Роман Замуж за незнакомца глава Глава 23

Это даже весело.

Первым делом мы отправляемся на азиатский рынок, и от красок в глазах рябит. Покупаю себе платок, расшитый местными умелицами, и выходит до смешного дёшево за такую-то красоту. Лёгкая ткань струится между пальцев, национальный узор хочется рассматривать бесконечно, что я и делаю, пока Кирилл покупает целую сумку экзотических фруктов.

Фотографируемся практически у каждого прилавка, у любого мало-мальски симпатичного столба. Я то накину платок на плечи, то волосы распущу, а то и косу заплету — всё, чтобы фотографии казались разными, сделанными не в один день. Через несколько часов блужданий, моя кожа краснеет, и это тоже в плюс — я безоговорочно принимаю правила игры, понимая: так надо. Кирилл полностью прав, нам нужно алиби, и эта авантюра даже веселит.

Утрись, Алиев и все ему подобные!

Вскоре у меня не только ноги ноют, а ещё болит лицо от широких улыбок. Продавцы щебечут на ломаном английском, желают счастья и наперебой предлагают купить у них хоть что-то. Я не могу устоять, и скоро к платку добавляются плетеная сумка, яркие тапочки и узорчатый топ. А ещё я покупаю маленькую фигурку местного божка для Кати. Говорят, он способен подарить своему владельцу ясность разума, а этого моей подруге очень не хватает.

— Вон, смотри, — Кирилл дёргает подбородком в сторону расписного шатра. Над входом табличка, и, если верить кривым буквам, внутри живёт магия. — Местная экзотика. За три доллара обещают всё будущее расписать.

— Ты веришь в магию? — недоверчиво смотрю на Кирилла, а он смеётся.

— Шутишь? Нет, конечно. Но это неплохое развлечение для туристов.

— Я пойду, — решаюсь, а Кирилл плечами пожимает.

Внутри шатра сумрачно, пахнет благовониями, а отблески красного света создают атмосферу загадочности. Невысокая женщина в ярком халате поднимается навстречу и, сложив руки под подбородком, почтительно кланяется. У неё раскосые красивые глаза, ласковая улыбка, а на запястьях с десяток браслетов, создающих мягкую мелодию, стоит женщине взмахнуть рукой.

Идея зайти сюда кажется мне безумной, но и уходить не хочется. Зачем я пришла? Неужели действительно верю во всю эту чушь?

На моё счастье, гадалка сносно говорит на английском. Просит присесть на низкий пуф у круглого столика, на котором стоит магический шар, лежат чётки и какие-то камушки.

— Задай себе мысленно самый главный вопрос, — просит, занимая место напротив. — То, что мучает. Что спать мешает. И дай мне свою руку.

Я протягиваю кисть ладонью вверх, но женщина не смотрит на линии, она просто гладит мои пальцы, посылая по телу разряды лёгкого тепла.

— Тяжело тебе, — вздыхает, накрывая свободной рукой горку камушков. — Одинокой себя чувствуешь. Людей вокруг много, только добрых и светлых почти нет.

Киваю, сглатывая вязкую слюну. Даже если эта женщина — шарлатанка, она удивительно точно смогла понять моё состояние.

Она отпускает мою руку, раскидывает камушки. Долго смотрит на них, чему-то хмурясь, перебирает самоцветы, укладывает и так, и эдак. Строит из них фигуры, разрушает их, чтобы тут же новые сложить.

— Есть двое мужчин рядом. Надёжных и сильных. Одного любишь сильно — отец, наверное. Второго не любишь, но можешь полюбить. Есть такой шанс, — хмурится, острый подбородок с ямочкой пальцами растирает, а браслеты соприкасаются, звеня подвесками. — Он пугает тебя, ты протестуешь. Боишься любить, да? Вообще любить боишься.

Всё настолько точно, что становится не по себе.

— Будущее туманно, оно окрашено в красный. Крови много, боли. Смерть будет, большая потеря будет, — перечисляет, иногда переходя на родной язык. — Но, если будешь верить тому, второму, мужчине, всё закончится хорошо. Верь ему, слышишь? Тогда у будущего будет не только красный цвет.

Из шатра я выхожу, словно мешком пыльным прибитая. Кирилл смотрит на меня с интересом, но я качаю головой. Нет, не хочу об этом, это всё слишком личное.

В кафе на пляже тень и туристы. Они тут кругом, и мне нравится рассматривать незнакомых людей. Пытаюсь угадать, кто они, чему улыбаются и смеются.

Вон стройная молодая женщина кормит сына-трёхлетку мороженым, а он смешно морщится и тянется за новой порцией. За столиком слева пожилая пара, склонив головы над большим блюдом, со смехом поедают морепродукты. Здесь, на райских островах, люди кажутся красивее: улыбчивые, говорливые, оживлённые и загорелые. Им не надо никуда торопиться — наверняка их никто не пытался убить, устроив нападение на пустынной дороге, и будущее их не окрашено в красный.

Кирилл снова щёлкает камерой, я показываю знак победы и высовываю язык. Должна получиться красивая фотка.

Я не понимаю, хочу ли есть — нервничая, в первую очередь забываю, что людям для жизни нужно регулярно питаться. Но в воздухе витают аппетитные ароматы, а люди так увлечённо поглощают пищу, что тянусь за меню, но Кирилл жестом останавливает.

— Подожди, я сам. Поверь, останешься довольной.

Мне бы возмутиться, что снова жажда контроля в нём берёт верх, но меня так разморило жаркое солнце, а от новых впечатлений кружится голова. Они сошли на меня лавиной, теперь надо всё переварить и разложить на полочках памяти.

— Что это? — спрашиваю, опуская ложку в густой суп.

— Сото Аям. Куриный суп с лапшой, чипсами и яйцом, вкусный. Ешь, это правда хорошо.

Кирилл улыбается, но в глазах его застыл лёд. Он будто бы рядом, но бесконечно далеко отсюда. Я понимаю, о чём думает, и мне немного страшно от осознания, что будет с Рустамом, если Кирилл до него доберётся. А в этом я не сомневаюсь, Раевский упорный, а ещё злой и скорый на расправу — в ушах до сих пор стоят звуки выстрела.

Кирилл первым пробует свой суп, удовлетворённо глаза закатывает. Недоверчиво делаю то же самое, но суп и вправду оказывается очень вкусным. С порцией расправляюсь быстро, и следующим приносят запечённую в банановом листе пряную рыбу, такую нежную, что можно есть губами.

— Я не могу больше, — прошу пощады, когда живот переполнен самой вкусной в моей жизни едой.

Кирилл смеётся, называет меня “чудной девочкой” и снова что-то печатает в телефоне. Он весь в делах и заботах, пусть и пытается поддерживать разговор, быть живым и даже беззаботным. Последнее у него получается хуже всего — у счастливых и беззаботных не бывают такими глубокими складки между бровей.

— Теперь к океану? — Кирилл откладывает телефон, оплачивает счёт и ведёт меня наконец туда, где бьётся живое сердце стихии — на берег.

Первым делом я снимаю обувь и ступаю на шелковистый светлый песок. Он приятно греет натруженные многочасовой ходьбой ноги. Ощущения потрясающие, совсем другие, не похожие на те, что испытывала, когда ездила на привычные курорты Чёрного моря.

Океан совсем рядом. Я бросаю вещи и, замерев на секунду, вдыхаю полной грудью пропитанный солью воздух. Жмурюсь, счастливая, улыбаюсь и, раскинув руки в стороны, просто бегу вперёд. Плевать, какой глупой могу показаться со стороны. Меня не волнует, что кто-то может подумать обо мне, когда по колено вбегаю в тёплую воду. Мочу юбку, ткань липнет к коже, обтягивает “чулком” ноги. Я наклоняюсь, набираю полную пригоршню белоснежной пены, но разве можно удержать в руках то, что намного древнее и мудрее жалкого и слабого человека?

Прикладываю руку козырьком ко лбу, осматриваю забитый туристами пляж, а увидев Кирилла, зову к себе.

— Тут здорово, Раевский! — кричу, испугав какую-то птицу. Она взмахивает крыльями и летит прочь, крича громко.

Кирилл идёт ко мне, заложив руки в карманы. Ветер треплет расстёгнутую рубашку, поднимает ткань за спиной парусом, а я рассматриваю литые мышцы под смуглой кожей. Несмотря на жару, я вся, с головы до ног, покрываюсь мурашками.

Скрывая неловкость, брызгаю водой в Кирилла.

— Перестань быть таким идеальным, — говорю, обливая его водой, а он удивлённо смотрит на меня, останавливаясь в шаге.

— Это ещё почему?

— Знаешь ли, к красивому мужику сложнее испытывать негативные эмоции, — замечаю, шутя, а Кирилл выбрасывает вперёд руки и подхватывает меня в воздух, несмотря на моё сопротивление.

— Это в каком это месте я идеальный? — хищно щурится, а мне, чтобы не свалиться, приходится обвить его шею руками.

— Повёлся? — бью его кулаком в плечо. — Я пошутила. На самом деле ты вовсе не в моём вкусе.

Кирилл ловко перебрасывает меня, а я кричу, что он варвар.

— Нельзя так с женщинами обращаться! — громко возмущаюсь, обхватывая Раевского руками и ногами.

— Женщин бить нельзя, а носить на руках очень даже можно.

— Что бы ты ещё в этом понимал, — хмыкаю, вспоминая его слова о том, что он никогда и ни за кем не ухаживал.

— Я иногда тоже книжки читаю.

— Неужели про любовь?

— В каждой книжке пишут что-то про любовь, — его руки на моих ягодицах ощущаются тяжёлыми металлическими пластинами, которые не сбросить. Намертво приклеились.

Кирилл незаметно толкается вперёд, демонстрируя свой интерес. Он у него в штанах твёрдый и огромный, и моё неугомонное разбуженное тело отзывается сладкой судорогой.

Похоже, гормоны проснулись и теперь мне от них не избавиться. Тело хочет ласки, а уставшему мозгу и тревожной душе необходимо забыться. Раствориться в простых ощущениях, заполнить сосущую пустоту внутри чем-то живым и настоящим.

Забыв обо всех словах, что говорила себе столько лет: что никому никогда не смогу довериться, что не найдётся в мире мужчины, с которым захочу иметь что-то большее; что мужчинам в принципе нельзя доверять, я трусь носом о заросшую щетиной щёку Кирилла. Он задерживает дыхание, лишь крепче держит.

— Я не люблю тебя, Кирилл Раевский. Ни капельки. Ты мне даже не нравишься.

— Слышал уже, — усмехается, и дыхание его жарче тропического ветра, что гуляет над океаном.

— Но я почему-то верю тебе, — обхватываю его лицо руками, смотрю в тревожные глаза. — А это уже кое-что, да?

— А ещё ты меня хочешь, — хмыкает. — А это уже действительно кое-что.