Роман Тот самый массажист глава Глава 49

Генерал Борис Тоненьких к своим пятидесяти годам был чётко уверен в незыблемости двух вещей: необходимости службы Родине и незыблемости семейного тыла, где как минимум пекут пирожки.

Если первое направление обеспечило его не только смыслом жизни, но и отличной пенсией, на которую он мог жить припеваючи и ни в чём себе не отказывать, то второе этот смысл наполнило внутренним содержанием.

Борис никогда не сомневался в жене. Во-первых, она тоже служила, а значит была приучена к дисциплине по причине воинского долга и стоически переживала с ним невзгоды. Во-вторых, в свободное от службы время даже подарила ему дочь, стоило опустить усы.

Не хватало правда сына, который мог бы тоже носить усы и шагать строем на плаце, но ведь к идеалу можно только стремиться. Он недостижим. Об этом все философы в один голос говорят, хоть и не читали Устава.

Помотавшись тридцать лет по гарнизонам, семья Тоненьких осела неподалёку от столицы и выстроила добротный дом, обосновалась как следует. Дочь училась в престижном университете. Близилось приятное и волнующее ожидание внуков.

В доме – полная чаша. Отдых, правда не за границей, а на привычных курортах. Но тоже неплохо. Зато хоть дважды в год, в начале и конце сезона. А в перерывах – рыбалка, охота, баня и посиделки с сослуживцами. Что ещё нужно?

Всё изменилось для Бориса, когда проснулся утром на выходных, а рядом с горкой блинов на столе записка с одним словом.

«Ухожу».

Ноги тут же стали нетвёрдыми. Мир пошатнулся. А сердце застучало в волнении. Уик-энд отменялся. А перед глазами принялась мельтешить жизнь, от первого подаренного букета до нескольких движений в постели, что по старой привычке называлось сексом, даже когда подуставший от выслуги лет боец не желал выполнять супружеский долг.

– Анька! Анька-а-а! – кричал Тоненьких по дому. А потом добавлял. – Вероника-а-а! Вероничка-а-а!

В ответ – тишина.

Но генерал Борис так быстро не сдался. Он взял мобильный телефон и подслеповато набрал сначала один заученный номер, потом другой. Первый был недоступен, а второй выводил на автоответчик.

– Ушла, - повторил озадаченно Тоненький, вдруг осознав, что когда семья с трёх человек ужимается до одного это холодно, больно и… эти вкусные блины будут последним, что он возьмёт от семейного уюта.

– Ушла и дочь забрала, – повторил глухо Борис, сел за стол и обхватил голову руками.

И вроде дочь уже взрослая. И жена не первой свежести. Но зачем? Почему? И главное, к кому?

Конечно, лысина, не прикрытая фуражкой давно не та пышная шевелюра, что в молодости. Но все стареют. Чего теперь уходить что ли?

А уходить, приготовив такие вкусные блины – вообще преступление.

Борис подошёл к буфету, посмотрел на десяток подаренных по случаю юбилея коллекционных коньяков, вин и прочих алкогольных изделий. Таких еще половина подпола. Некогда пить было. А теперь, выходит, самое время.

Схватив бутылок пять в охапку чего покрепче и большой стакан, Борис поднёс всё это добро к столу. А взяв очередной блин, понюхал, как будто уже закусывал. Но есть не стал. Отложил.

Последний. Беречь надо. Вроде горка была. Куда только делись?

Наполнив стакан коньяком до краёв, Борис осмотрелся. Пить в одиночестве – нельзя. Пришлось идти за фуражкой, брать из холодильника арбуз и водружать на него.

– Ну что, зелёный? Вот мы и остались одни, – сказал генерал Борис то ли тост, то ли расставляя акценты по жизни. Затем пригубил стакан, не чёкаясь и выпил как чай.

Даже занюхивать не пришлось.

– Что стресс с людьми то делает? – удивился Борис, сходил за фломастером и пририсовал арбузу-собеседнику рот, нос и брови над глазами, чтобы мог хмуриться.

Под негодующую физиономию генерал опустошил второй стакан и первой бутылки как не бывало. Только теплее стало. И блин к носу как прилип. Нюхая его как женские трусики студент-девственник, Борис попытался всплакнуть. Но только губы сдвинул.

Забыл он как это делается. А может и не знал. Как по нему, так родился в форме с усами. Другим себя и не помнил.

В попытках вспомнить, Борис наливал, подливал и разговаривал с арбузом. Первую половину дня он рассказывал ему про армию, вторую про семью. Но если предметов для разговоров на первую тему было хоть на неделю вперёд, то со второй получался какой-то сухой доклад. Влюбился-женился-помыкались-забрал свёрток из роддома. Не густо.

– Ну что же ты мне душу рвёшь, зелёный? – закричал генерал ближе к ужину, ударив по столу кулаков.

Он устал высказывать слушателю всё, что думает о жене и её поступке. Даже блин засох и теперь скорее карябал нос, чем помогал заглушить боль потери.

Арбуз, однако, словно переполнился заявлениями. От удара он скатился на бок и потерял фуражку, уронив её на пол. А едва генерал Тоненьких набрал в грудь побольше воздуха, чтобы высказать всё, что об этом думает, как арбуз и сам докатился до края и… разбился.

Глядя на алые ошмётки на полу, дальше Борис пил молча. Не поднимая фуражки, не ставая из-за стола, он словно был в трансе. Некоторые люди называли это запоем по незнанию, но он то точно знал, что дело в болезни души. Только никак не мог опьянеть, чтобы отключиться и утром попробовать снова.

Когда раздался звонок сотового где-то в кармане камуфляжных штанов, Борис не сразу понял откуда звук. А когда нашарил девайс и поднёс к глазам подсвеченный номер – сердце затрепетало.

Она!

Та самая, что не только служила так же, как он, но и тащила их брак на плечах, готовила, стирала, убирала, человека воспитала, и стоически переносила попытки заняться сексом.

Она!

Подскочив из-за стола, он тут же рухнул на пол, как подкошенный. Качественный алкоголь не бил по голове, но ловко подкосил ноги.

Телефон от удара о пол, однако, принял звонок. И из динамика в гробовой тишине дома раздалось:

– Боря… мне больно. Забери меня отсюда.

И дальше гудки.

Перевернувшись на спину на останках арбуза, генерал набрал на дисплее ещё один заученный телефон и пробормотал:

– Лёва… нужна помощь.

Дальше была какая-то перемотка. Он вроде бы с кем-то разговаривал, нырял головой в бочку, пытался надеть сапоги и ссал с крыльца на семена капусты, выкрикивая «я из вас выращу настоящих людей, овощи!».

А затем появился боевой товарищ Лёва, обнял и Боря ревел белугой у него на плече, не забывая хвалить блины.

Всё закончилось телепортом на скамейку бронетранспортёра. Он вдруг понял, что сидит в окружении людей в масках-балаклавах и стоически держит телефон, что выдаёт координаты на карте. Стоически, потому что от тряски из тела выскакивала сама душа. И будь в нём что-то помимо утренних блинов, это давно бы вышло наружу.

Закончилась езда тем, что сломали шлагбаум у какого-то посёлка, а пока один из спецназа вязал охранника в будке, остальной экипаж машины боевой ворвался на территорию посёлка и остановился у дома с подозрительно красивым высоким резным забором. Только у входа валялась туфля в подозрительном содержимом.

– Ну здесь, походу… – заявил Лёва и построил команду на броне в режим прорыва.

Борис кивнул, принявшись блевать у забора. От этого дела отвлекала собака, что принялась на него лаять и попыталась укусить за штанину. Откуда только взялась на огороженной территории? Неужели прорвалась за периметр с группой прорыва.

– Молодец, пёс, – ответил на лай Борис. – Прости, дал слабину. В спецназ пойдёшь? Или тут постоишь?

Пёс перестал лаять, то ли удовлетворённый ответом, то ли от того, что БТР в один момент снёс красивые ворота лобовой бронёй. Затем на территории высыпали ребята с автоматами по трое. Не обнаружив никого во дворе среди ночи, центральную дверь снесли уже переносным мини-тараном. В доме загрохотало, разорвались несколько свето-шумовых гранат по комнатам.

В этот момент спецназ вытащил из дома мужика в одних семейных трусах. Бросил под ноги генералам, немного помяв для порядка.

– Ты чего собака, делаешь?! – бросился на него Борис, добавляя пендалей. – Да я тебя на лоскуты порву!

– Простите! Извините! Бес попутал! – посыпал извинениями… Толя Алмаз. – Я больше не буду. И всё компенсирую. Я же не знал, что… так выйдет.

Лев уже выслушал доклад, что кроме служанки никого больше на территории не обнаружено. И почесав под маской, отвёл друга под руку на два слова.

– Слушай, Борь… По-моему, это не тот дом.

– Как не тот? А чего он тогда извиняется?

– Ну GPSдаёт разброс метров на десять порой. Мы же сильно к выезду не готовились. Заплутали немного. Да и кто сейчас перед людьми в форме не извиняется?

– Тогда где тот?! – закричал Тоненький в негодовании на оплошность друга, что, однако, собрал для него целую группу захвата посреди выходных в ночи и задействовал спецтехнику с ближайшей воинской базы. А такому по усам не надавать.

– Ну походу… тот, – кивнул в сторону дома Ларисы бывший сослуживец.

Сработала переносная рация на плече. Солдат, которого оставили на проходной, докладывал Льву, что охранник успел подать сигнал тревоги и лучше как можно быстрее покинуть территорию прорыва.

Лёва похлопал Бориса по плечу, обронил:

– Прости, нам пора. Ошибочка вышла.

– Ниче, ничё! – выпалил Борис, закатывая рукава. – Ради такого я и сам на штурм пойду. А ты, Иуда, драпай домой. Надо было тебя тогда тоже бросить… в той бане.

– Буревестник, ну ты чего? Обиделся что ли?

Борис только отмахнулся, и пошёл… к калитке Ларисы. Под рёв работающего двигателя и шум мужиков, что заскакивали на броню, ему было ничего не страшно. В спину даже смотрели с уважением, как на смертника, что отправился в последний бой.

Пёс, забыв про туфлю, шмыгнул за ним.

– Вон пёс последний и тот не бросил!

– Буря, ну мне до пенсии неделю дожить!

Пока БТР разворачивался, до смерти перепугав Алмаза предположением, что его сейчас раздавят, Борис уверенно внедрился на открытую территорию потенциального неприятеля.

Пройдя среди срабатывающих на свет фонарей до крыльца, он так же спокойно открыл не запертую входную дверь. Пёс первым шмыгнул в дом, принявшись лаять на голого мужика на пороге, что пытался укрыться ковриком, но скрыл лишь лицо.

Борис, скрючив нос от вони, решительно перешагнул порог со словами:

– Грёбанный царе-притон. Совсем наркоманы распоясались! Вот она – элита, которую мы заслужили! Во дворцах живут. Снюхали всю страну и просрали.

Свет горел повсюду. Так что немного поплутав по комнатам на первом этаже, генерал решительно поднялся на второй этаж. Коричневый шлейф по лестнице вывел его в коридор. А там на полу лежала Анна, глядя в потолок.

Едва увидав его, она разрыдалась в голос:

– Боря! Боренька-а-а!

Если до этого момента генерал Тоненьких готов был рвать и метать, то сейчас стал подобен желе. Поднимая охающую и ахающую жену с кавролина, он даже сам охал и ахал. И слова лишнего сказать не мог. Только спросил между делом.

– А Верунька-то где?

– Да там, в комнате, - отмахнулась жена генерала, и добавила с сочувствием. – Половая жизнь у неё! В оргиях уже погрязла. А о матери подумала?

Усы Бориса словно привстали.

– Прости меня, Аня. Но дочь родную врагам не оставлю, – снова стал решительным Борис. Затем вошёл в комнату, а вышел уже с дочкой на руках.

И чета Тоненьких, покачиваясь, но всё же поддерживая друг друга, покинула особняк Ларисы. И даже пёс, на прощание лизнув мужчину в ковре-коконе в яйца, последовал за ними.

А у ворот их стойко ждал БТР.

– Не бросил, выходит, – обронил довольный другом и боевым товариществом генерал Тоненьких и пустил скупую мужскую слезу.

А каждый мужик на броне аплодировал ему стоя. Как иначе? Сам вернулся и семью выручил. И даже друга четвероногого завёл.