Роман Холодные пески Техаса глава Глава 38

Конечно, это не классический нервный срыв. Это скорее, как сказала бы Хуана: «Сдали нервы». Я бросаюсь к каталке, с резким желанием просто сейчас его забить. Неважно чем, можно и просто руками.

- Сука! Ненавижу! – кричу ему в его бледное лицо, и вижу улыбку на его лице.

- Глупышка Робин, - говорит он. Его голос слаб, но он находит силы, чтобы приподнять голову и сказать: - ты трахалась лучше всех.

Если бы не полиция, я бы вцепилась ему в горло. Я вою, рычу, рыдаю. Меня дико трясет, и полиции приходится накинуть на меня одеяло. Оказывается, пустыня тоже может быть холодной.

- Я убью тебя, ублюдок! – кричу я, удерживаемая полицейским. – Убью!

- Мисс, он сядет на пожизненное, - успокаивает меня офицер. Он укутывает меня в одеяло, и поддерживает, пока мне дают чай. – Выпейте, нервы хорошо горячим успокаиваются.

- Спасибо, - губы тоже дрожат. Чудом не расплескиваю чай, приходится взять его двумя руками. – Но, боюсь, с его деньгами он наймет лучших адвокатов и вообще не получит срок.

- Получит, не волнуйтесь. Вашим похищением вообще федералы занимаются. Так что он влип и достаточно глубоко, - говорит полицейский. За это время Хоука грузят в скорую, и закрывают двери. Внутри все переворачивается, и, странно, но мне хочется плакать. И совсем не от облегчения. – Вам скорая не нужна? – спрашивает полицейский, внимательно глядя на меня.

- Нет, - слишком активно машу головой. – Может быть, потом я посещу врача, но не сейчас, - вру я, хоть и сама понимаю, что сейчас мне прямая дорога в психиатрическую клинику, хотя бы на пару недель. Но я себе такого позволить не могу. Просто не могу. – Можно мне позвонить?

- Да, конечно, - он предлагает мне личный телефон, и я набираю номер отца. Поднимаюсь, и отхожу к гаражу. Полиция еще долго будет разбираться с машиной Хоука, брать отпечатки и у меня тоже, проводить баллистические исследования его оружия, прям на месте, поэтому время поговорить с отцом у меня есть.

- Алло, - после нескольких долгих гудков, слышу голос Лэнгдона Боррегара.

- Это я, - чувствую слабость во всем теле и сажусь на землю. Прислонившись спиной к стене гаража. Мне стыдно разговаривать с ним. После того, как он отправил все те грязные фотографии и еще более отвратительно видео.

- Робин? – в голосе отца слышу удивление, облегчение, радость. – Биби, детка, это ты? Боже, это ты!

- Биби больше нет, - говорю в трубку, чувствуя, как по щеке скатывается слеза. – Ее похитил и убил Коннор Александр Хоукинг.

- Кто? – он втягивает носом воздух. – Как же так? Я же…Мы же были у него дома…

- Я вас видела, - отвечаю, и когда он пытается что-то сказать, перебиваю: - подожди, не зови маму, - вдыхаю как можно больше воздуха. – Он сын Авы Рейнольдс.

Замолкая, ожидая реакцию отца. И ждать приходится недолго.

- Ты все знаешь? – голос отца потухший, словно он уже и не рад меня слышать. Это, конечно, не так – он просто шокирован ситуацией.

- Знаю, и, как ты знаешь, испробовала все на себе, - меня передергивает, в тот момент, когда отец грязно ругается. – Домой я не приеду. Остановлюсь в Хилтоне. Маме сам объяснишь, почему я не хочу ехать домой и видеть тебя. Боюсь, что я больше никогда не захочу тебя видеть. То, что ты делал с Авой – мерзко.

- Она сама этого хотела, - начинает оправдываться отец, но я его снова перебиваю:

- Замолчи, - слишком грубо говорю я. Никогда так не разговаривала с родителями. - Я тебе больше не верю. Пусть Хуана соберет мои сумки, и пусть Маркус пригонит мою машину.

Не прощаясь, отключаюсь, как раз в тот момент, как когда ко мне подходит коп.

- Мисс Боррегар, вам нужно проехать с нами в участок, чтобы дать показания, - он кашляет. – Я так понимаю, что вы принимали участие в перестрелке на трассе?

- Я лежала под машиной, - говорю и поднимаюсь, отряхивая руки и ноги. – Но показания я дам.

Не успеваю я сесть в полицейскую машину, как появляются федералы в своих черных костюмах. С ними женщина, которая сразу же идет ко мне:

- Мисс Боррегар, я работаю с жертвами похищения и сексуального насилия, если такое имеется. И нет, - говорит она, когда я хочу задать ей вопрос. – Я не психолог. Я агент ФБР.

Я киваю, и смотрю на копа.

- И с кем мне теперь ехать? – задаю вопрос, глядя то на одного, то на другую.

- Мы едем в отделение в Далласе. Сначала вы дадите нам показания по стрельбе, а после вас заберут федералы, - говорит коп так легко, словно я не человек, а робот.

Начинаются самые тяжелые две недели моей жизни. Но и самые легкие.

Я каждый день вспоминаю все в подробностях. Я хотела избежать этого, но женщина – федерал сказала, что его адвокаты смогут доказать, что он меня не похищал, а я сбежала с ним. Меня освидетельствует гинеколог, и сообщает, что имело место насилие – последний секс Хоуком был очень жесткий и сухой. Коронер делает фото моих ягодиц, пока я краснею. Все эти две недели я практически не остаюсь наедине, а когда прихожу в гостиницу, выпиваю снотворное, но оно не спасает меня от кошмаров. Однако утром я снова встаю и радуюсь новому дню, потому что свободна! Приходит мама, уговаривая меня ехать домой, но я отказываюсь, ссылаясь на то, что хочу почувствовать себя свободной. Похоже, у отца так и не получилось придумать хорошую историю, потому что мама не понимает, почему я все еще не встретилась с отцом.

- Детка, ну пойми, папа не виноват, что так богат, - она плачет. – Мы не думали, что тебя похитят, ведь ты уже взрослая.

- Меня похитили не потому, что мы богаты, а потому, что мы сделали бедными других, - я решаюсь на этот шаг, еще не зная, что меня ждет. – Рейнольдсы. Папа их разорил, и… - я вижу, как бледнеет мама, а потом идет пятнами. Вижу, как она хватает воздух, и держит себя за горло. – Мама! Воды? Скорую? Дыши!

Я еще не понимаю, что произошло, пока мама не говорит:

- Это я виновата во всем.

- О чем ты? – смотрю на бледную, как смерть мать, и не понимаю, что она говорит. – Какая твоя вина?

Мама выдыхает, просит воды, когда я приношу, делает маленький глоток и говорит:

- Это началось давно. Тебе было лет пять, а у меня был роман с Максом, - она не говорит фамилию, но я понимаю, что речь об отчиме Хоука. – Ну, как роман, - добавляет мама. – Так, занимались сексом. Часто. Даже, когда у нас был прием, то он затащил меня в туалет и…

- Ма, я бы не хотела… - меня бросает в жар от того, что мама спокойно все это рассказывает мне, своей дочери.

- Прости, - она вздыхает. – Об этом узнал отец. Он негодовал, был разговор даже о разводе, но я предложила ему решение всех проблем: трахнуть Аву.

То, что творится у меня в душе описать словами невозможно. Хотя в последнее время там постоянно такое чувство, словно я лечу по трубе в аквапарке с самой высокой горки, и не знаю, когда вылечу из нее на водную гладь. Я потираю лицо, чтобы скрыть свое омерзение от рассказа, а мама продолжает:

- Он согласился. Аву долго уговаривать не пришлось, она была тайно влюблена в Лэнгдона еще со школы, поэтому легла под него без сожалений. Так мы и жили несколько лет – в свободных отношениях, трахаясь семьями. А потом Рэйнольдсы стали богаче нас. И отец не выдержал. Для начала он решил порвать с Авой, но та не хотела его отпускать. Она шантажировала его, говоря, что расскажет партнерам, что он из себя представляет. Тогда другие были времена, и это могло бы быть причиной разрыва любого договора. Лэнг принялся издеваться над ней, делал с ней самые непристойные вещи, в надежде, что Ава уйдет. Но та терпела все. И тогда… Он привел трех афроамериканцев и… Именно тогда пришел Макс… Дальше ты, скорее всего, все знаешь…

- Тебе лучше уйти, - едва смогла я выдавить. – И больше не попадаться мне на глаза. Занимайся своей благотворительностью, строй из себя порядочною жену Лэнгдона Боррегара, но не забывай, кто ты на самом деле. Не думаю, что захочу увидеть вас еще раз, - мама шокировано смотрит на меня, бледнея еще больше. – И не потому, что со мной произошло ужасное, а потому, что вы своими мерзкими развлечениями испортили жизнь нескольким людям. А некоторых даже убили, включая меня. А теперь уходи, - говорю я, и отхожу к окну. Слышу, как мама подходит, чувствую, как ее рука зависает над моим плечом, но не реагирую – просто не могу. Тогда она вздыхает и уходит, тихо закрыв за собой дверь, а я захожусь в рыданиях.

Услышанное меня шокирует. Когда тебе о таком рассказывает кто-то, или видишь это в фильме, кажется, что это не так уж и страшно. Ну, изменили, и что? Мир же не перевернулся – живи дальше. Но когда это касается твоих родителей, так нежно любящих друг друга…

К моим переживаниям и мучениям добавляются новые, и еще суд. На первом заседании я присутствую, но как зритель, и вижу в зале Санни с Габриелем – она загорела, и светится от счастья. Благо, все ее внимание занято Панем, и она меня не видит, а я понимаю, что больше не хочу видеть ее. Хоть она и не виновата, но косвенно все же завязана в этой истории. Мне разрешают не присутствовать на заседаниях, и не давать показания в суде. Меня допрашивают и адвокат и прокурор отдельно, к счастью, практически не задавая мне вопросы о сексуальном насилии. Единственное, что мне приходится рассказать – это о том, что я была девственницей, и то, что он избил меня в последний раз. Но в деле и присяжным было сказано, что все время, пока я находилась у Хоука, я подвергалась различным видам насилия.

Когда с показаниями было покончено, я уезжаю в Ванкувер. Правда перед этим, я посещаю клинику, где лечится мать Хоука, и оплачиваю полгода проживания и лечения – у Авы никого нет, кто мог бы это сделать. А я не смогу бросить ее на произвол – она пострадала из-за моей семьи. Так же встречаюсь с доктором Свенсоном, и договариваюсь о встречах дистанционно – меня начали мучить кошмары.

Я почти не сплю. Стоит только мне заснуть, как я вижу все, что происходило, и эти сны настолько реалистичны, что я даже получаю оргазм иногда. А потом тру себя самой жесткой мочалкой. Мне иногда хочется применить самобичевание – так мне противно мое тело и мои мысли и желания.

В Ванкувере пишу заявление с просьбой перенести мою ординатуру в Иллинойс, и мне предлагают округ Клей, и я соглашаюсь. Я не бегу от Хоука – он сядет надолго, возможно пожизненно. Я бегу от себя, в надежде на спокойствие. Но это не помогает. Я вижу его каждую ночь. Каждую ночь я сгораю от страсти, я возбуждаюсь, я горю, а потом снова и снова себя ненавижу.

Так продолжается до тех пор, пока я не узнаю, что ношу Софи.