Роман Замуж за незнакомца глава Глава 37

От вылившихся из меня бурным потоком эмоций становится дико холодно. Я сворачиваюсь калачиком, отворачиваюсь к окну и прикрываю глаза. Зубы стучат, и даже сжатая с силой челюсть не помогает. Не удаётся справиться и с дрожью в руках, мне приходится сплести пальцы в замок и надеяться, что слёз во мне уже не осталось. Это просто отходняки после выброса адреналина, пройдёт. Просто нужно потерпеть.

Заметив моё состояние, Кирилл достаёт откуда-то плед — в каждой машине они у него, что ли, имеются? — накидывает на меня, и я кутаюсь в клетчатую ткань, но согреться не получается.

Я так много сказала ему, покаялась. Созналась в том, о чём даже думать боялась, а тут выплеснулось, а теперь сказанного не воротишь.

— Ты будто подготовился, — говорю, натягивая плед до самого носа.

— Я всегда готов. Ко всему.

Снова наступает тишина, давящая и тяжёлая, как могильная плита. Кирилл почти не разговаривает со мной, а у меня нет желания лезть к нему в мысли, прерывать размышления. Он многое должен переварить — я поставила его в тяжёлое положение своей правдой. Всё-таки Дима — его брат, друг Захара. В конце концов, он тоже Раевский, и я не знаю, как много это значит для Кирилла.

Когда за окном густая растительность сменяется одноэтажными домишками и полями, на обочине наконец появляются люди, я оживляюсь. Расплющиваю нос о прохладное стекло, рисую пальцами узоры и впитываю новые впечатления.

— Знаешь, в детстве папа часто отвозил меня к своей сестре в деревню, — говорю, не поворачиваясь, но уверена, что Кирилл слышит меня и слушает. — Там было хорошо, птицы утром пели, и так чудесно пахло свежим хлебом.

— Скучаешь?

— Очень, — признаюсь, не боясь казаться глупой или слишком сентиментальной. После того, чем поделилась с Кириллом, я уже ничего не боюсь. Отбоялась.

— Значит, тебе понравится то место, куда я тебя везу.

— Ты сегодня загадочный, — резко оборачиваюсь. Мне любопытно, что именно задумал Кирилл. — Я думала, ты меня куда-то на Промзону запихнёшь, или ещё где-то оставишь. В квартире, может быть, под усиленной охраной.

— Нет, Тина, охрана не справилась, больше им веры нет. Там, где есть крыса, не может быть безопасно.

— Но почему ты считаешь, что крыса всё-таки есть?

Кирилл отвечает мрачным взглядом, а я понимаю, что глупость ляпнула. Действительно, не бывает таких совпадений. Кто-то ведь знал, что Кирилл отвёз меня в загородный клуб, а сам уехал. Кто-то сообщил об этом Алиеву. Это точно был свой.

— Мой отец долго варился в криминале, — вдруг говорю и смотрю на чёткий профиль Кирилла. — Но ещё никогда моя жизнь не была настолько похожей на бесконечный аттракцион.

— Предполагалось, что со мной будет безопасно, — усмехается как-то слишком мрачно, а мускул на щеке пару раз сокращается. — Но пиздец пришёл откуда не ждали.

— Странно всё завертелось, да?

Кирилл усмехается и сворачивает на просёлочную дорогу. Его огромный автомобиль кажется тут чужеродным. Под колёса то и дело попадают крупные камни, раскиданные тут и там, а пара ребятишек прекращают игры и таращатся на машину широко распахнутыми глазёнками, как на что-то диковинное и красивое.

Мы определённо в деревне, и что-то щемящее, похожее на ностальгию, колет в самое сердце.

Несмотря на убитую дорогу, дома по обе стороны чистенькие, под яркими черепичными крышами, с ухоженными клумбами у низких белых заборчиков. Я опускаю стекло, высовываю голову и дышу полной грудью сладким терпким воздухом. Пахнет степью, молоком и мёдом — невыносимо прекрасные ароматы.

— Я с самого начала протупил, — заявляет Кирилл, останавливаясь рядом со светло-голубым забором, а из него как раз выходит пожилая женщина в светлом платье. Держит в руках вафельное полотенце, отгоняя им надоедливых первых мошек, ещё не злых, но уже приставучих.

Ей на вид чуть больше шестидесяти, но фигура крепкая, статная, спина ровная, а в тёмных волосах лишь несколько серебристых ниток. Глаза смотрят пристально, внимательно, но, когда Кирилл выходит из машины, в них появляется свет.

— Маша, салют, — Кирилл взмахивает рукой, а я удивляюсь, что эта в сущности пожилая женщина для него просто Маша.

Она раскрывает объятия, Кирилл с удовольствием ныряет в них, и они несколько минут о чём-то тихо беседуют. Наверное, обо мне говорят, и я смотрю на эту сцену во все глаза, пытаюсь хоть одно слово услышать, понять, что именно Кирилл обо мне говорит. Как представляет? Просто женой? Любимой женщиной? От последней мысли хочется смеяться в голос. Ну, какая это любовь?

Сжимаю в пальцах край клетчатой рубашки, смотрю на свои ногти, тонкие запястья. Хм, действительно, как сильно похудела, все косточки торчат, пересчитать можно. Вдруг хочется выглядеть хорошо. Я бросаюсь к зеркалу, поправляю волосы, которые так и высохли в пучке. Может, распустить? Нет уж, с гнездом на голове встречаться с новыми людьми не очень хочется.

Меня снова начинает трясти, я растираю предплечья руками, немного согреваюсь, и нервы почти в порядке, когда Кирилл возвращается к машине и распахивает дверцу с моей стороны.

— Ты улыбаешься, — говорю ошарашенно, а Кирилл кладёт руку на дверцу и смотрит на меня тёмными, как южная ночь, глазами.

— Выходи, любимая. Буду тебя с Машей знакомить.

И в первый раз слово «любимая» из его уст без оттенка усмешки или издёвки.

Будто и правда, влюблён.

Почудится же такое.

***

На маленькой уютной террасе накрыт стол. О его ножку трётся рыжая кошка, мурлычет в надежде на угощенье.

— Можно? — спрашиваю у хозяйки, её глаза замирают на моём лице на несколько секунд, взгляд теплеет, и Маша кивает.

Я беру со стола кусочек домашнего сыра, пористого и жёлтого, ломкого, присаживаюсь на корточки и протягиваю ломтик на раскрытой ладони. Кошка смотрит на меня недоверчиво, осторожничает, не доверяет ещё незнакомой женщине. Смотрит на мою руку, смешно дёргая полосатым хвостом, облизывается, а вибриссы в полной боевой готовности. Лучшая иллюстрация выражения «и хочется, и колется».

— Подсолнух, не важничай, бери, — негромко говорит Маша, ловко посыпая салат петрушкой.

Кошка со странной кличкой Подсолнух словно только этого и ждала: грациозно вибрируя хвостом, подходит ко мне, негромко урчит и быстренько хватает сыр, утаскивая свою добычу в безопасный угол.

— Время обедать, — хлопает в ладоши Маша, а Кирилл смотрит на часы.

— Нет, Маш, я поеду. Дел вагон.

— Хватит делами от нормальной жизни закрываться, — отмахивается Маша, указывает рукой на покрытую вязаным пледом лавку и ставит в центр стола графин с вишнёвым компотом. — Сколько мы не виделись? Три месяца? А ты с тех пор, Кирюша, жутко схуд. Небось ничего не ешь, только делами своими и занимаешься.

Она добавляет что-то о безответственности больших ответственных мужчин, уходит в дом, чем-то гремя там, но звук приглушённый, он быстро тонет в шелесте листвы в саду, жужжании мошек и довольном урчании кошки. Одуряюще пахнет свежей выпечкой, окрошка в прозрачной кастрюле, как первый привет уже наступившего лета, манит.

— Ты заметил, что наступило лето? — спрашиваю и глажу вернувшуюся кошку между ушей. Она присаживается рядом, мурчит тихонько, дрожа от удовольствия, в благодарность «бодает» пушистым лбом мою руку, отдаёт мне своё тепло. Будто бы знает, как сильно я мёрзну после эмоционального перегруза.

— Незаметно оно как-то в этом году.

Кирилл жмурится на яркое солнце, и я вдруг замечаю, что у него на носу выступило несколько точек — веснушки. И правда, наступило лето, пусть и незаметно.

— Можно спросить?

— Маша работала когда-то у отца, — отвечает именно на тот вопрос, который крутился у меня с первой секунды в голове. — Ей… она одинокая, а я…

— Ты тоже одинокий? — спрашиваю тихонько и едва не задыхаюсь от глубины взгляда тёмных глаз. В них много… всего много! Будто Кирилл десять жизней прожил.

— Может быть, уже не такой и одинокий, — усмехается, а меня жаром обдаёт. — Но лирика потом, пока что не до этого.

И правда, так много дел, и они постоянно мешают, а я… я вдруг понимаю, что мне отчаянно будет его не хватать. Привыкла к нему, что ли? Ох, опасные чувства, их невозможно контролировать, и это дико пугает.

— Здесь тебе будет безопасно, — говорит Кирилл, снова давит себе на переносицу, а под глазами у него тени. — О Маше и этом доме не знает ни одна живая душа, потому отдыхай. Я всё разрулю.

Маша возвращается, осматривает нас задумчивым взглядом, и приходится усесться за стол, есть, и даже Кирилл не спорит, только то и дело на часы поглядывает, да отходит от стола, чтобы ответить на очередной звонок.

— Красивая вы пара, — говорит Маша и улыбается. Смотрит на Кирилла, в глазах появляется гордость. — Ему давно уже пора было жениться, негоже красивому мужику бобылём ходить.

Тему Маша не развивает, неудобных вопросов не задаёт, только настаивает, чтобы я ела больше, потому что худенькая.

— Тина, — зовёт Кирилл, и я радуюсь возможности выйти из-за стола. Надо прогуляться, живот уже, как барабан плотный. — Я поехал, буду на связи.

На прощание он прижимает меня к себе, целует в макушку, словно боится позволить себе большего. Я становлюсь на носочки, целую его в щёку, трусь носом о колкую щетину.

— Я так никуда не уеду, а это никуда не годится, — через силу улыбается Кирилл, и напряжением его, желанием сносит с ног. Приходится схватиться за его руку, чтобы не упасть и не разбиться.

— Только не делай глупостей, пожалуйста, — словно я на них способна. — Пусть хоть здесь я буду спокоен, если кругом каша. Просто отдыхай.

И я пытаюсь, честное слово! Даже засыпаю на этой самой террасе, укрытая тем самым вязаным пледом. Сны снятся рваные, беспокойные — мне сложно расслабиться, когда так много дурного вокруг.

Снится мама, потом папа. В моём сне они вдвоём, и пусть я очень плохо помню маму, но помню, как сильно отец её любил.

Но от снов этих мутных становится теплее, и я вдруг верю, что всё действительно будет хорошо. Я принимаю этот бой, Судьба, я его вывезу. Обещаю.