Роман Тот самый массажист глава Глава 73

Утренний полустанок в лёгкой дымке. Утром был туман. Туманы над полями стелются ватой ещё до рассвета. А рассвет разгоняет их ветром, растопляет росой. Но как свежо дышится над чернозёмами!

Полтора часа на автобусе от железнодорожного вокзала до деревни. Безлюдная остановка, где лишь два раза в день прибивается автобус и передать или забрать посылку без паспорта – так же просто, как взять кредит, поставив в созаёмщики вообще любого человека, указав телефон от балды в остальной части страны. И пусть потом доказывает, что он не верблюд, справки собирает, обследования проходит… под лупой заинтересованной банковской системы.

Глаза начинают бегать по знакомым ориентирам. Вот магазинчик «Зина с магазина», в вот киоск с рыболовными снастями и спецодеждой «Заходи, если шо». Но вывески обманчивы – всё это одна система, выживающая там, где нужно жить, несмотря ни на что.

Суржик повсюду. Не наречие, не говор, но локальная особенность. Привычно разбавляет русский. Никто не отменял мову, но по сути говорить на ней не любят. Наспех созданный новодел уничтожил её так же явно, как попытка «забыть» русский мир. Арбуз так и не стал ковуном и никто не называет небоскрёб махрочёсом. Зонтику иногда, правда достаётся. Но «парасолька» он чисто по приколу.

«Не в силах малое победить большое», – напомнил мозг и тут же подкинул картинку, как сидя на нижней полке в бане, маленький Володя обещал себе, что когда вырастит, обязательно заведёт себе такую же змею между ног. Одноглазую. А карандашик можно и в школе оставить.

Расти, так везде расти. В деда. С ним в баню ходить было как-то поприкольнее. Образ взросления выразительнее.

– А почему они с ошибками написали? – не поняла этого очевидного факта Вика, касательно языковых войн.

– Суржику чужды орфографические традиции, – усмехнулся Володя. – А помимо русского и украинского, здесь нередко услышишь и белорусский. А там, вообще, как слышится, так и пишется. Поэтому и не заморачиваются. Корова значит карова. Вопросы?

– Почему так?

– Потому что рядом всё. Границы условны там, где один народ живёт. Пытались разделить, пока по шапке не получили. А потом как-то сразу затихли и вспомнили, что такое хорошо и что такое плохо.

– А, да? – сразу «всё поняла» Вика.

Володя кивнул на магазин.

– Видишь? Система «два в одном».

– Почему?

– Потому что поставщик один. Предприниматель дядя Паша. Дядя всем и никому, – рассказывал Володя неспешно. – Другой предпринимать – баба Зина, монополист уже в области поставок продуктов и бытовой мелочёвки. Тётка скверная. У монополистов нрав особый. Редко теперь в тетрадку записывают. В долг предпочитают не давать. Потому что наличка уходит, как ушла гривна. Цифровизируется всё. Последний алкаш с карточкой цифровой на телефоне ходит. Самогонку за налик уже просто так не нагонишь. Налог платить надо... С прибыли. Потому что – видят.

– Монополистов видят? – только и вздохнула Вика, смахнула пот со лба.

Жарко становится. Но если постоянно стоять в тени деревьев раскосых, то далеко не уйдёт.

– Их в первую очередь. Расширяют рынок услуг то один, то другой. То Павел гараж поставил и стройматериалы привозит, расширяя бизнес услуг, то баба Зина пристройку сделала. Памятники теперь гранитные и венки заказывает. И прочие ритуальные услуги «под ключ» осуществляет, – добавил Володя и снова понял, что «не понимает». – А что такого? В деревне только одно постоянно: люди жрут и помирают. И так будет всегда.

Вика сначала сыпала вопросами, потом затихла, тяжело дыша. Вот и Богатырёв сначала рассказывал, а потом замолчал и задумался.

Мыслями он был скорее в столице, где ответственно держал за руку роженицу, придумывал имя сыну, спорил насчёт имени дочери. Вероника наверняка выберет какой-нибудь современный треш типа Дея или старомодный бред типа Анфисы. И мучайся потом ребёнок всю жизнь.

Дни на периферии Богатырёву стоило скорее перемотать, чем проживать. Чего тут запоминать? Над чем думать? Всё давно за всех определено. Село доживает свой век и сгинет с последними стариками. А когда районный центр расширится, станет тем же городом.

А пока только – ностальгия. Родная деревня в три улицы, где всё просто и знакомо… и ничего не изменилось за последние пару лет, кроме того, про что рассказал. Чего про неё рассказывать, что и так не видно? Старый Пахом десять лет уже как забор ставит. А библиотека как была на будку похожа, так и осталась. Но старая библиотекарша, которой уже лет двести, всё равно каждый день ходить на работу с утра до обеда. На полставки.

Потому что иначе – нельзя.

Последний отрезок пешком по грунтовке. Асфальта здесь никогда не было. Пыль и жара. Усталость накатывает. Редкие машины по виду такие, что поднять руку на попутку скорее палец отсохнет.

В основном грузовички проезжают, которым без разницы что возить грузом. Но в основном это будет навоз, дрова, сено и металлолом на сдачу в райцентр.

Дорога кажется бесконечной для тех, кто привык гулять от автомобиля до офиса. Особое испытание для девушки на каблуках и в платье. Володя говорил, что лучше кроссовки, но в другом виде Вика показываться перед свекровью не собиралась.

«Володя, не дури. Женщина хочет быть красивой. Потому что ценит тебя, – прояснил мозг. – А что ты? Играть теперь будешь с ней все выходные, а затем тихо слиняешь к Вероничке, чтобы задать главный вопрос – твой или не твой? И если твой, то когда и как так получилось? Но ответ уже будет не важен. Всё равно ведь признаешь».

Богатырёв погрустнел. И мозг тут же подхватил:

«Но уже лучше так, чем просить избавиться от ребёнка. Ребёнок не виноват в твоих похождениях. Будь мужиком. Откажись от сладкой жизни с Ларисой и Викой. Хватит этого блядства дома и на работе. Забирай Вероничку от родителей в свою жизнь. Квартира у тебя есть. Проживёте… с работы, конечно, придётся уволиться. Житья там тебе не дадут. Но и в однушке люди живут, Володь. Проживём. Даже с Анной помиришься и будешь жить душа в душу. Тёща как тёща, чего ты? Ну будешь присовывать, если попросит. Но только в целях мира в семье, а не разврата ради. А как иначе?».

Хорошо мыслится на свежем воздухе. Бодро и бескомпромиссно.

Володя под одной подмышкой нёс гитару, под другой порося, на плечах рюкзак, где лишь треть вещь его.

На поводке Борис Джонсон быстро устал гулять. Километраж не для маленьких ножек. Но больше груза взять некуда: загружен массажист. Вике приходилось самой катить свой походной чемодан на колёсиках с личными вещами.

Володя присмотрелся к смутно-знакомому силуэту у бочки с водой. А вот и первое знакомое лицо. Учительница. Толстая, старая, в очках, но ученика признала первой. Поздоровались.

– Володя, ты чё порося на вырост взял? – обронила она.

– А як же. Маленький ещё, подрастёт, – улыбнулся Богатырёв. И посмотрел на Вику, что уже уковыляла вперёд. – А может и она подрастёт. На свежем то воздухе.

– Добра девчина, но бёдер маловато. Как дитятку народит?

– Ничё-ничё, расширим, – уверил Володя.

Глядя в спину целеустремлённой блондинке, что решила дать марш-рывок на последнем отрыве, расслышав разговоры о себе, Володя уже и не знал, как к ней относится.

«За неё то не переживай. Лариса её в обиду не даст. Как живут, так и будут жить вместе. Костерить мужиков на пару. С Евгением начальница разберётся, конечно. Она бойкая. А какие ещё проблемы? Массажиста нового найдёт. И всё. Все заменимо, Володь. Ты – не уникальный. Есть ещё на миру мужики, которые женщин до оргазмов под ручку проводят».

Богатырёв брови свёл. Прошёл мимо забора, заваленного дровами для отопления так, что было непонятно, они забор подпирают или забор держит дрова? Но за дровами и забором вдруг послышался плеск. Шум струи.

Тут же донёсся голос с крыльца:

– Кто там ссыт як корова?

– Це я, маму, – ответил молодой женский голос.

– Тю. Писай, писай, доченька, – тут же сменила гнев на милость хозяйка и хлопнула дверью.

Володя только усмехнулся. Деревня, что тут скажешь? Пидорасов палками забить – без проблем. Как и отлить у калитки.

«Ничё, ничё, зато ЛГБТ не приживётся», – успокоил мозг: «А на таком воздухе мужчин строго на женщин тянет и наоборот. Идеально же и без всяких смузи с каршерингом! Сколько бы не было полов разделения, есть только два типа писек!»

Богатырёв догнал Вику неторопливым шагом. Последние дворы шли уже плечо в плечо. А вот и лодка перевёрнутая, под которой прятались детьми, а рядом скамейка, на которой играли в стилибаш с мячиком, или в пекаря, а то и лапту. И всё одним и тем же мячиком. Резиновым, не убиваемым. Но только до первой собаки. Во двор залетит – всё, нет мяча.

Собаки никогда стаями по деревне не бродили. Каждая либо на цепи у будки на привязи, либо бесследно пропадала, когда грузовичок проезжал.

Меньше всего за поворотом Володя ожидал увидеть у родной зелёной бочки Мерседес с чернявой грудастой бабой лет пятидесяти, в строгом пиджаке и юбке чуть выше колен. На каблуках таких, что проткнуть насквозь можно одним ударом.

Что главное, гостья уже пила самогон на капоте автомобиля с матерью. И закусывала половиной луковицы. Потому что понты – понтами, а занюхивать чем-то надо.

Хряк вдруг вырвался с рук, устав кататься и побежал к Ларисе. Но не добежав, остановился и сделал кучу.

– Тю! Шо за порась? Болеет, чи шо? – крикнула мама и тут же добавила. – Знамо дело, хворый. Он у вас человека сожрал!

Володя, проходя мимо кучки, приметил торчащую челюсть, которой пообедал вчера хрюндель. Озадачился, но улыбнулся. Раз само вышло, долго жить будет.

– Маму, – донеслось от Ларисы, что допила стакан залпом и потянулась к телефону. – Сейчас как позвоню, так тебе столько этих порасей привезут, считать устанешь.

Мама рассмеялась, обняла Ларису, как родную. И затянула про «чёрную ночь». Лариса подхватила, а затем резко перевела на «очи чёрные». За что тут же получила новый стакан, полный до краёв.

Бутылка на капоте вроде и не опустела. Но в стеклянной пятилитровке изменение уровня жидкости не сразу заметишь.

– Да шо парась? Шо парась? – тут же расставила приоритеты мама, и поцеловала Ларису в щёку. – Бабу ты привёз, Волька, золотую. Невестка за душу берёт, да через плечо сигает. А что ещё надо, когда в семье такое пополнение? Айда с батькой знакомиться.

«Айда» – это слово уже не из суржика, но из лексикона казашки, что живёт на окраине посёлка. Одна сказала, а через пару лет все использовать начали. Потому что «пойдём» – произносить дольше.

Володя даже подозревал, что и «шо» вместо «что» говорят лишь потому, что лень произносить лишние буквы. Но он не учитель русского языка, чтобы учить всех как надо и как правильно. Народ умный, народ сам разберётся.

Начальница в ответ обняла маму её как родную и обе пошли к калитке, а затем по деревянному настилу закачались. Тот лежал, спасая ноги от грязи в дождь. И тянулся от калитки к самому крыльцу дома.

Сам дом был на две семьи. Одна половина по одну сторону забора. Другая – по другую. Со смежной стеной.

Но эти детали уже не волновали Вику. Блондинка вдруг застыла. А в глазах её застыли слёзы. Макияжа с одеждой в тон подобранной никто не заметил.

– Она что же? – едва не заплакала с ходу Вика. - Уже невесткой представилась? Так не честно! Вот же жопа с ручкой!

Богатырёв снова улыбнулся, заметил:

– Похоже, начальница нас переиграла. Пойдём… поиграем в игру по её правилам.

Вика стиснула губы, выдавила:

– Но я же хотела невесткой! Могла бы и тёщей прикинуться! Грымза старая!

– А кто тебе не даёт стать лучшей невесткой? – снова улыбнулся Володя. – Иди и завоюй расположение.

– Как? – возмутилась Вика. – Твоя мама даже со мной не поздоровалась.

– Давай искать везде позитив. С другой стороны, батька тебя пока тоже не видел, – тут же добавил Богатырёв, чтобы поддержать любовницу и распылить пожар конкуренции.

Взглянув на мерс мельком, он снова вздохнул.

«Опоздал».

Затем вернулся и подхватил бутылку с капота. Коварства Ларисе было не занимать. Везде подсуетилась. А ему теперь всё разгребать. Но то лишь в локальном плане. В глобальном же всё, что не произойдёт на этих выходных, уже не имело никакого значения.

«Но это не точно!» – возмутился мозг, просто потому, что порой был не против противоречить сам себе.

На всякий случай Володя откупорил бутылку и уже собирался пригубить, чтобы быстрее время перемоталось, но Вика опередила.

Выхватив бутылку из рук, блондинка хлебанула с горла на сушняке после длительной прогулки столько, что даже мини-пиг посмотрел на неё с уважением.

А Вика только ладонью занюхала, поморщилась и сказала:

– Щас я ей лицо-то начищу. Каблуки только сниму… Пусть прольётся первая кровь!

С этим заявлением блондинка разулась, расправила хилые плечи и решительно направилась к веранде.

– Ви-ик! Вик-а-а, – поспешил следом Володя. – Оно того не стоит. Ви-ик!

Но дверь уже хлопнула… Послышались крики.

«Началось!» – то ли подытожил, то ли обрадовался мозг.