Роман Ты задолжал мне любовь глава Глава 1099

Выйдя на улицу, я увидела Элизабет.

Выглядела она, по правде говоря, очень даже неплохо в новом юбочном костюме одного отечественного полулюксового бренда, и только бледное и осунувшееся лицо придавало ей нездоровый вид.

— Элизабет, – я подошла и тихонечко заговорила с ней, как будто прибавь я громкости, — и привычная жизнь тотчас превратится в прах. – Почему не зайдешь внутрь?

Я чувствовала себя счастливой, но после столкновения с Элизабет это беззаботное счастье безжалостно кольнуло меня в самое сердце. Поскольку я видела какой жизнерадостной и полной сил была Элизабет раньше, теперь мне сложно утверждать, что любовь непременно делает людей лучше.

Возможно, только люди с тонкой душевной организацией, такие, как я, ежеминутно переживают о том, что они раздражают или угнетают своей идеальной жизнью людей, кому, увы, не посчастливилось.

Ласковое обращение и непринужденная, повседневная беседа – это все, что я могла сделать для нее. Ведь мы обе – женщины, и каждая желает другой лучшей жизни. Это и есть женская солидарность.

— Не стоит, – ее лицо было бледно, словно только что загрунтованный холст, и безжизненно. — Тимур заболел, и хочет видеть тебя.

Правду говорят, что человеку свойственно причинять боль тому, кого он больше всего любит. А Элизабет ради Тимура была готова идти на любые страдания.

Откровенно говоря, я не думала, что мне стоит снова встречаться с ним, но я не настолько черства, чтобы игнорировать эту просьбу.

— Заболел? Что-то серьезное?

— Навести его и узнаешь.

Элизабет по-прежнему говорила без тени злости, как будто речь шла о чем-то формальном.

Затем она просто отвернулась от меня, достала ключи от машины, нажала на кнопку разблокировки дверей и дернула за ручку, но вдруг застопорилась, понимая, что я все еще стою на прежнем месте.

— Так ты не согласна навестить его? – чуть нахмурившись, спросила она. Ее рука все еще покоилась на дверной ручке автомобиля. Когда она убедилась, что ее слова ничуть не взволновали меня, ее лицо наконец перестало походить на каменную маску. — Хм, такова судьба! Он не любит меня, ты не любишь его...

— Элизабет...

Я не знала, что сказать.

— Не нужно жалеть меня, – кинула она, моментально уловив снисходительный тон в моем голосе, с раздражением хлопнула открытой дверью и, посерьезнев, добавила: — Можешь посочувствовать Тимуру, ведь он уже не жилец. И неважно, что было между вами прежде, ты не можешь отказывать ему в его последней просьбе. Ну так что, мои слова переубедили тебя?

— Он при смерти?! – я не на шутку испугалась. Неужели этот прежде крепкий, преисполненный жизненных сил человек оказался на грани смерти из-за той аварии?

— Да, благодаря тебе. Если бы не ваша чересчур шумная свадьба, он бы еще пожил.

Элизабет вперилась в меня холодными, словно ледышки, глазами.

Глядя на них, мне никак не удавалось определить, испытывает ли она враждебность по отношению ко мне. Однако ее слова были полны яда, и она, очевидно, не собиралась скрывать этого.

В моей голове постепенно сложилась четкая картина: Тимур заболел чем-то очень серьезным, и когда он увидел прямую трансляцию с нашей свадьбы, это настолько ранило его, что его состояние резко ухудшилось.

Если все случилось именно так, немудрено, что Элизабет вдруг стала неблагосклонна ко мне.

Но кое в чем она была права: никто не отказывает умирающему в последней просьбе. Взвесив все «за» и «против», я сказала ей:

— Хорошо, я поеду с тобой.

Я попросила швейцара передать Руслану, что я уехала, и села в машину вслед за Элизабет.

Вскоре мы прибыли в Лечебно-реабилитационный центр Минздрава РФ – лучшую в стране по качеству лечения онкологических заболеваний.

В коридоре рядом с палатой я сидели сын Тимура вместе с няней. На фоне своей взвинченной матери он выглядел немного измотанным.

Когда в семье есть тяжелобольной, никому из домочадцев не до отдыха.

— Мама!

Увидев Элизабет, Сережа тотчас вскочил с диванчика.

— Не шуми, дорогой, – она погладила его по макушке, а затем указала ему на меня. — Это тетя Эмилия.

— Привет, Сережа. Помнишь меня? – первой поздоровалась я с добродушным видом.

Вражда между взрослыми никоем образом не должна отражаться на их детях.

Он молча помотал головой, широко распахнув недоуменные глазенки.

Говорят, маленькие дети ничего не понимают, но на самом деле они отлично считывают, когда появление какого-либо человека приносит дискомфорт их родителям, и волей-неволей демонстрируют это окружающим.

Возможно, маленький Сережа даже не осознавал, что своим молчанием он выдает возмущение своей матери.

Но меня это не особо волновало, и я продолжала улыбаться как прежде.

Элизабет ласково погладила сына по спине и покосилась на дверь палаты.

— Он там. Можешь зайти. Я подожду здесь.

Ни одна женщина не смогла бы хладнокровно наблюдать за тем , как ее любимый мужчина после долгой разлуки встречается с той, кого по-настоящему любит.

Я прекрасно понимала ее чувства, поэтому не стала настаивать на ее присутствии в палате вместе с нами.

Я глубоко вздохнула, настраивая себя на встречу, затем молча дернула за ручку двери и вошла внутрь.

В палате стоял еще более густой и въедчивый запах дезинфекции, нежели в коридоре. Первое, что я увидела – это пара торчащих из-под одеяла ног, высушенных как у мумии. «Кожа да кости», – подумала я.

Пройдя дальше, я увидела Тимура целиком. Его голова была покрыта белой хлопковой шапочкой.

Если бы мне не сказали, что это Тимур, я бы точно его не признала. Этот осунувшийся, высохший, словно изюм, мужчина никоим образом не напоминал мне того Тимура, что я знала прежде.

Он неподвижно лежал на кровати с закрытыми глазами. Если бы не аппарат ИВЛ и датчики сердечной активности, я приняла бы его за труп.

Должно быть, он настолько закоченел, лежа в одной позе, что когда его туловище невольно шевелилось, из его рта вырывался громкий хрип дискомфорта.

Внезапный укол боли пронзил все мое нутро, и я поспешила прикрыть ладонью лицо, чтобы не заплакать и тем самым не прервать его покой.

Неужели это правда Тимур, которого я знала? Мужчина, который когда-то покорил умы бесчисленного количества столичных девчонок, который всегда самоотверженно защищал меня, теперь лежал на больничной койке, и его хрупкая жизнь могла оборваться в любой момент.

Я вспомнила слова Элизабет – «если бы не ваша свадьба, он бы еще пожил» – и внутри меня все оборвалось. Я вылетела из палаты, захлопнув за собой дверь, упала на первое попавшееся сиденье и разрыдалась.

Между нами бывало всякое: я и корила его, и испытывала благодарность, считала себя его должницей и искренне желала, чтобы он поскорее исчез (когда дело коснулось ребенка). А теперь, когда он действительно мог испустить дух в любой момент, мне было невыносимо на него смотреть.

Будь моя воля, я бы вернула обратно все свои проклятия.

Кто-то тихонько дотронулся до моего предплечья, и я увидела худую руку, протягивающую мне салфетку.

— Возьми.

Это была та, кто любил Тимура больше всего на свете. Вплоть до сего момента она продолжала сохранять спокойствие. Даже представить страшно, сколько боли и страданий ей довелось пережить.

— Спасибо.

Я знала, что просто не имею права показывать ей свою слабость, что должна заботиться и о ее чувствах, и о том, чтобы не разбудить ненароком Тимура, поэтому я поспешно взяла себя в руки, вытерла слезы и спросила:

— Как так вышло? Его еще можно спасти? Может быть, ему помогут заграницей?

— Это не имеет смысла. Лечащий врач сказал, что ему уже ничего не поможет, остается только наблюдать и отсчитывать, сколько еще ему отпущено.

Элизабет подошла к палате и взглянула внутрь сквозь большое прямоугольное окошко, а затем бессознательно положила на него руку, будто так она могла коснуться Тимура.

— Настал тот момент, когда у него нет сил оттолкнуть меня, и ему приходится денно и нощно принимать мою заботу и терпеть мое присутствие. Я знаю, что он испустит последний вздох с твоим именем на устах, но мне все равно, ведь рядом с ним я чувствовала себя счастливой.