначала холодность, затем близость и снова холодность.

Нет, я могу быть уверенной в том, что не накручиваю себя ровно в тот момент, когда Агапов впервые не ночует дома. И это бросает меня в еще одну крайность, потому что страх никуда не девается, а затем приходит другое чувство. Тоже не способствующее положительным эмоциям.

А может дело вовсе не в делах? С чего вдруг в последнее время на звонки он отвечает только тогда, когда выходит из комнаты? Почему поворачивает телефон экраном в стол, почему чаще смотрит на меня задумчиво, а потом отводит взгляд? В конце концов, он словно не со мной. На прямые вопросы не отвечает, мне ничего не рассказывает, только срывается по делу и без, словно только я виновата во всех бедах. Хотя это так. Все это так, но от этого не легче. Вновь и вновь я возвращаюсь к тому, что мне нужна помощь профессионала. Если я раньше и не была психически ненормальной, то сейчас, кажется, становлюсь. Остервенело думая обо всем этом, ловлю себя на мысли, что я устала, морально, физически. по-всякому. А для отдыха мне нужен совсем не сон, а полное спокойствие.

О чем я, конечно, не смею и мечтать.

Почему скрытность достигла таких уж высот? Может есть что-то другое? И эту мысль я стараюсь отметать сразу, резать ее под корень и выкидывать на свалку нервных переживаний, лишь бы не накалять обстановку, потому что мне кажется, что все вокруг и так нагрелось. Но противные догадки змеями подползают к воспаленному мозгу и жадно в него впивается.

Он не написал мне и не позвонил, никак не предупредил, а я всю ночь не сплю, накрутив себе тех еще мультиков. От того, что могло что-то случиться, до абсолютно диких мыслей о другой.

Сцепив зубы, набираю номер в третьем часу ночи, но никто не отвечает. Размеренные гудки становятся для меня мучением, раскаленным углем, по которому я ступаю босиком.

Сидеть в четырех стенах без возможности выйти и просто прогуляться вокруг дома я считаю кощунством, а еще вот такой неизвестностью он поступает со мной нечестно. Любая на моем месте взорвалась бы. Учитывая ситуацию с бывшим, неизвестностью, маячившей перед лицом единственным вариантом остаться на улице без гроша с волохом проблем и с интересной справкой о невменяемости. Да, опустив детали, во всем виновата я сама, это понятно и не оспоримо, будь я более стабильна на момент гибели родителей, очень много можно было бы не допустить, но сейчас сделанного не воротишь, приходится иметь дело с имеющимся набором проблем.

Около девяти утра слышится звук открытия замка, и я, сжимая кружку с холодным чаем, на ватных ногах иду в коридор, чтобы столкнуться с выпившим Агаповым. Становится гадко, значит, пока я тут себе места не находила, он вливал в себя все, что горит?

Работа тут явно не та причина, по которой он не ночевал дома. Стеклянный взгляд останавливается на мне, ленивая улыбка расплывается на лице. Мерзость. Да. Запах моментально бьет по носу, вызывая тошноту. Как можно напиваться до такого состояния? Как? В голову не входит, а на глаза наворачиваются слезы. Вот так.

—Привет, малыш.

Я молчу, закусываю губу и просто смотрю на то, как нестабильное тело пытается стянуть с себя пальто, укрытое снегом. До блеска начищенные ботинки также покрыты им. Но весь ужас накатывает на меня именно тогда, когда взгляд выхватывает след красной помады на воротнике рубашки. На шее виднеются царапины.

Ком в горле становится ощутимее, я делаю шаг назад, а Агапов скатывается по стенке вниз. Но даже подойти к нему не могу сейчас, потому что рвотные позывы крайне ярко дают о себе знать, выкручивая желудок по спирали.

Нет, не может быть правдой.

Почему же не может? В любви тебе никто не клялся, верности не обещал. У вас целиком понятный обеим сторонам договор, исполнить который ты не можешь, но он явно ждет. Схватившись за горло, буквально заставляю себя дышать.

Внутри все переворачивается, а взгляд мутнеет. Словно я сейчас сознание тут потеряю.

—Что? Таким я тебе не нравлюсь, да? Поняяяятно, ну что ж. Ожидаемо. Куда мне до высот Геррррмана, — тянущие звуки режут слух, пока отхожу в гостиную, не в силах больше смотреть на человека, который слишком любит приносить мне боль.

Игнорирую, ухожу на кухню, где цепляюсь скрюченными пальцами за столешницу и выдыхаю. Мне не обещали вечной любви и не кормили баснями о верности, мы не говорили об отношения и не оговаривали детально условия. Тогда почему я придумала себе то, чего попросту нет? Почему тогда так больно, словно жилы вытягивают из плоти и наматывают на кулак?

Ты должна собраться и отключить эмоции. Просто пережить это. Острые когти царапают горло изнутри, меша глотнуть слюну. Нет. Просто прими это как данность.

—Я не понял, а меня кормить кто-то будет? — слышу икание, а затем шуршание одежды. Стоит развернуться, как взгляд приковывается к Агапову, который практически стянул с себя рубашку. И теперь я вижу царапины и на груди.

Как же больно.

—Пойдем.

—Куда?

—В кровать, — сиплю, рассматривая узоры вблизи. Укусы? Засосы? Да большая ли на самом деле разнца, если я подсознательно устроила свою жизни из ожиданий, совершенно не рассчитывая, что реальность окажется болезненнее.

—Малыш, так сразу? Я, конечно, согласен с тобой везде и всюду, но мне кажется, от меня воняет…

Превозмогая душевную боль, я подхожу к мужчине и помогаю ему встать, провожу до комнаты под тот же аккомпанемент бреда. Агапов падает на кровать плашмя, а у меня нет сил больше думать об этой ситуации, выйдя на кухню, меня практически пополам сгибает от разочарования и отчаяния, что сейчас рука об руку идут рядом со мной, пренебрежительно взмахивая руками, мол «я же говорил».

Сидеть дальше и ждать у моря погоду я больше не могу. Это предельно ясная для меня ситуация, не ясно только, как пережить ту разъедающую душу боль. Не ясно и не понятно. Решаю одеться, натягивая на промозглую кожу шершавый свитер, он словно лезвием срезает кожу. Собираюсь и понимаю, что по щекам текут слезы. Надо собраться. И что? Что тогда я буду делать? Как же взять и успокоить свое безумно стучащее сердце?

Он не обещал тебе верности, Вита, он не обещал тебе никаких отношений, а то что ты обманулась на его счет во второй раз, притом, что вдобавок обманула и его тоже, это целиком твоя проблема. Скользя пальцами по крупной вязке свитера, я смотрю в зеркало и вижу напротив блеклую тень той девушки, которой была когда-то в универе. Глаза потухшие, неживые, да. Что со мной стало? Что с нами со всеми стало? Глотку дерет от желания заплакать, но я, кусая губы, запрещаю себе. Нельзя. Не место и не время. Сейчас главное сделать так, что я выкарабкалась из безвыходной ситуации, на этом все. Дальше уже не имеет никакого значения, что будет. Я просто уеду. Сбегу и буду жить так, как смогу на те деньги, которые заработаю. Но сейчас все события необходимо просто пережить, запретить себе думать о них и карабкаться вверх, через не могу и не хочу. Все остальное никому ненужные детали.

Одеваюсь и сажусь. Время десять утра, под дверью меня охраняют и точно не выпустят под любыми предлогами. Даже если я вздумаю выбраться через балкон, неважно, догонят и вернут.

Успокоившись, заставляю себя умыться и завязать волосы. Легкими манипуляциями закрашиваю синяки и скрываю опухшие глаза, совсем немного. Вот только это не помогает мне скрыть мою боль. И только после полудня слышу надсадные вздохи, после чего в проеме кухни появляется Влад. Не смотрю на него, просто не могу, кажется, что стоит увидеть те следы, как я распадусь на части и уже не смогу собраться воедино никогда.

—Ты куда собралась? — охрипшим голосом спрашивает Влад. Я сижу спиной, но ощущаю вибрации от голоса.

Молчу, сжимая в руках ткань брюк.

—Оделась чего?

Отворачиваюсь. Но слышу шаги, они отдаются в моем сознание ударами молота. Сказать хочется так много, но я зажмуриваюсь и глубоко вдыхаю.

—Арестантам не положены даже прогулки? —отвечаю неуверенно.

Шаги стихают, боковым зрением замечаю яркий, переливающийся огонек гирлянды. А затем на плечи опускаются мужские руки, властно захватывающие меня в плен жестокой нежности, вспарывающей мою кожу.

—Кажется, нам надо поговорить.

Пары алкоголя противным шлейфом укутывает меня, утрамбовывается в кожу. Морщусь и начина дрожать. От отвращения.

—Мне не кажется, я хочу выйти отсюда, — решительно заявляю, не позволяя себе снова услышать в свою сторону ложь. Пальцы сами тянутся к рукам Влада, обхватывают и скидывают.

—Что значит «выйти отсюда»?

Ноги подкашиваются, но несмотря ни на что я поднимаюсь и поворачиваюсь, чтобы столкнуться лицом к лицу с тем, в ком снова тону. Он одет иначе, выглядит свежее, вот только на лице все та же усталость. Свежая рубашка скрывает все, ноя знаю, что под ней.

—То и значит, Влад, я хочу отсюда… выйти, взять и выйти, понимаешь, через дверь?

Глаза в глаза. Ничего не понять, больше видится на расстоянии, ведь так? Шаг назад, а кажется, что десять. Лицо Агапова нечитаемо, скрыто за непроницаемой маской, под которую мне не хочется забираться, мне вообще сейчас ничего не хочется. Он зол. И эта злость опять волнами касается меня, но приносит физическую боль. Та много хочется спросить, нов место этого молчу, словно язык проглотила. Я хочу сохранить лицо. И я хочу выйти отсюда, иначе эти стены задушат меня.

—Куда ты хочешь выйти? — шипит в ответ, качнувшись на пятках.

—Да хоть куда, на улицу, в торговый центр, в парк подальше…отсюда, — задыхаясь от нехватки воздуха, продолжаю упорно стоять на своем. —Я хочу на воздух, — которого здесь нет, с каждым вздохом он кончается все быстрее.

Влад прищуривается, смотрит так, словно не верит в происходящее.

—Говорить со мной ты не хочешь.

—Не хочу, ни говорить, ни видеть, — рублю в ответ.

—Сейчас тебе можно покидать квартиру, но мои люди будут сопровождать, чтобы ты не наделала глупостей, которые могли бы привести к необратимым процессам, Вискас. А когда ты придешь в себя, мы поговорим. Сейчас-то говорить бесполезно, да? — ухмыляется, подходит ближе, а затем и вовсе цепляет пальцами мой подбородок. Выдыхает тяжело, утробно, пока мои глаза впиваются в его. Красные и воспаленные. —Тот, кто не хочет слышать, навряд ли будет слушать.

Я вырываюсь, понимая, что не готова к такому контакту. Не сейчас, не здесь и не так. Все это время я, кажется, даже не дышу. Не могу. Мне больно.

Он меня и правда отпускает, но в сопровождении целой оравы головорезов, от которых, разумеется, не скрыться, но сбегать прямо сейчас я и не планировала, чётко осознавая, что мне точно это не удастся совершить. Я созваниваюсь с подругой, рассчитывая сейчас только на то, что не захлебнусь в собственной боли. Садясь в машину, замечаю в окне исполинскую фигуру. Влад продолжает на меня смотреть, раздавая указания кому-то по телефону. Я же бросаю последний взгляд на него и отворачиваюсь.

Так просто? Не отпускал меня так долго, а сейчас взял и отпустил? В чем подвох?