Роман Ты задолжал мне любовь глава Глава 666

Мать Яны натянула на себя улыбку и слегка обессилено произнесла:

— Эмилия Андреевна, мы с супругом все обсудили и решили, что больше не будем продолжать лечение Аси. Судьба этого ребенка очень горестна... В оставшиеся дни мы планируем взять ее на прогулку, пусть она увидит все, что хочет, развлечется везде, где хочет, чтобы у нее не осталось никаких сожалений. В этой жизни мы уже сделали все, что могли.

Будучи не в состоянии некоторое время прийти в себя, я впала в замешательство, после чего инстинктивно спросила:

— Почему? Я спросила доктора, если вы будете лечить ее должным образом, то есть вероятность вылечиться. Если вы беспокоитесь о медицинских расходах, то все в порядке, я позабочусь об этом. Она еще так мала, у нее еще столько бесчисленных возможностей впереди...

Женщина, плача без остановки, покачала головой и беспомощно ответила:

— От этих пут никак не избавиться... Даже если она и вылечится, то в будущем мы, два полумертвых старика, станем для нее обузой. А ведь у нее еще есть и дядя, что тот еще паразит и тунеядец. Мы довели Яну до смерти. И если мы вылечим Асю, то результат все равно будем таким же – мы просто загоним ее в тупик... Поэтому лучше уж позволить ее наслаждаться остатками ее дней, сохранить счастье и радость. Эх, все-таки человеческая жизнь слишком горькая... В следующей мы не появимся.

Если честно, то я не знала, как их переубедить. Что ж, и то верно, я забыла, что даже если Асю вылечат, то у нее не будет никого, на кого она могла бы положиться. И только одного этого беса по имени Федор Тарасов будет вполне достаточно, чтобы она навсегда осталась в аду без какой-либо возможности выбраться из него. Не говоря уже о том, что если она вырастет, то у нее на плечах будут два немощных старика, за которыми нужно будет ухаживать и заботиться. Но даже если и так, то это не значит, что все не может быть хорошо.

Видя, что я хочу переубедить их, мать Яны вновь посмотрела на меня:

— Эмилия Андреевна, я знаю, что у Вас доброе сердце. Спасибо Вам за эти дни. Уже поздно, поэтому Вам стоит возвращаться.

Те слова я так и не сказала. Да у меня даже не было возможности их сказать, ведь с самого начала это не являлось моим делом и все это не имело ко мне никакого отношения. Я никак не могу отвечать за будущее этого ребенка, я не имела права решать. И это ощущение бессилия просто-напросто заставило меня почувствовать себя не шибко здорово после выхода из больницы.

В это время в моей сумке то и делал, что звонил телефон. Это была Тамара. Девушка была такой же беззаботной, как и всегда:

— Эмилия, ты вернулась в Москву? Видела Якова? Он уже несколько дней мне не звонил, а проект в деревне Воронино почему-то оказался внезапно опечатан полицией. Говорят, что он незаконный. Что, черт возьми, случилось? Почему ты, приехав в столицу, никак не возвращаешься?

Я, сев у входа в больницу, стала смотреть на входящих и выходящих людей. Некоторые из них спешили, некоторые, полные нежного предвкушения, держали своих новорожденных детей, некоторые пребывали в растерянности и были поглощены своими мыслями, а некоторые же в полнейшем отчаянии. Все людские горести и радости как раз таки, капля за каплей собираясь, застревали в этом месте, которые никак нельзя забыть.

Держа телефон, я даже и не знала, что ей можно ответить. После долгого молчания я все же произнесла:

— Пока что не смогу, возможно, приехать. Ты береги себя. С Ефимовыми, должно быть, что-то произошло, когда у Якова будет время, он свяжется с тобой. Не волнуйся слишком сильно.

Тома, вздохнув, несколько скучающе произнесла:

— Я жду тебя вообще-то тут. Мне до смерти скучно тут в Казани одной, старик то и делает, что каждый день уговаривает меня пойти на свидание вслепую. Не знаю, что случилось, но он вдруг запретил мне поддерживать с Яковом отношения, сказал, что мы не подходим друг другу. Раньше он не был таким! Вот скажи мне, почему он такой непостоянный?!

Я открыла рот, но все же проглотила те слова, что вот-вот хотела произнести, после чего сказала:

— Василий Иннокентьевич делает это для твоего же блага, поэтому хватит ныть.

Перекинувшись парой фраз, я повесила трубку. Темнота медленно опускалась на небо. В центральной части России всегда темнеет рано, особенно поздней осенью. Погода тоже становилась все более и более морозной.

Вернувшись на машине на виллу, я вдруг застала возившегося на кухне Руслана, что являлось довольно редким событием. Я прислонилась к дверной раме и наблюдала, как он с завязанным фартуком крутится на кухне. Мои губы невольно приподнялись в улыбке.

Увидев, что я так внезапно вернулась, Руслан от неожиданности испугался:

— Когда ты вернулась? Почему даже не чирикнула мне?

Я слегка улыбнулась:

— Чирик!

Тогда он безысходно рассмеялся и сказал:

— Так, иди мыть руки, а потом дуй к столу!

Я была немного удивлена, увидев его в сером джемпере, отчего невольно проговорила:

— Тебе гораздо лучше смотришься в одежде других цветов, нежели в черной. Выглядишь так молодо!

Мужчина, вскинув бровь, посерьезнел и посмотрел на меня:

— А что, обычно я выгляжу старым?

Глядя на его серьезный вид, я невольно рассмеялась:

— Чуть-чуть. Просто ты выглядишь слишком серьезно и сурово. Словно старый педант какой-то, отчего кажется, что к тебе не так уж легко приблизиться. А вот так тебе гораздо лучше! Очень дружелюбно!

Руслан в свою очередь серьезно задумался, после чего ответил:

— Тогда отныне постараюсь больше носить одежду других цветов.

Посмотрев на его серьезный и суровый вид, я невольно впала в прострацию. Когда это он начал серьезно прислушиваться к мнению других? А еще и медленно менять свои привычки, сдерживать свои эмоции и поведение, переосмысливать свою жизнь? По сравнению с прежним черствым, неулыбчивым мужчиной, на лице которого виднелся мрак и холод, сейчас передо мной как будто два совершенно разных человека. За все десять лет его изменения не произошли столь внезапно, а капля по капле происходили в различных деталях. Он так изменился, а я даже и не уверена, когда это он успел превратиться в такого мягкого и нежного, каким является сейчас.

Я просто лишь знаю, что к тому времени, когда я осознала перемены, произошедшие с ним, он, похоже, превратился в того, кого стали волновать мельчайшие детали. Ревнует и злится, как ребенок, умоляет о внимании, намеренно меняет свои привычки, и все это совершенно молча...

Демидов, казалось, никогда не выражал свою любовь словами, но превратил заботу в привычку.

Увидев, что я впала в прострацию, мужчина поднял руку и, несколько раз помахав ею перед моими глазами, спросил:

— О чем задумалась?

Я тут же отвлеклась от своих мыслей, взяла его подбородок и поцеловала:

— О том, насколько же у меня хорошая судьба, раз я встретила такого замечательного человека, как ты.

Тогда он с алчностью ответил:

— Мне тоже повезло, раз я смог встретить тебя.

Пофлиртовав с ним, я невольно отогнала себя от тревог о больнице. После трапезы он сказал мне возвращаться в спальню, и как раз удачно мне позвонила Татьяна. Женщина спросила, как у меня в последнее время дела и почему я по возвращению в Москву так и не навестила их.

Объяснив все матери, я также пообещала, что завтра съезжу к ним. После на том конце провода Люба позвала меня к телефону, и, поговорив со мной некоторое время, повесила трубку.

Я думала, что наконец-таки смогу хорошо выспаться, но вот только никак не ожидала, что вскоре после того, как мы с Русланом ляжем, у него вдруг зазвонит телефон. Ответив на звонок, он тут же с серьезным лицом встал, чтобы одеться. Я невольно спросила:

— Что такое? Что случилось?

— Полиция выявила какие-то проблемы в Воронино, мне нужно будет съездить туда, – собрав вещи, он приготовился уходить, а я же, по-простому переодевшись, последовала за ним.

Мужчина хотел, чтобы я осталась дома, но, подумав, что я определенно не послушаюсь его, все же позволил мне поехать с ним.

Успев на последний рейс, мы поспали в самолете. Когда мы прибыли, в Казани еще даже не рассвело, поэтому, вернувшись на виллу, мы еще проспали пару часик-другой, а после, встав, поехали в Воронино.