Роман Твои не родные глава Глава 31

Я поднялся в его кабинет в огромном высотном здании и усмехнулся, когда увидел, что подле него осталась охрана. Раньше мы беспрепятственно разговаривали наедине, а сейчас жирная мразь точно знал, какой величины зуб я имею на него и на его дочурку-убийцу. Я посмотрел на двух охранников и сел напротив Добронравова за стол.

- Добрый день, папааа, - растянул последний слог и, взяв ручку со стаканчика, покрутил ее в руках, и обернулся к охранникам, - а паркер – это колюще-режущее?

Они молча уставились на меня и потом перевели взгляд на Добронравова.

- Папа, а вы теперь боитесь со мной наедине остаться? Что ж так?

Арсений растянул рот в подобии улыбки.

- Что ты, Егор, нет, конечно. Просто недавно прокатилась волна терактов по офисным зданиям. Вот начальник охраны распорядился.

- Ну, да, конечно. Как я упустил из вида теракты? Кстати… вы еще не нашли вашу дочь, папа?

Он тут же нахмурился и сделал несчастный и сокрушенный вид.

- Нет. Прячется она… раны зализывает. Любила ведь тебя очень сильно. Тяжело ей сейчас.

Я усмехнулся и подался вперед, облокачиваясь локтями на стол.

- Любила… так любила, что много лет назад отравила мою жену Анну и убила моего нерожденного ребенка. Так любила, что спустя время повторила эту попытку еще раз. Так любила, что довела мою мать до самоубийства! Как думаешь, папа, сколько лет дадут за все эти преступления?

Добронравов изменился в лице. С него тут же пропало деланно-печальное выражение, и бычьи глаза сверкнули яростью. Он повернулся к охране.

- Вышли вон! Быстро!

Когда за двумя шкафами прикрылась дверь, он впился в меня своими светлыми глазами, полными презрения и злости.

- Это все клевета и наговоры. Бред пьяного… ясно? Моя дочь чиста. И ни в чем не виновата! Свои обвинения засунь себе знаешь куда?

Как быстро мразь раскололась и скинула фальшивую маску. Еще и отпирается. Думает, я блефовать сюда пришел, или дочечка уверена в своей безнаказанности.

- Я пришел как раз затем, чтобы найти для них подходящее место… у тебя, ПА-ПА!

Подождал, пока длинноногая молоденькая секретарша поставит поднос с чаем, и достал из кармана две флэшки.

- Смотри сюда внимательно и слушай. Много раз я повторять не буду. Вот это причина, по которой я хочу наказать твою дочь. – подвинул к нему носитель и откинулся на спинку кресла, покручивая в пальцах вторую флэшку.

- А здесь причина, по которой ты сделаешь все, что я скажу.

- Иди на хер, молокосос. Я ничего слушать не стану. Убирайся отсюда, иначе я тебя вышвырну за дверь!

- Ну я бы так не торопился. Ты ведь умный человек, Арсений. Всегда был умным. Не чета дочери своей… хотя и она довольно долго водила всех за нос. Посмотри… ведь это шанс остаться в живых. Ведь если моя вторая флэшка уйдет куда надо, ни от тебя, ни от твоей дочери места мокрого не останется. Ты ведь помнишь дело весьма известного и погибшего при странных обстоятельствах, как его… фамилия такая музыкальная… кажется, Виоланчелина. Громкое дело было…

Добронравов меня понял сразу, хотя фамилию я исковеркал. Он изменился в лице, побледнел и схватился за кувшин с водой. Плеснул себе и залпом выпил до самого дна. Взял флэшку и вставил в свой ноутбук. Пока он смотрел то, что я для него собрал по всем преступлениям его дочери, я переписывался с Нюткой.

«- Я соскучилась… очень сильно. Когда ты приедешь домой?

- Командировка, Нют. Несколько контрактов, и я дома… Сильно соскучилась?

- Невыносимоооо».

Я перевел взгляд на Добронравова. Тот становился красным, к его лицу прилила вся краска. Еще не хватало, чтоб его удар хватил. Кажется, он не подозревал, что его дочь на самом деле совершила все, о чем говорилось в собранных мной доказательствах.

Перевел взгляд на свой сотовый и чуть не застонал вслух. Мне прислали фото в прозрачной ночнушке, сидя на подоконнике и с распущенными волосами. Дьявол! Эта ведьма с синими глазами выбивает меня из реальности, заставляет забыть, зачем я сюда пришел. Ее пышная грудь просвечивает под тонкой тканью, и я вижу набухшие соски. Ощутил прилив крови в паху и пробуждающуюся эрекцию.

«- Прекрати немедленно! Иначе я тебя сильно накажу!

- Накажиии. Меня так давно никто не наказывал»

Подвинул Добронравову вторую флэшку, даже не глядя на его багровое лицо. Он был мне не интересен, мне была интересна моя девочка, которая прислала мне еще несколько фото, от которых мне стало жарко примерно так же, как и Добронравову.

«- Маленькая дряяянь.

- О даа, твоя маленькая дрянь. Приезжай домой, Егор… я с ума схожу без тебя.

- Сильно сходишь с ума?

- Ужасно сильно. Спать, есть не могу.

- Только не смей… слышишь, сама не смей!

- Ммммм… почему? Я бы… ооох, представляя твои руки.

- Нет! Только со мной! Я не разрешаю!

- Тиран!

- Спать, маленькая. Ручки за спину и спать! Никаких шалостей без меня!»

Посмотрел на «папу», тот стал мертвенно-белого цвета. Как шторы в его кабинете. Толстые пальцы трепали галстук, срывали первые пуговицы рубашки. Что такое? Не предполагал, что все настолько серьезно? Дрожащими руками Добронравов положил флэшку на стол. Его трясло так, что двойной подбородок ходил ходуном.

- Где… где ты это взял, подонок?

- Когда очень хочется правосудия, найти можно и не такое. А я ужасно хочу правосудия, Арсений Федорович. Жажду, можно сказать. И вы мне поможете его осуществить.

- Чего ты хочешь… сволочь? – хрипло, срывающимся голосом пробормотал Добронравов.

Вот так, толстячок. Вот так. Будет, как я решил. И ты поступишься своей дочерью, ведь при ином раскладе ты сдохнешь сам, и она сдохнет, и женушка твоя, и сыночек–наркоман. Ты свое рыльце сунул в очень большую игру, а из таких игр живыми не выбираются, и, даже спустя время, можно расплатиться за ошибки прошлого.

Я положил перед ним визитку.

- Вот это частная психиатрическая лечебница, и ты сам туда привезешь свою дочь, и сам сдашь врачам. Крайний срок тебе – послезавтра.

Добронравов даже не смотрел на меня. Он дергал свой галстук, и капли пота катились по его жирному лицу. Они закатывались за воротник его рубашки… и мне даже на какую-то долю секунды стало его жаль. Все же сука его дочь.

- Ты не станешь вмешиваться в способы принудительного лечения, ты продолжишь заниматься своей жизнью. У тебя есть еще жена и сынок. Еще не поздно спасти хотя бы его.

Я встал с кресла.

- Это лучшее, что могло случиться с твоей дочерью после всего, что она сделала. Поверь, я мог прислать ее тебе по частям вместе со второй флэшкой, и тебе бы оставалось придумать причину, по которой ее разорвало на куски, для полиции, а потом хоронить ее в закрытом гробу. Может, твоя жена получила бы инфаркт. А сынок с кокаинчика перекинулся на метамфетамин или героин… Но я тебя пожалел. И ты не лишишься дочери… но она лишится свободы навсегда.

Я не договорил, что она лишится и многого другого. Лишится того, что делало из нее до сих пор женщину. И человеком она тоже быть перестанет. Впрочем, она и так не человек. Человек не способен травить беременную женщину и убить младенца. Она получит все то, что так щедро давала мне. Я всегда возвращаю долги и всегда честно, и по совести.

- Если через день твоя дочь не окажется там, флэшка с полной информацией, именами, фамилиями, фотографиями и видеоматериалом уйдет по известному тебе адресу. И я не знаю, сколько тогда ты проживешь… и твоя дочь тоже. А я на это время уеду в Бразилию. Туда, где очень много диких обезьян.

Я подмигнул ему, напоминая о его любимом фильме, который они часто смотрели с моим отцом.

- Ты конченая мразь!

- Нет! Конченая мразь ты и твоя дочь. Я много чего нарыл, па-па… и если бы отец был жив, он бы прищемил тебе яйца и любовался, как они у тебя станут синими и отвалятся. И ты знаешь, о чем я. Не так ли?

Да, он знал. Я видел по его глазам. Подонок прекрасно знал, что именно я нашел. Но он не мог предположить, что все это мне отдал человек, которого он никогда бы не заподозрил в предательстве… человек, которого он сам предавал всю свою жизнь и считал тупой и никчемной курицей. Отобрал у нее все и поселил в своем доме в качестве домработницы и прислуги. А ведь люди способны на самую изощренную месть, и каждому терпению приходит конец. Иногда правосудие приходит оттуда, откуда не ждешь, и заносит над тобой косу, и сносит голову с плеч в самый неподходящий момент твоей жизни… и самое жуткое, что у этого правосудия до боли знакомое лицо.

Она всего лишь просила меня восстановить справедливость. Сводная сестра Арсения, которую все считали недалекой и тупой деревенщиной, которой можно кинуть объедки с барского стола и держать в черном теле. Добронравов не учел одного – Алевтина оказалась истинной Добронравовой. И все те годы, что они ее унижали, давали ей объедки и обноски, она собирала на него целое досье. На него и на все его семейство. После того, как передала мне все документы, я заплатил ей очень круглую сумму денег и помог покинуть страну. Единственное, о чем она просила – это сказать ее брату, кто сделал ему такой «подарок».

- Ты спрашивал, откуда я узнал? Тебе передали вот это.

Я поставил на стол неваляшку старую, потертую, можно сказать раритетную. И пока она раскачивалась из стороны в сторону, я смотрел, как Добронравов опускает голову на руки и впивается в свои жидкие седые волосы. Это была единственная игрушка, которую отец Арсения в свое время подарил своей незаконорожденной дочери, которая появилась на свет с искривленным позвоночником, усохшей ногой и сильным косоглазием. Он поставил эту игрушку на пеленальный стол перед ее матерью и предложил ей отдать девочку в спец заведение.

***

Я прилетел домой, несся к выходу из терминала сломя голову, как ненормальный. Чтобы увидеть там встречающую меня Нюту. Чтобы сдавить в своих объятиях, а потом везти в первую попавшуюся гостиницу… потому что не дотерплю до дома. Потому что мне надо сейчас. Я изголодался по ней до ломоты в костях, до едкого ощущения, что они стираются в порошок. Слишком долго без нее. Слишком много времени вдали. Да и какая разница, на каком расстоянии. Если она не рядом со мной, и я не могу ощущать ее запах. И я смотрю на нее, сидящую рядом со мной, и буквально ощущаю запах дымящейся от голода плоти. И мне насрать. Я бы сгорел дотла. Ведь самое страшное совсем не это… Жутко, что меня дробит от невыносимого голода, настолько сильного, что скручивает все внутренности.

Затащил ее в номер и тут же набросился на ее рот, и застонал громко, надсадно, словно сделав первый глоток воды пересохшим горлом.

Жадно сминать ее губы, такие мягкие и нежные, прикусывая верхнюю и нижнюю и проталкивая язык в сладкую мякоть, чтобы сплестись с ее язычком в бешеном танце, не прерываясь даже на то, чтобы сделать глоток кислорода. Зачем? Я могу дышать ею. Прижимаю Нюту к себе дрожащими руками, и хочется, чтобы ее тело повторяло каждую молекулу моего тела, а наша кожа приобрела один рисунок на двоих. Я все так же повернут на ней, и это сумасшествие не ослабевает ни на секунду. Какая-то адская потребность сжирать мою женщину всеми мыслимыми и немыслимыми способами.

Взял за подбородок.

- Ну что, маленькая ведьма… ты ведь знаешь, что я с тобой сейчас сделаю? Я проголодался… я так проголодался, что я просто сожру тебя и обглодаю каждый сантиметр твоего тела.

Вздрогнул, когда в ее глазах засиял ответный блеск такого же голода и предвкушение исполнения обещания.

И хищно усмехнуться, оскалившись, когда в её глазах сверкнула в ответ та же моя жажда.

Дернул к себе и алчно набросился на ее рот, сминая обеими руками ягодицы, вдавливая в себя и упираясь в ее живот ноющей до боли эрекцией.

***

Елена никогда в своей жизни не испытывала такого первобытного ужаса. Потому что не ожидала, что это сделает ее собственный отец. Не ожидала, что именно он, тот, кто спрятал ее от предателя и подонка мужа, посмевшего променять ее на вонючую деревенщину, осмелившегося сделать из нее посмешище, что именно отец предаст ее еще страшнее, чем моральный урод, которого она любила всю свою сознательную жизнь. А ведь она поверила, что отец везет ее в более безопасное место. Поехала с ним. Даже жаловалась ему в самолете на то, что устала скрываться и хочет жить обычной жизнью, а тот, улыбаясь, обещал ей, что это произойдет в самое скорое время… и лгал! А она злорадствовала про себя, что ей удалось обвести вокруг пальца Егора. Ублюдок никогда ее не найдет. Никогда. Зато она залижет раны и завершит начатое. Ничего, они еще не знают, на что она способна. Ей надо всего лишь немного времени, чтобы оклематься и начать продумывать план мести. Она уничтожит его сучку-простолюдинку и ее ублюдочную убогую дочь. А потом она вернется к Егору, и они заживут вместе, как и раньше.

***

Она сделала шаг ко мне. Моя девочка. Такая безумно красивая и нежная. Страшно прикоснуться и в тоже время хочется ее жадно и безжалостно сминать руками, до синяков, ласкать до изнеможения. Она втягивает запах моей кожи почти так же, как это всегда делал я, а меня трясёт от этой открытой демонстрации ее эмоций.

Застонала, когда я снова впился губами в ее рот, а она сжала дрожащими пальцами мои волосы и притянула к себе, чтобы так же ошалело впиться мне в губы, толкнуться нагло маленьким языком в мой язык, изогнуться, вжимаясь в меня всем телом. Чистейшая похоть, разбавленная тоской и такой болезненной одержимостью, разделенной на двоих.

Чувствую ее отдачу каждой молекулой кожи. И ее горячую, как кипяток, плоть, и эта реакция сводит с ума, своя бешеная реакция на нее и ее на меня, напряжение на грани истерики от жадной жажды ничего не упустить, надышаться ею, наглотаться ее дыханием.

Не услышать ни одного слова, сказанного мною, пожирать ее жалобные всхлипы, когда оторвался на мгновение, и как стонет, ощутив мой рот на своем, и почувствовать, как подкосились ее ноги, когда сжал грудь горячей ладонью.

- Сожри меня, - целует мою верхнюю губу, впиваясь в нижнюю, жадно всасывая в себя, - пожалуйста. Всю меня… Умоляю.

Втянув в себя шумно воздух, потому что в ладонь упираются острые, вытянувшиеся, упругие соски, и обдает все тело разрядом электричества от понимания её дикого желания отдаться мне. Адским ударом тока в миллион вольт от осознания её похоти такой же прекрасно-грязной, как и моя.

Не отрываясь от неё ни на секунду, потому что нет времени на игры... нет времени на самоистязание ненужным никому сейчас контролем... Я слышу все еще, как дымится моя плоть и потрескивает разрядом электричества кожа от каждого ее прикосновения.

Рвать на ней одежду, сдирать все эти тряпки, скрывающие от меня столь желанное тело, чтобы закричать триумфально, почувствовав ладонями голую кожу. Особенно над кромкой маленьких кружевных трусиков. Отступил назад… несколько мгновений осматривать все, что принадлежит мне. Сходить с ума от каждого изгиба ее тела. От контраста сливочной кожи с черным нижним бельем. Упругая, идеально-прекрасная, сводящая с ума своими формами.

Свело скулы, и я заскрежетал зубами, глядя на ее острые соски, такие манящие и бесстыдно выглядывающие под прозрачным кружевом, зовущие растерзать их голодными губами.

Притянул к себе с такой жадностью, словно совершенно обезумел, набросился снова на ее рот, кусая язычок, толкаясь в него своим, покусывая губы, посасывая их и сатанея от ее стонов. Сдавил ее грудь и опустился широко открытым ртом к ее шее, оставляя на ней отметины, следы от моих поцелуев, помечая каждый миллиметр ее тела собой.

И наконец-то ощутить ее сосок у себя во рту, лаская языком острую вершинку, скользнуть ладонью под трусики, сзади, чтобы дразнить пальцами у самого входа и рычать от того, что она такая мокрая там, такая готовая для меня. И кричит, когда я все же рывком вошел пальцами в ее лоно и в тот же момент прикусил напряженный сосок. Пожирая взглядом ее лицо, наслаждаясь ее безумием и тем, как запрокинула голову и закатила глаза, впиваясь в мои волосы, словно боится, что я перестану жадно сосать кончики ее груди и вонзать в нее пальцы то медленно, то быстро, то растягивая, то растирая стенки лона изнутри.

- О дааа, голодная маленькая девочка.. очень плохая и голодная. Ждала меня? Отвечай! Ждала?

И сдавить двумя пальцами пульсирующий клитор, ловя губами ее протяжный стон.

- Ждала?

- Дааааа… ждала… Егор, прошу тебя… Возьми меня.

- Нет. Сначала покричи для меня. Очень и очень громко.

***

Но вместо другой страны ее ждал частный аэропорт в ненавистном городе с серыми улицами, который она терпеть не могла и жила там только потому, что Егор не хотел уезжать за границу. Увидела покосившиеся фонари, взлетную полосу с дырками и лужами. Дернулась, а отец так и не вернулся из туалета. Вместо него ее схватили под руки и потащили к выходу. Она еще не кричала, она еще не думала, что ее так предали. Точнее, она на что-то надеялась. Ее засунули в машину и куда-то повезли. А когда машина остановилась у массивных больничных ворот, и она увидела голые от листвы деревья и услышала злобное карканье ворон, ей стало по-настоящему страшно.

Отца увидела на пороге больницы, он как раз выходил на улицу, а ее заводили внутрь. Она заорала нечеловеческим голосом.

- Нееет! Божеее! Папааа, нет! Не надооо!

Он даже не посмотрел на нее, прошел мимо к своей машине. А она закричала:

- Будь ты проклят!

Понимая, что на самом деле проклята именно она… потому что ее привезли в закрытую психиатрическую лечебницу… Но она еще не знала, что именно ее здесь ждет.

***

Когда Аня сползла на пол, на пушистый ковер, легла на спину и развела в стороны стройные ноги... и в её глазах полыхает дикий огонь, мое собственное сумасшествие, как эхо, в черных расширенных зрачках. Все еще голодная, дрожащая. И меня трясет от того, как сильно она извивается от похоти, от того, как каждая клеточка ее тела демонстрирует мне это возбуждение. Склонился к ней, обхватил ладонью за горло, лаская большим пальцем пульсирующую венку, заглядывая в ее широко распахнутые глаза, приподнимая голову и упираясь одной рукой возле ее лица. Любуясь этой красотой и чистотой, от которой всегда срывало все планки… и от осознания, что она вся и всегда только моя.

- Я заставлю тебя рыдать, маленькая. Рыдать от наслаждения и просить пощады.

Изогнулась и протянула ко мне руки, обхватывая мою шею.

- Я буду молить, чтоб не останавливался.

И вошел в нее одним сильным толчком, на всю длину, по самые яйца, которые буквально жгло от потребности взять ее. Быстро, алчно, сильно. И ощутить, как все мои мышцы и нервы стянуло как жгутами, словно в них впились шипы дичайшего и невыносимого по своей силе удовольствия. Отдышался, чтобы не взорваться в ней в ту же секунду, как вошел, и начать двигаться, жадно брать ее бешеными сильными толчками, сдавливая тонкую талию и насаживая на себя, и подаваясь вперед. Чувствуя, как вздуваются мышцы на руках, когда двигаю ее телом и сам так же остервенело рвусь вперед, опуская руку между нашими телами и отыскивая ее налитый бугорок, который так жаждал разрядки, когда я ласкал его перед тем, как войти, и так и не дал желанного облегчения. Приостановил толчки и обвел узелок средним пальцем, потирая самый кончик и вглядываясь в ее закатывающиеся глаза, наслаждаясь тем, как она стонет, как ловит пересохшими губами воздух и шепчет мое имя. Как я мог жить без всего этого? Как я мог от нее отказаться, идиот несчастный? Ощущая, как по спине градом льётся холодный пот, как прилипает рубашка к телу и заходится сердце от её жалобных и протяжно-сладких стонов. Ускорить движение пальцев, то сжимая набухший клитор, то потирая его по кругу, останавливаясь, когда она начинает извиваться и хватать руками воздух. Кричит от нетерпения. Вся в моей власти. Потная, жаждущая, доведенная до отчаяния. И сильно сжать бугорок, слегка покручивая и срывая ее в оргазм, от которого у самого свело судорогой все тело, потому что спазмы ее лона так сладко и сильно сдавили мой член. И я под них толкнулся в нее, вонзаясь так глубоко, что у самого вырвался животный рык.

Одним движением сразу вонзиться в неё. Удерживая, когда дернулась, инстинктивно вырываясь, потому что слишком глубоко. А я сжал ее грудь, сдавливая сосок, начиная на бешеной скорости вонзать в нее свой раскаленный член под еще не стихающие спазмы ее удовольствия.

***

Когда Елену вывезли из операционной, она все понимала и все видела. Конечно, как в тумане, но ее мозги прекрасно работали. Они, как назло, не отказывали и не замутнялись. Словно каким-то дьявольским образом ее вынуждали осознавать все, что с ней происходит. После операции в реанимационной вонючей палате обсуждали, как удалили ей все женские органы. Она слышала все, что говорили эти подонки, которые вырезали ей все, что было можно из-за выдуманного диагноза, якобы угрозы распространения онкологического заболевания, которого у нее и в помине не было, обсуждали анатомические подробности всего, что они сделали с ней. Ублюдки лишили ее возможности иметь детей навсегда, они превратили ее в недоженщину. Превратили в пустышку с дырой внутри.

- Вы знаете, что у вас серьезное заболевание? И что вам нужно срочно проводить операцию?

Спросила у нее за день до операции сука-врач из гинекологического отделения клиники, записывая что-то в своем журнале после того, как осмотрела ее на кресле и чуть не вывернула ей все внутри своим ледяным гинекологическим зеркалом.

- Бред. Я совершенно здорова! Я недавно проходила все обследования.

Она и в самом деле их проходила. В слепом желании забеременеть от Егора. Хотела сделать искусственное оплодотворение и готовилась к нему несколько месяцев.

- Не знаю, что вы там проходили, но мы нашли атипичные клетки и должны вас прооперировать.

- Что значит – прооперировать?

- Мы проведем вам абдоминальную гистерэктомию, рекомендуемую мною и главным врачом отделения. Кстати, ваш бывший муж готов оплатить операцию. Дорогая и очень серьезная процедура. Какой благородный человек. Некоторые алименты не платят, а тут и лечение, и операцию. Я б ему памятник при жизни поставила…

- Неет! – Елена отрицательно качала головой, цепляясь за стол и чувствуя, как пол уходит из-под ног. А как же ее планы? Она ведь хотела родить ему ребенка?

- Уведите ее. Мне не до истерик. Готовьте к операции.

- Нееет! Не надо! Не надо операцию! Не надоооо!

***

Я перевернулся на спину и теперь насаживал мою девочку на себя быстрыми движениями, сдавливая тонкую талию, глядя на ее подскакивающую упругую грудь, любуясь мягким животом и линией ребер, ощущая, как ее длинные волосы щекочут мне ноги, когда Аня изгибается назад и извивается на мне, заставляя уже меня выть от наслаждения. Сладкая пытка – ощущать ее снаружи и так же невыносимо чувствительно вдираться в нее изнутри, скользя по шелковистым мокрым стенкам. И у меня темнеет перед глазами, сверкают разноцветные точки перед приближением оргазма, и я знаю, что он будет раздирающе-мощным. Не выдерживаю, выходя из ее тела и переворачивая на живот, поставил на четвереньки, впиваясь ладонью во влажные волосы, заставляя прогнуться и подставить мне свою блестящую от наших соков промежность. И войти сильно и глубоко, удерживая за ягодицы, глядя, как сильно ее выгибает назад, и зверея от глубины проникновения в это сладкое тело. И ощутить, как внезапно ее плоть начинает сокращаться вместе с громким протяжным криком, и меня срывает вместе с ней. Выворачивает от невыносимого, запредельного кайфа, удерживая Аню за волосы, весь взмокший, выгибаюсь назад, выстреливая в нее своим семенем, дергаясь с каждым толчком острого удовольствия, и мне кажется, что все мое тело ноет, накрытое цунами, и я слышу собственное триумфальное рычание. А в глаза все еще бьет яркий свет… вспышками подрагиваний после бешеного оргазма.

Очнулся, оплетая ее руками, удерживая под собой сильной хваткой, уткнувшись лицом в ее мокрые волосы. И меня разрывает от нежности к ней, плавит, как патоку, я словно растекаюсь вокруг ее тела вязким медом. Мне хочется целовать каждый миллиметр потной кожи, пропахшей нашим безумием. А она вдруг тихо шепчет мне…

- Я люблю тебя, Егор.

Целую ее затылок, добираясь до розовой мочки уха.

- У меня есть для тебя подарок.

Улыбается…

- И у меня.

- Показывай, - продолжая пощипывать губами мочку ушка и не выходя из нее.

- Нееет, сначала ты.

Едва перекусив после бурного секса, искупав друг друга в душевой и высушив волосы, мы едем на моей машине смотреть на ее подарок. Я заставил ее закрыть глаза и постоянно следил, чтоб она не подглядывала. До того самого момента, пока не подхватил ее за талию и, не взяв на руки, не внес через порог нашего достроенного дома.

- Открывай.

И млеть от счастья, когда она визжит от радости, целует мое лицо, мои щеки, мои глаза. Сумасшедшая девчонка. И прижав к себе, потребовать свой подарок, увидеть, как вспыхнули щеки, поставить на ноги, а потом заставить посмотреть себе в глаза и стоять в предвкушении, пока она достает из сумочки маленький снимок с какими-то расплывчатыми серыми линиями и помехами.

- Что это?

- Твой подарок. Ему шесть недель… ты станешь папой во второй раз.

Она смущенно улыбается, а меня накрывает волной неудержимого дикого счастья, настолько сильного, что, кажется, сердце сейчас остановится, застынет и разорвется на хрен.

***

Елена сидела в инвалидном кресле в столовой, за распахнутым окном пели птицы, весна бушевала в полном разгаре, деревья расцвели, и вся столовая наполнилась удушливым запахом надвигающейся грозы. Им включили телевизор, как всегда один и тот же канал, и она смотрела на экран почти не моргающим взглядом, чувствуя тяжесть во всем теле и полнейшую ясность в голове. Из нее сделали растение. Превратили ее в подобие человека. И если вначале у нее оставалась надежда, что, прекратив принимать препараты, она снова станет нормальной, то с каждым днем эта надежда таяла и превращалась в пыльцу… нет, не в цветочную, а только в вонючую и гнилую. Лекарства постепенно превращали ее в зомби. И врачи… они не стеснялись говорить при ней о том, что ее состояние ухудшается и конечности теряют чувствительность. Скоро ее совершенно парализует, и она никогда не сможет ходить и даже подносить самостоятельно ложку ко рту.

Этой ночью ей приснился кошмар. Она лежала на постели рядом со своей свекровью. И та смотрела на нее злыми глазами. Вся опутанная проводами в реанимации, она не могла пошевелиться, но почему-то смогла разговаривать. И когда врачи пришли делать Елене очередной укол обездвиживающих психотропных препаратов, старуха прошипела, испепеляя ее взглядом полным ненависти.

- Теперь ты узнаешь, что значит подыхать и все понимать… узнаешь, каково это – на моем месте. Узнаешшшшшь… узнаешшшшь.

Елена проснулась вся в поту и даже не могла закричать. И теперь сидела в столовой со стекающим с уголка рта соусом от тефтелей, которыми ее кормила санитарка, неаккуратно пихая ей ложку в рот, и смотрела на голубой ящик, который ненавидела так же сильно, как и все это заведение. И вдруг Елена оживилась. Ей даже показалось, что ее остывшая кровь побежала быстрее по венам. На экране показывали Егора Шумакова с женой. Ублюдок отстроил медицинский центр для глухонемых детей. И с ним рядом эта дрянь… его жена. Дрянь, от которой Елена так и не смогла избавиться, так и не смогла уничтожить… и эта гадина, занявшая ее место, придерживала рукой округлившийся живот. Молодая женщина счастливо улыбалась в камеру и что-то говорила, а Елена смотрела на нее и дышала все чаще и чаще. А когда увидела Егора с той убогой немой девчонкой на руках, заверезжала. Заорала так, что у нее заложило уши, а санитарка подпрыгнула на стуле. Ее скрутили и принялись закатывать рукав, чтобы вколоть новую дозу лекарства, а она смотрела на экран и орала до хрипоты.

Через несколько недель ее переведут совсем в другое отделение, где она до конца своих дней будет лежать в постели, без возможности пошевелиться и сказать хотя бы слово. Отец будет приходить к ней в гости и ставить в вазу ее любимые цветы, а мать с братом будут болтать рядом с ней так, словно ее и не существует или она просто мебель… а по ночам на соседней кровати будет оказываться ее свекровь, и до самого утра Елене придется умирать от ужаса под пристальным взглядом ее белесых глаз и молить Бога, чтобы поскорее настало утро.

КОНЕЦ БОНУСА

Комментарии

Комментарии читателей о романе: Твои не родные