Роман Твои не родные глава Глава 27

Я ее слушала и ушам своим не верила, понять не могла, что она говорит такое непонятное и странное. А потом ключи в руку взяла и как под гипнозом пошла по лестничной клетке к двери, открыла, повернула ручку и замерла на пороге. Слезы градом из глаз покатились, ручьями. Все как при маме было. Почти все. Всю мебель вернули, все поставили. То ли ту же самую, то ли похожую. А на столе шкатулку ее увидела и зарыдала уже в голос.

Схватила, к себе прижала и на полу сижу раскачиваюсь, словно прорвало меня и остановиться не могу, шатает из стороны в сторону. Маша обнимает, жалеет, а я крышку откинула, на фото мамы смотрю и успокоиться не могу… Словно не было у меня ничего дороже шкатулки этой с ее вещами.

А ночью укладывала Машу и смотрела в окно… знала, что это он сделал. Он все вернул. Только кто мне вернет мое сердце, кто мне там все зашьет, заштопает, залатает. Кто мне даст возможность забыть, как он меня… и до боли хочется схватить сотовый и набрать его номер, и в тот же момент не хочется. Ломка какая-то адская, и я ничего с ней сделать не могу. Уснула только под утро, обняв Машу, прижав ее тельце к себе и уткнувшись носом ей в шею.

А когда проснулись вместе, завтракать к тете Соне пошли, Танька как раз с ночной пришла и чуть не задавила меня в объятиях. Чуть кости мне все не переломала.

– Тссс, ты ж из меня душу выдавишь.

– Так и выдавила б. Ты чего уехала и мне ничего не сказала?

– Меня уехали. Взяли, в машину посадили и уехали.

Чуть ножом не порезалась, и Танька его у меня отобрала.

– Бывший твой, подонок, да?

– Да…

Я пока не готова была рассказывать, что именно там произошло, а она не настаивала.

– Я Машу хотела у вас оставить и пойти работу искать.

– Ань, тут такое дело… мы с мамой сами на работу устроились. Она за ребенком присматривает на соседней улице иногда и ночами, а я на завод… новый же комбинат открыли, у нас набор был. Вот и работаю. Ты… ты прости. Я в выходные могу и когда не на смене.

Я видела, как ей неловко, и нет, не обижалась, я все понимаю, им тоже работать надо. Решила вместе с Машей идти работу искать. А что делать? Пусть видят, что у меня ребенок, возьмут – значит, возьмут. А нет – буду дальше искать.

Я взяла у тети Сони газету, обвела объявления, обзвонила и поехала на собеседования. В первом месте, где требовалась уборщица в магазин и раскладчица, меня не взяли сразу, из-за ребенка. Второе место оказалось ночным клубом, третье ларьком круглосуточным… там вроде как были согласны взять меня с ребенком. Только места практически нет. Маше придется двенадцать часов на табуретке высиживать. Дальше была парикмахерская, там тоже уборка и тоже без детей, ветеринарная клиника, где тут же отказали, я им не подошла без какой-либо причины. Обратно мы шли удрученные, я молчала, и Маша листья ногами пинала.

А потом меня кто-то догнал и схватил за руку, от неожиданности я чуть не закричала, а когда увидела – кто это, застыла на месте. Передо мной стояла Регина Сергеевна. В длинном пальто и в сиреневом берете. Она смотрела на меня и кусала губы…

– Что вы здесь делаете? Вы следили за мной? Это он вам приказал? Убирайтесь немедленно и не смейте за мной ходить.

– Анна… Аня, я сама приехала. Мне поговорить с вами нужно.

– Нам не о чем говорить. Я совсем не понимаю, зачем вы меня преследуете. Вас он подослал?

– Кто? Егор Александрович? Нет. Он меня уволил, когда вы уехали. Я сама вас искала.

– Зачем?

Стиснула ручку Маши, пристально вглядываясь в зеленые глаза Регины.

– Я хотела бы продолжить ухаживать и смотреть за Машей.

Я ее не понимала совершенно. Точнее, понимала, но мне это как-то странно выглядело.

– У меня нет денег оплачивать няню.

– Я не возьму денег.

– Тогда я не понимаю. Зачем вам это все? Какой смысл?

– Маша… Маша – моя внучка.

Если бы сейчас подо мной разверзлась бездна, я бы не так испугалась, как в эту секунду. Я ей даже не ответила. Стиснула руку дочери и буквально побежала прочь от этой женщины. А она за мной.

– Аня… Аня, постойте. У меня нет злых намерений, Анечка, я вас прошу, подождите. Я просто помочь хочу… пожалуйста. Остановитесь. Аняяяя… у меня больше ничего и никого осталось. Я вас умоляю. Я только смотреть, только помогать… не претендовать, молчать. У меня дочь два года назад умерла… Больше нет никого. Я сирота...

Сама не поняла, как остановилась и медленно к ней обернулась….

***

Я налила ей чай с крепкой заваркой, заглянула в спальню – Маша расположилась на коврике и что-то рисовала. Как ни странно, она обрадовалась Регине. Я всегда считала, что она ее ненавидит… а оказывается, все наоборот было.

Регина отпила кипяток из чашки, ее руки дрожали и голос срывался по мере того, как она говорила.

– Лилечка была красивой девочкой, одаренной. В художественную школу ходила, на музыку, училась хорошо. Пока с этим не познакомилась. Знаете, как бывает, я вся в работе, еле концы с концами сводили, а я и учителем, и вечером репетиторство. Все деньги-деньги, для нее все. Когда поняла, что упустила ее, поздно уже было. Она и музыкальную школу бросила, и художественную, только гульки ее интересовали. Потом наркотики у нее нашла. Отругала, в комнате закрыла. Так она через окно удрала. Месяц домой не возвращалась. Меня в полицию вызвали, ее пьяную где-то на вокзале задержали. Телом торговала. За дозу. Пока я искала ее, фото развешивала, она… она себя продавала.

Регина лицо руками закрыла, а я ее плечо стиснула и еще чаю подлила.

– Пытались лечить ее. В клиники возила. Квартиру продала, на три работы устроилась. А она из клиники сбежала, и все. И больше никто найти не мог. Нашлась, только когда уже с пузом была, приходила ко мне за деньгами. На себя уже не похожая. Понимаете, был ребенок и не стало его. Улица отобрала. Какие-то пару месяцев, и все. И время было упущено. Она в ту ночь спать у меня осталась, я ее выкупала, расчесала. Сказала, чтоб она оставалась, вырастим ребеночка, справимся. Обещала остаться… я уснула, а утром ни ее, ни денег. Все украла до последней копейки. Даже колечко мое и крестик вынесла. Потом уже в роддоме ее нашла… У меня там подруга работала медсестрой. Она мне потом все про ребенка и рассказала… только не сразу, а после смерти Лили моей. Я тогда жить не хотела, веревку на батарею повесила и… она с утра пришла как раз и буквально из петли достала. Тогда мне про подмену и рассказала, и кому отдали. Я вас много лет искала…

Мы просидели до самого утра. Другой она мне теперь казалась. Личное горе меняет человека. Когда он о нем рассказывает. Теперь она мне больше не виделась вороной в черном… она мне казалась истощенной, несчастной женщиной, потерявшей дочь и внучку. Она мне даже чем-то напомнила мою маму.

– У меня остались кое-какие сбережения. Я все эти годы ничего не тратила, работала с проживанием. А мне одной много и не надо. Вы мне позвольте за внучкой присматривать. Я буду заботливой и внимательной. Мне ничего не нужно. Только помогать и быть рядом. Пожалуйста… заклинаю вас всем, чем только можно, позвольте. Это смысл моей жизни. Я ничего ей не скажу. Я обещаю. Пока вы сами не решите, она ничего не узнает от меня.

Я медленно выдохнула, а потом сжала ее руку.

– Присматривайте. На самом деле, мне некому… а работать нужно.

– Я буду приходить, во сколько скажете, и уходить, и…

– Оставайтесь. Здесь две комнаты. Места всем хватит.

Регина вдруг схватила меня за запястье и прижала мою руку к своим губам.

– Вы святая женщина… святая. Таких не бывает. Вы даже не представляете, что сейчас сделали для меня. Вы вернули меня к жизни.

***

Моя жизнь вливалась в русло постепенно, но очень уверено, когда живешь ради кого-то. Я посвятила всю себя Маше. Я даже начала смеяться и чувствовать себя живым человеком. И не вспоминать о той части себя, которая так и осталась омертвевшей. Я даже научилась почти не плакать о нем. Справляться с приступами острой тоски. То услышав нашу музыку, то пройдя по улице, где вместе бывали когда-то. Вначале захлестывало, а потом отпускало. И я ждала, когда это пройдет.

Но пока не слышу, не вижу – так легче. Словно выстраивать между нами стену, через которую ему не перебраться, и тут же смеяться над собой, истерически хохотать. Он не переберется? Да надо будет – из-под земли достанет. Только я хотела, чтоб он меня забыл. Просто оставил в покое… какая-то часть меня мечтала об этом, а какая-то захлебывалась в агонии от мысли, что так и будет. И ненавидела себя за то, что все равно думаю о нем, за то, что все чаще возвращаюсь в прошлое, где девочка в белых носочках влюбилась в мальчика из совершенно другого мира и поверила в свое счастье… самое страшное, что эта девочка все еще жива внутри меня и что она точно знает, что больше никогда и ни с кем не будет так счастлива. Даже если это счастье принесло столько невыносимых страданий…

Я устроилась работать в частную стоматологическую клинику и в магазин одежды. Конечно же, на уборку. Но платить обещали хорошо. И там, и там. Первое время уставала как собака, приходила и валилась с ног. Не знаю, если бы не Регина, я бы, наверное, сошла с ума и не смогла заботиться о Маше. Но эта женщина была каким-то даром небес. Ничего подобного я не замечала в ней раньше, в доме Егора. Она там словно играла какую-то роль. А здесь и успевала убрать, и с Машей погулять, и обед сварить. Через какое-то время я уже не представляла, как жила без нее раньше. Она еще умудрялась мне денег занимать и, конечно же, не брать, когда я возвращала.

– Когда я жила у Егора Александровича, Машу возили в какую-то клинику… Я так понимаю, там ничего не вышло?

– Тогда я не знала, что Маша не моя биологическая дочь, а для назначения лечения нужны были генетические проверки. Я понятия не имела, где искать ее родственников. Да и денег таких у меня нет… А Егор Александрович не ее отец, и оплачивать нам лечение не обязан, да и я б не взяла.

– Я понимаю…. А если бы все же он помог вам с лечением и…

– Нет. Я не хочу. Я попробую обратиться в фонды, собрать что-то сама.

– Но ведь это здоровье Маши, Анечка, тут можно гордость немного убрать.

– Я опаздываю на работу. Мы еще поговорим об этом, хорошо? Вы помните, у Маши сегодня рисование.

– Да, конечно, помню. А вы допоздна там не убирайте, ведра старайтесь ногой двигать, не то спину надорвете.

***

Я не сразу заметила, что за мной едет машина. Не сразу обратила внимание, потому что бежала к остановке, попала под дождь и махала отчаянно руками, когда маршрутка уехала у меня из-под носа. Выругалась, топая ногами, и подула на замерзшие ладони. Перчатки дома забыла или потеряла в магазине. Уф. Теперь минут сорок тут стоять. Холод собачий и дождь мерзкий, колючий, поздне-осенний.

Переминаясь с ноги на ногу, дую на руки, как вдруг вижу – напротив остановки джип тормозит. Стекло опускается, и у меня все внутри тоже опускается. Радость мгновенная, глупая, запредельная, потому что лицо ЕГО увидела. И тут же схлынула, и меня захлестнуло до бледноты и мороза по всей коже. Зачем он здесь… как ножом полоснуло предчувствием боли. Потому что с ним только она… только все ее оттенки. И время словно застыло вокруг нас, воздух перестал двигаться, а у меня все закрутилось внутри, завертелось… я не могла перестать смотреть в его светло-серые глаза и ощущать, как начинает печь в горле, как больно глазам его видеть снова. Сердце то билось, то снова замирало. Оно было радо видеть его, пожирать его лицо… и наслаждаться каждой секундой, позабыв на мгновения о ненависти. Егор смотрел на меня очень долго, пока вдруг тихо не сказал:

– Здравствуй, Нюта.

А я вздрогнула, потому что даже звук его голоса – боль.

– Привет.

– Остановка знакомая.

– Нет, это не та остановка.

– Какая разница – та или нет… разве не похоже?

– Нет, не похоже.

А у самой сердце о ребра колотится с такой силой, что кажется, я сейчас в обморок упаду.

– Давай домой отвезу.

– Скоро автобус приедет.

– Через тридцать пять минут. – он посмотрел на часы и улыбнулся мне… как тогда, много лет назад.

– Ты выучил расписание автобусов?

– Да. Выучил. Если каждый день ездить по одному и тому же маршруту, то и не такое выучить можно.

– В смысле ездить по одному и тому же маршруту?

– Провожать тебя домой, например, или на работу.

Я перестала переминаться с ноги на ногу и посмотрела ему в лицо.

– Ты шутишь? Издеваешься надо мной?

– Нет, не шучу.

И внутри становится одновременно и жарко, и холодно.

– Зачем? Чего ты хочешь, Егор? Мне не нужны эти жертвы, вот это все мне не нужно.

– Я знаю. Это было нужно мне.

Я усмехнулась.

– Кто бы сомневался, что ты в чем-то себе откажешь.

– Регина нашла тебя, да? Знаешь кто она?

– Знаю. Она хороший человек и помогает мне с Машей.

– Она ее родственница и носительница генетического материала, нужного для обследования. Садись, я отвезу тебя домой и поговорим… Не бойся. Я, правда, отвезу тебя домой.

Я посмотрела на небо, затянутое сплошными тучами, на лужи с пупырышками затяжного дождя, на свои красные руки и решительно сделала шаг вперед. Егор открыл передо мной дверцу машины. Я юркнула на переднее сиденье и чуть не застонала от блаженного тепла, которое разлилось по моему телу.

– Антонина нашла клинику в Италии, где недавно появились новые методики. Там работает ее знакомый, точнее, лучший друг ее отца. Он готов прооперировать Машу, вживить ей слуховой аппарат, потом можно будет научить ее разговаривать. Антонина рассказала мне о перспективах, она нарисовала для меня целую схему, разные исходы операции. Там больше 99% успеха. Притом можно закончить все исследования, так как есть бабушка Маши.

Он говорил так горячо, с таким искренним запалом, а я не верила, что мы вот так сидим рядом, и Егор… этот циничный, холодный и властный человек сейчас рассказывает мне о лечении моей дочери. Рассказывает так, словно для него это действительно важно.

– Я… я все уже оформил, Нют… я билеты купил и загранпаспорта вам сделал.

– Останови машину.

– Ей нужна эта операция, как ты не понимаешь? Какая разница, что это я. Пусть ты меня ненавидишь, пусть никогда не простишь, но при чем тут она?

– И что я должна буду дать тебе взамен? Отрезать себе руку, выколоть глаз или опять раздвигать ноги молча и покорно?

И он действительно остановил машину. Ударил кулаками по рулю. Несколько секунд мы молчали.

– Мне ничего от тебя не нужно. Я хочу, чтоб Маша жила полноценной жизнью.

– Какое тебе до нее дело. Она не твоя дочь. Мы тебе не родные.

Резко вскинул голову и посмотрел на меня глазами полными яростного отчаяния.

– Я возвращаю долги….

– Думаешь, можешь расплатиться?

– Нет, думаю, что просто могу помочь.

– Мне не нужна твоя помощь. Я прекрасно справляюсь без тебя.

– Научилась больно бить, маленькая? Наслаждаешься? Бей… Но ребенок здесь не при чем. Это только наша война, а у нее пусть будет право на счастье.

Он протянул мне папку и конверт.

– Здесь приглашение, все документы и билеты.

Я долго смотрела ему в глаза, а потом тихо сказала:

– Только обещай, что ты с нами не полетишь и преследовать нас не будешь. Обещай, что мне не придется до конца дней расплачиваться за твою милость. Ни мне, ни МОЕЙ дочери.

Он бросил папку мне на колени и открыл дверь с моей стороны.

– Счастливой дороги, Аня. С вами поедет другой человек, он будет вас везде сопровождать. Передай Маше…

И показал жестами «я соскучился». Джип сорвался с места, а я так и стояла под навесом подъезда с бумагами в руках, а по щекам слезы покатились. Едва увижу его, так и выворачивает душу, так и хочется взвыть от тоски, заорать, забиться в истерике. Закричать вслед машине, чтобы вернулся… Ничего… ведь когда-нибудь станет легче. Наступит тот день, когда я смогу его разлюбить.