Роман Отец лучшей подруги глава Глава 45

Я надеялся, что самый бурный период жизни позади. Все плохое осталось там, в девяностых. И уж теперь-то обойдется без глупостей и эксцессов вроде влюбленности, наркотиков и приводов в полицию. Но, как говорится, мы предполагаем, а Бог располагает.

Дожил. Скептически всегда смотрел на солидных дядечек, которые ни с того, ни с сего пускаются во все тяжкие. Думал, что сам я не такой, голова на плечах, как-никак. Да и заскоки среднего возраста ведь обычно случаются у неудачников, когда они в один прекрасный момент осознают, что ничего не добились в жизни. Но я-то каким боком умудрился попасть под кат? Чувства к Лиле, которые выворачивают меня наизнанку и заставляют забыть обо всем, словно я зеленый мальчишка. Драка – опять-таки, как в лучше школьные годы. Что дальше, Абрамцев? Наркотики? Мотоцикл? Ирокез и серьга в ухе?..

И ведь я не собирался пачкать руки о такого придурка! До последнего в мыслях не было даже пальцем его трогать! А потом вдруг какое-то затмение – и вот мы уже месим друг друга в снегу. Он наверняка соврал насчет Лили. В этом я почти не сомневаюсь. Разве стала бы она делать ему минет? Она! Такая чистая и зажатая! Нет, я еще могу допустить факт, что они переспали. Но сосать… И этот его пренебрежительный тон… Не знаю, отчего мне стало так мерзко: то ли от того, что я на долю секунды представил, как Лиля встает перед ним на колени, то ли от того, что узнал в Андрее себя. И не потому, что он альфонс, здесь как раз между нами ничего общего. Просто я ведь упрекал Лилю в корысти точно так же. Зло, презрительно, ехидно. Я будто увидел собственное отражение в кривом зеркале, и не смог это вынести. Выбросил кулак, чтобы разбить отвратительную карикатуру…

Вот, к чему приводит борьба с демонами. Внутренними – и внешними. Мы с Андреем сидим в небольшой камере в участке. Разошлись по разным углам. Сопляк аккуратно трогает разбитую скулу, я – придерживаю салфетку, запрокинув голову, чтобы из носа перестала течь кровь. Лицо болит так, словно меня хорошенько повозили им по асфальту. Что ж, так мне и надо. Именно поэтому в моем возрасте не стоит заводить отношения с молодыми девушками. У Андрея все заживет, как у собаки, а я, скорее всего, еще долго буду похож на чудовище Франкенштейна.

– И где их носит… – ворчит себе под нос этот ублюдок.

Да, меня тоже бесит, что мы сидим в этой пустынной безлюдной дыре без малейшей надежды выйти. Удивительно, что тут вообще нашлась полиция. Для них это, кажется, крупнейшее происшествие за последние –дцать лет, потому что ни других задержанных, ни фотороботов на стене не наблюдается. Но даже если мне придется здесь провести еще много часов или дней, я не пророню ни слова. Снова разговаривать с Андреем? Чтобы он сочинил еще какую-нибудь пошлую небылицу про Лилю? Нет, я умею учиться на своих ошибках.

– Господин Абрам-сеф? – парень в форме, пытаясь казаться серьезным и суровым, подходит к камере. Иностранцам всегда трудно произнести мою фамилию.

– Да.

– Вы можете быть свободны.

– А я? – Андрей кидается к решетке.

– Простите, нет. За него внесли залог.

Андрей злобно косится на меня и уползает в свой угол. Ничтожество! Пусть еще посидит и подумает. Я выхожу из камеры, чувствуя, как он сверлит меня взглядом.

– Не завидую я тебе, – бросает он мне вслед.

– По-моему, как раз наоборот, – теперь, когда нас разделяют металлические прутья, мне гораздо спокойнее. И нет, я его не боюсь. Просто не хочу снова лезть в драку.

– Она плотно засела у тебя в голове, да? – насмехается неугомонный придурок. – Понимаю, в ней что-то есть… Она умеет казаться ангелочком. Но я бы на твоем месте не обольщался. Подожди, скоро она заставит тебя нехило раскошелиться. Если не встретит кого-то побогаче.

– Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, – я останавливаюсь и смотрю на него сверху вниз.

– Вот как?

– Да. Это называется простым русским словом «недогреб». Идиот…

И прежде, чем он успевает возразить, полицейский выводит меня в приемную – или холл, понятия не имею, как тут у них это называется.

– Папа! – Ксюша кидается мне на шею, а потом, отстранившись, обеспокоенно вглядывается в мое лицо. – Жесть какая… Вот зачем ты к нему полез? Нет, все-таки надо было мне самой ему врезать…

– Спокойно, – я стараюсь улыбнуться, насколько мне это позволяет саднящяя физиономия. – Ты просто его не видела…

И тут ко мне в поле зрения попадает Лиля, и язык прилипает к небу. Она тоже здесь! Бледная, расстроенная. Испуганные глаза кажутся огромными. А рука? Почему на руке повязка? Черт, когда это случилось? Почему я не знаю? Нет, прежде чем нас с Андреем увели, я видел, что она ползет по склону, думал, просто не может справиться с лыжами…

– Что, стыдно? – перехватив мой взгляд, Ксюша осуждающе качает головой. – Дожили. Чуть мне единственную подругу не угробили своими боями. Да, папа. Это перелом.

– Но как?.. – я не могу подобрать слова.

– Каком кверху! – злится дочь. – Это ж чем надо было думать, чтобы бросить ее одну на красной трассе!..

– Руслан Сергеевич, вы в порядке? – тихо спрашивает Лиля, не решаясь подойти ближе.

Ну ясно, теперь она меня боится. Сначала чуть не поцеловал ее, наплевав на все свои принципы, на дочь и на Надю. Потом прямо перед ней стал размахивать кулаками… Дурак! Форменный дурак! Думал только о себе, позволил ревности взять верх над здравым смыслом. Да еще и вид у меня сейчас, надо полагать, отталкивающий. Противно смотреть. Господи, бедная девочка!.. Что ей там пришлось пережить одной? Со сломанной рукой?.. Вот же я остолоп…

– До свадьбы заживет, – пытаюсь пошутить я, и только потом осознаю, как двусмысленно это прозвучало. Ксюшино лицо вытягивается, Лиля опускает взгляд в пол. – Да нет, не в этом смысле! – торопливо поправляюсь я. – Никто пока не собирается…

– Ага, пап, мы поняли, – дочь отворачивается и идет к выходу, и мне ничего не остается, кроме как последовать за ней.

Молчание, наполненное невысказанными обидами, тяжелым грузом висит между нами всю дорогу домой. И мое любимое шале уже не кажется таким уютным. Нас встречает пустая гостиная, и не успеваю я предложить девочкам поужинать вместе, как они обе скрываются на втором этаже.

Говорят, что шрамы украшают мужчину. Однако то, что предстает передо мной в зеркале, слабо тянет на украшение. Я смотрю на себя, на свою покрасневшую и опухшую рожу, и руки чешутся от желания надавать по щам старперу по ту сторону стекла. Там, в фуникулере рядом с Лилей, я чувствовал себя молодым и счастливым. Хотелось дышать полной грудью, жить, радоваться и целовать эту хрупкую и светлую девчонку до потери пульса. Хотелось весь мир сложить к ее ногам. Носить на руках, прижимая к себе – и никогда не отпускать. Горы будто отбросили все лишнее. Белый снег вокруг нас походил на чистый лист бумаги, на котором можно написать новую историю. Историю моей, черт возьми, влюбленности.

А потом все рухнуло в одночасье. Я понял, что губителен для нее, как яд. Я сконцентрировался на ревности, петушился, мерился силой с этим алчным ублюдком, пока она со сломанной рукой беспомощная лежала на снегу. И теперь, глядя на свое изуродованное лицо, я, наконец, осознал, что именно чувствовал к Лиле, когда она, переполненная эмоциями, съехала первый раз по склону. Я полюбил ее. Но все это мне придется запихнуть, как можно глубже, потому что со мной она никогда не сможет стать счастливой.

Приняв душ и окатив себя напоследок ледяной водой, чтобы прийти в чувство, я отправился в свою комнату, намереваясь закрыться и приложить все усилия, чтобы избегать Лилю. Однако дорогу мне преградила Ксюша. Встала, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, как какой-нибудь шериф, и придирчиво осмотрела мое лицо.

– Совсем плохо, да? – задала она риторический вопрос.

– Не фонтан, – я криво усмехнулся.

– Так, иди ложись, я принесу поесть, – деловито приказала дочь.

– Да ладно, не такой уж я голодный…

– Я все равно схожу Лильке возьму. Неужели отца родного оставлю голодным? Давай, дуй в кровать.

Временами мне казалось, что я слишком избаловал Ксюшу. Что она выросла маленькой вредной эгоисткой и не способна думать ни о ком, кроме себя любимой. Но я рад, что ошибался. Не бросила в беде: вытащила из полиции, теперь вот ужин… Видимо, все-таки есть человек, который подаст мне стакан воды в старости.

Я распластался на кровати, не чувствуя в себе сил, чтобы пошевелиться. Лежал и таращился в потолок, чувствуя, как депрессия ядовитым плющом окутывает тело. Когда Ксюша пришла, я уже погрузился в самобичевание настолько, что всерьез задумался, не вернуться ли мне в Москву одному, чтобы дать девчонкам спокойно отдохнуть без моего пагубного влияния и проблем.