Роман Замуж за незнакомца глава Глава 16

Много лет назад.

Небо рубит на части кривой зигзаг молнии, ослепляет. Следом приходит глухота — раскат грома взрывает что-то в голове, уши закладывает. Промаргиваюсь, вглядываюсь в мутную из-за ливня реальность, а ноги разъезжаются на влажной земле, ботинки тонут в грязи, но я упорно иду вперёд. Падаю на колени, пачкаю и без того заляпанную грязью одежду, но всё-таки кое-как поднимаюсь, чтобы через несколько шагов снова упасть.

На каком упорстве я двигаюсь? Где силы для этого нахожу, когда так сильно ноют сломанные рёбра, дышать мешают?

Снова упав на колени, пытаюсь заорать, вытолкать из себя всё дерьмо, что случилось сегодня, но получается лишь хватать ртом воздух, загибаясь от боли. Запрокидываю голову и пью дождевую воду. Она сладковатая, холодная, пахнет грядущей весной.

«Нас предали, предали», — громыхает в голове, и громкие мысли гром заглушают.

В сознание вклинивается странный звук — то ли свист, то ли скрежет, и я падаю на землю. Так учил отец. Осторожность превыше всего. Вспышка боли сворачивает внутренности в тугой болезненный клубок, разбитые кулаки саднит, а бок заливает кровью. Она вытекает из меня медленно — рана неглубокая. Красную жижу смывает дождь, но кровотечение не утихает. Если я срочно не найду врача, так и сдохну в этой срани, захлебнусь грязью и ливнем.

Ползу вперёд — я упорный, двужильный. Я смогу.

Хорошо, что дождь идёт — в нём так хорошо прятаться.

Позади меня машина. Её расстреляли почти в упор, придавив к обочине. Она не сгорела до основания только из-за ливня, но оживить людей, в ней сидящих, уже не получится. Как я сам выжил? Не иначе как чудом. Отец любит повторять, что я везучий сукин сын, меня так просто не грохнуть.

На нас напали, когда мы возвращались с базы, и теперь я не знаю, в порядке ли всё с остальными. С отцом? С Захаром? Может быть, до него тоже добрались, пусть он и в частной школе сейчас? А отец? Он как?

Снова этот укол беспокойства, и он толкает вперёд, даёт силы двигаться. Гром «укатывается» дальше по небу, сквозь стену утихающего дождя можно хоть что-то рассмотреть. Я измотан и дезориентирован, у меня немеют ноги, а дыхание становится прерывистым. Того и гляди, вот-вот вырублюсь, но я не могу себе этого позволить. Пока не узнаю, что с моими всё хорошо, не имею права подыхать в грязи на окраине города.

Наверное, удача сегодня отказалась меня покидать: удаётся выползти на полупустую трассу. Опираясь рукой на чахлое дерево, пытаюсь поймать тачку. Одна, вторая, пятая, десятая проносятся мимо, но я же говорил, что удачливый?

Рядом тормозит раздолбанная старая бэха, из неё высовывается испуганный мужик и предлагает отвезти в больницу. Какая на хер больница? Всовываю ему несколько крупных купюр и называю адрес. Бабки творят чудеса, и водитель затыкается. Я откидываюсь на заднее сиденье, распахиваю пиджак, смотрю расфокусированным взглядом на красное уродливое пятно с оплывшими краями. Пуля прошла по касательной и вылетела, оставив после себя глубокую царапину. Она кровоточит и саднит. Накрываю пятно рукой, запрокидываю голову и закрываю глаза.

— Эй, ты там не помирай! — возвращает к реальности голос водителя, а я добавляю ещё несколько купюр.

— Помолчи, пожалуйста. Не видишь? И так тошно.

— Где тебя так угораздило? Криминал, что ли?

— Через забор неудачно перелезал.

Мужик прячет деньги в бардачок и больше не тревожит кудахтаньем.

По ощущениям мы едем целую вечность. Я то проваливаюсь в сон, то снова распахиваю глаза. Вглядываюсь в ночь за окном, угадываю маршрут, киваю и снова вырубаюсь.

— Эй, парень. Парень, ты там живой? Приехали.

Несмотря на приличные бабки, которые ему заплатил, мужик торопится от меня, грязного и больного, поскорее избавиться. Но я отдаю ему остаток денег, потому что он — человечище.

— На, порадуй себя. Или бабу свою, — говорю и наконец выхожу из автомобиля, только на чистом упорстве оставаясь на ногах.

Мужик даёт по газам, машина срывается с места и исчезает в дождевой дымке. Скоро рассвет, а пока самый тёмный час просто нужно пережить. Я стою напротив неприметного частного дома, не с первого раза попадаю в кнопку звонка и, всё-таки нажав, падаю на землю. Мне уже почти не больно, но я удерживаю уплывающее сознание, держу его из последних сил.

— Кирилл, чёрт, Кирилл, очнись! — меня подхватывают на руки, волокут куда-то. — Ну и ночка. Одни трупы.

Это Владлен, помощник моего отца.

— Отец… что с отцом? — спрашиваю, едва шевеля пересохшими губами.

— Ох, Кир, — и тон Владлена лишает последней надежды.

Такая злость накатывает. Такая дикая ярость. Собрав волю в кулак, я рвусь из рук Владлена, а он, тоже раскромсанный этой страшной ночью, не держит.

— Он жив, Кир! Пока ещё жив!

— А Захар? — оседаю от внезапного облегчения, хлопаю рукой по дивану, ищу опору, безбожно пачкаю светлую обивку.

— С ним всё хорошо, с Захаром всё отлично. Ты слышишь, Кир?! Захар в норме. Тебе врач нужен, ты сейчас откинешься.

— Иди на хрен, — огрызаюсь, но на споры больше нет сил.

Специально вызванный врач, умеющий держать рот на замке, осматривает меня, обрабатывает раны, ноет, что мне нужно в больницу. Его тоже хочется послать, но из тумана так сложно выбраться.

— Где отец? — спрашиваю, когда меня приводят в порядок, а от обезбола онемели даже веки.

— Дома, — Владлен протягивает мне бутылку воды. — Олег упорный, ему только в своей кровати помирать хочется. Ты весь в него, такой же твердолобый идиот. На, Кир, пей, а то даже блевать нечем.

— Виски бы лучше дал, — ворчу, пытаясь подняться.

— Ага, чтобы ты точно сдох? Наверняка?

— Кто это сделал, Владлен?

— Люди Царёва, — говорит, мрачно головой качая.

— Убить каждого, — говорю, прикрывая глаза. — Лично Царёву горло разорву.

— Их уже почти всех нашли, — скалится диким волком Владлен, и в этом «нашли» отзвук смерти для каждого, кто причастен к ночному пиздецу. — К отцу поедешь? Он тебя видеть хочет.

Я конечно же хочу поехать к отцу. Ребята — из выживших и почти целых — помогают мне добраться до машины, и под утро мы приезжаем домой. А там… там отец. Он ждёт меня, и впервые за всю мою жизнь хочется обнять старика и сказать, что всё-всё будет хорошо. Странный позыв, учитывая, что мой отец снимет голову любому, кто хотя бы попытается его пожалеть.

В комнате полумрак. Я держусь за косяк, смотрю на лежащего на широкой кровати отца. То ли потревожить боюсь, то ли не знаю, о чём с ним, таким, разговаривать. Никогда я не видел отца слабым или немощным, но сейчас…

— Кир, я слышу тебя. Сопишь громко.

Я прохожу в комнату, медленно переставляю ногами и, пододвинув к кровати стул, осторожно на него усаживаюсь.

— Ты грязный, — констатирует отец, глядя на меня мутными глазами. — Твоих всех положили?

— Всех, — киваю, а горле сушь и пожар. — Налетели на Воскресенской. Минута и всё готово.

— Уроды, — отец никогда не был эмоциональным, но тут даже он не выдерживает и хлопает кулаком по одеялу. — Ты как?

— Жить буду.

— Только попробуй не жить, — мне чудится в голосе отца теплота. — Кто будет вместо меня всё в кулаке держать?

Я не хочу опускаться до банальностей и говорить «ты обязательно поправишься, не думай о плохом» — достаточно видел умирающих, чтобы не тешить себя пустыми надеждами. Хорошо, если отец до вечера доживёт. Он научил меня не бояться чужой смерти, даже если это самый близкий твой человек.

— Кирилл, ты будешь отличным хозяином всего этого дерьма, — отцу больно говорить, он даже глаз не открывает, но я слышу каждое его слово. Подаюсь вперёд, наплевав на ломоту в рёбрах, вглядываюсь в знакомое до каждой черточки и морщинки лицо. — Сможешь удержать в руках, поставить на правильные рельсы.

— Ты всё для этого сделал, — усмехаюсь и запускаю руку в волосы.

— Я хорошо тебя воспитал. Захар — тюфяк и размазня, ты — другое дело.

— Отдыхай, бать. Ну что ты?

— Нет, Кирилл, ещё кое-что. Это важно. Я должен успеть, пока не откинулся. Меня там ждут, сын, давно ждут.

Усмехаюсь, понимая, что не только старинных друзей в виду имеет, а ещё всех тех, кого на тот свет самолично отправил. Отец — жестокий, у него дохерища грехов, и каждый тянет за собой в бездну.

— Ты Архипова знаешь?

— Романа? Вы там какие-то дела мутите…

— Мутим, ага. Если бы не Архип, меня бы на куски распилили. Он правильный мужик, намного лучше меня, — отец так много пытается сказать, только голос всё слабее, но отец любого дьявола упорнее. — Его ребята нашли подонков Царёва, всю ночь носом землю рыли.

Ни хрена себе.

— Я его должник, Кир. Моральный должник. Он и раньше спасал мою задницу, и твою тогда спас. Помнишь свои десять? Когда тебя похитили, Архип единственный, кто смог помочь.

— Я не знал.

— Теперь знаешь, — слабо кивает отец, глядя в потолок. — Если бы не он…

— Что от меня требуется?

— Архипов гордый, он не будет просить помощи, если яйца не прищемит. Только в самом крайнем случае, в вопросе жизни и смерти. Кир… послушай… пообещай мне. Обещай, если Архип придёт к тебе и попросит помощи, в любое время, ты ему не откажешь.

Что-то колючее царапает горло. Отец смотрит на меня прояснившимся взглядом, и глаза его светлые кажутся прозрачными.

— Обещай, Кирилл. Архипов спас тебя — самое дорогое, что у меня было. Ты и Захар — я только ради вас что-то и делал. Архипов заслужил на твою помощь, даже если для этого тебе придётся на глотку себе наступить.

И я обещаю, а через час становлюсь «хозяином всего этого дерьма».