Роман Ненавижу, но люблю... глава Глава 125

– Братик, не бей…

– Братик, он так умрет, братик, не надо…

А Чунь плакала, тащила Лин Хаотяна за рукав. Лежащий на земле А Ню, побитый с разбитым носом и опухшим лицом, его тучное тело совершенно без движения как падаль лежало на земле, свежая кровь текла по носу, уголки рта медленно покорно опустились, он просил пощады, а Лин Хаотянь хлестал и хлестал двумя кулаками А Ню.

Он не бастард, А Чунь тем более не бастард, мама в поте лица зарабатывала деньги чтобы прокормить семью, она тоже никакая не лиса-оборотень. Он никому не позволит обижать А Чунь и никому не позволить оскорблять маму. Наконец он устал бить, остановился, но все еще сидел на А Ню задыхаясь. Та компания любопытных детей давно уже рассеялась от страха как стая птиц.

– Братик, у тебя по руке кровь течет, братик… – А Чунь взяла обеими руками руку Лин Хаотяна, она ревела, широко раскрыв рот.

Лин Хаотянь одернул руку:

– Не бойся, это кровь не брата, а этого болвана.

Лин Хаотянь встал, пристально посмотрел на А Ню:

– Послушай, в будущем никогда больше не обзывай мою маму, а иначе я тебя еще и еще раз побью.

А Ню громко кричал прося прощения, во всю глотку, да так, что та распухла, разве мог он тогда еще сопротивляться, даже рыдая навзрыд, сказал:

– Я больше не посмею.

Лин Хаотянь взял с собой А Чунь, размотал сзади дома шланг с водой, вымыл обе руки.

– А Чунь, вернемся домой, маме не говори, поняла?

А Чунь несчастно посмотрела на Лин Хаотяна:

– Братец, у тебя раны, больно, наверное?

Лин Хаотянь протянул руку погладил А Чунь по крохотному лбу:

– Не плачь, ничего страшного, брат не боится боли.

Хоть они и близнецы, но А Чунь по сравнению с ним куда как более худая. Мама – декоратор на фабрике лаковых изделий, доход небольшой, едва может заботиться о том, чтобы брат и сестра были сыты и одеты. Но тут тоже ничего не поделать. Они не знают кто их собственный отец, при такой нищей жизни всё, чем они располагают – это кровное родство. Если у А Чунь есть что-то, она не осмеливается есть одна, всегда незаметно оставляет для брата.

– Братик, выпей эту бутылку молока!

Лин Хаотянь в растерянности отодвигает обратно:

– Это твоя порция, ты пей.

А Чунь качает головой из стороны в сторону, делает неприятную мину:

– Я не люблю молоко, пью, чувствую, как воняет сырым мясом, сразу ощущаю себя плохо. Лин Хаотянь отказывается пить, А Чуть только и остается, что наклонить бутылку,

– Братец, ты не выпьешь, я тогда вылью, ну и вонь!

У молока, конечно, такой незначительный запах сырого мяса, но это же самый любимый запах Лин Хаотяна. Видя, как младшая сестра пьет, Лин Хаотяну только и остается, что допивать остаток. Вот такая любящая младшая сестра, Лин Хаотянь изо всех сил защищает ее, и она в его жизни самая лучшая на свете.

Брат и сестра, возвратившись домой после драки на улице, не были склонны говорить об этом.

Во время ужина, снаружи компания людей в страшном гневе открыла главный вход.

– Ваша семья бастардов так воспитана, так побили моего А Ню, я требую от вас справедливости.

Мама А Ню привела с собой компанию людей, которые стремительно вошли, преградили путь в доме, желая выйти с Лин Хаотяном. Мама с болью посмотрела на Лин Хаотяна:

– Это ты его побил?

Лин Хаотянь черными как кромешная тьма глазами уставился на маму А Ню, молча опустил голову. Мама дала оплеуху, и один за одним наносила удары по лицу, почувствовала боль. Он не боится боли, только боится покорности, хриплым голосом сказал:

– Он сказал, что мы бастарды.

Мама А Ню услышав это, пронзительно закричала:

– Мой сын оговорился? Вы на самом деле бастарды, ребенок без отца – бастард…

Лин Хаотянь в глазах матери был безнадежным и опозоренным, мама внезапно рванула его, поставила на колени.

– Скорее, скорее извинись перед А Ню...

– Нет, не буду… – Лин Хаотянь упрямо сопротивлялся, он не был неправ, он не мог извиняться перед этой пухлой женщиной.

– Ай-ай, вы посмотрите какие вы дети, говорю тебе, мой родной А Ню сейчас в больнице, расходы на лекарства оплатишь ты, ты падшая женщина, сможешь оплатить? В случае, если у моего А Ню будут неприятности, ты поплатишься жизнью.

Резкий голос мамы А Ню, которым она кричала, могли слышать все жители хутуна. Пришедшие поглазеть люди обступили со всех сторон, толпясь около главного входа, звук сплетен кружил в воздухе. Лицо мамы раскраснелось, вот-вот кровь пойдет, пока Лин Хаотянь дрожал от потрясения, мама вдруг опустилась на колени перед этой полной женщиной. Поскольку бедность превратилась в ничтожность, мама просила прощения на коленях и никак ей не удавалось получить прощение и понимание от мамы А Ню, а та продолжала, перемежая речь бранью, изливать свое душевное неудовольствие. Хоть маме и было за тридцать, но ее прелестная утонченная фигура и прекрасные черты лица всегда были источником ненависти и зависти. Мама А Ню более всего ненавидела мужчин в ее собственной семье, всякий раз когда те смотрели на эту женщину, ее взгляд обычно становился похож на взгляд злого волка. Мама А Ню давно искала удобного случая оскорбить ее. Лин Хаотянь совсем как безумный вдруг схватился за кухонный нож, устремился с красными как от бешенства глазами, размахивая ножом.

– Убирайся к праотцам, убирайся далеко отсюда…

– Ах, ах, этот парень действительно сумасшедший…

Люди, заполнившие весь переулок, увидели Лин Хаотяна с кухонным ножом, в один миг рассеялись без остатка. Мама тоже затрепетала, не думала, что собственный сын вдруг такой храбрый.

– Асяо, не надо, Асяо, так нельзя…

В тот год, едва ставший двенадцатилетним Лин Хаотянь, попал в исправительную колонию для несовершеннолетних, год трудового воспитания, причина – нанесение умышленного вреда людям. Также в воспитательной колонии он завел многочисленные знакомства с малолетними преступниками, когда вышел наружу продолжил дело предшественников. В первый же день как вернулся домой ночью. В его душе изначально веселое настроение осталось на главном входе родного дома, он размышлял, какой приготовить сюрприз для младшей сестры. На главном входе, однако, услышал незнакомый мужской голос, посмотрел через дверную щель, увидел, как мужчина сидит сверху на маме, а мама не говорит ни да ни нет, ломается.

– Цзи Шикунь, не надо так, мой сын сегодня возвращается.

Цзи Шикунь с улыбкой говорит:

– Ты еще хочешь сохранить лицо? Ты не думай, что я не знаю, что ты делала, ты была раньше красной морской ласточкой в ночном клубе «Маленький Шанхай», из тысячи человек каждый спал с тобой, хочешь стать обратно невинной?

– Да, я раньше была танцовщицей, но сейчас у меня дети, я не могу больше заниматься подобными вещами.

– Не важно, я тоже не хочу, чтобы ты танцевала, я сейчас приласкаю свою девочку, моих денег для тебя не будет мало.

Затем все звуки стихли, постепенно до ушей Лин Хаотяна дошли звуки стонов, с тех пор он больше не возвращался домой. Весь день ошивался на улице, весь мир был для него грязным и невыносимым. Он много раз хотел убить Цзи Шикуна, но мама останавливала его. До тех пор, пока Цзи Шикунь не опорочил А Чунь, он чуть с ума не сошел… То былое, которое страшно вспоминать, самые прекрасные и самые мучительные воспоминания жизни. Когда не было места, где можно было бы расслабиться, он весь день напролет убивал время в зале игровых автоматов, играл до потери сознания, махнув на себя рукой. До того дня, когда пришли двое охранников искать его, сказали, что вернут его домой. Впоследствии он вернулся в семью Лин, нашел отца, с которым много лет не имел связей, под властью и могуществом семьи Лин он заново ожил и стал выдавать себя за другого человека. Но глубоко в его душе, однако, по-прежнему темно.

Цзи Сяосинь повернула голову, обратила внимание на взгляд Лин Хаотяна, который все время, уставившись, смотрел в какое-то место, она легонько толкнула его.

– Как ты? Все еще думаешь?

Лин Хаотянь только сейчас пришел в себя от воспоминаний, указал подбородком вперед на улицу:

– Ты знаешь, эта улица раньше не выглядела так, и называлась тоже не улица Гуанмин, а улица Шанхай, там впереди есть ночной клуб, называется «Маленький Шанхай».

Цзи Сяосинь посмотрела, куда смотрит он, улыбнулась:

– Откуда ты так много знаешь?

Лин Хаотянь задумчиво улыбнулся:

– Я здесь играл во всех игровых клубах, здесь я ругался, убивал, воровал, грабил.

Цзи Сяосинь широко раскрыла глаза, через некоторые время она с шумом выдохнула и улыбнулась, опустила руку на грудь Лин Хаотяна:

– Расскажи свою историю, ты же один из трех важных молодых господ семьи Лин, которые занимаются семейным бизнесом, кстати, ты разве не в Париже вырос?

Лин Хаотянь отрицательно покачал головой:

– Нет, я только в четырнадцать лет поехал в Париж, до этого я был мелким хулиганом…

Цзи Сяосинь только сейчас поняла, почему у него такой скверный характер.

– Очень жаль, кто бы мог подумать, что ты не глава мафии?

Лин Хаотянь хмуро посмотрел на нее:

– Кто сказал, что я не был главарем банды, тогда я был главным среди детей на этой улице, никто не осмеливался противостоять мне.

Воспоминание по-прежнему было ясным, но людей тех лет давно уже нет в живых.

– Пошли, мы возвращаемся.

Цзи Сяосинь чувствовала, что давно уже очень расслабилась.

– Я хочу пойти по магазинам, пойдешь со мной, ладно?

– Конечно!

Так или иначе, сегодня неплохой день – остаток дня составить компанию этой девушке! Когда переходили дорогу, Лин Хаотянь крепко взял за руку Цзи Сяосинь, возможно, в его глазах в Цзи Сяосинь еще была остаточная тень А Чунь. Сложно себе представить, как такой взрослый человек как Лин Хаотянь может ходить с кем-то по магазинам. Цзи Сяосинь притянула к себе его руку, такое сладостное чувство счастья.

– Что хочешь купить? – Лин Хаотянь недоверчиво посмотрел на нее.

Цзи Сяосинь только вошла в супермаркет, ни на что не глядя вдруг помчалась прямо в отдел детских товаров, у нее что, с головой плохо? Лин Хаотянь ничего не понял, но все же Цзи Сяосинь потянула его за собой и он пошел. Лин Хаотянь толкал тележку для товаров и пристально смотрел на Цзи Сяосинь. Цзи Сяосинь держала обе руки перед подбородком, она глядела по сторонам, смотрела на полки с детскими товарами как на произведения искусства, на личике показалась великолепная улыбка. Бескорыстная и чистая любовь, это все нравилось ей. Прелестная кровать для младенца, маленькие одеяльца, подушечки, трусики, штанишки и еще разные маленькие игрушки. Цзи Сяосинь протянула руку и касалась этих розово-красных, небесно-голубых, бледно-зеленых, разноцветных игрушек, в глазах был такой яркий цвет изумления, что не прикрыть рукой.

– Цзи Сяосинь, помешавшись на детских игрушках, ты не вернешь себе юность!

Цзи Сяосинь повернула голову и внимательно посмотрела на него:

– Я не буду покупать, нельзя просто посмотреть?

Лин Хаотянь остановился, как будто для него это было пыткой, посмотрел на Цзи Сяосинь как будто та бабочка, в борделе пролетающая то в одну, то в другую сторону. Она, по-видимому, наслаждалась этим, а он, однако, совсем не находил себе места. Она сразу поняла, он не сюда пойдет, снаружи можно купить другие вещи...

– Лин Хаотянь, смотри, эта уточка, правда, очень милая, да?

Лин Хаотянь взял в руку наполненную воздухом уточку, сжал ее, та запищала. На ее воодушевленную улыбку Лин Хаотянь поднял брови.

– Очевидно, это бессмысленная игрушка.