Роман Твои не родные глава Глава 25

А потом иная боль вытеснила из моей груди ту прежнюю, на меня обрушился шквал, торнадо, адские тучи, закрученные черными клубами, с ураганными вихрями понеслись прямо на меня, чтобы погрести под грязью и обломками стихии.

Антонина прикрыла за собой дверь, и, едва я ее увидела, мне стало страшно, что с Машей что-то не так. У меня от волнения пот градом по спине покатился.

– Вот ваши анализы. Даже не знаю, стоит ли вас волновать, когда вы только оправились после травмы.

Я взяла у нее бумаги и тихо спросила:

– Егор Александрович сдавал кровь на тест?

– Сдавал…

На секунду у меня захватило дыхание, и я глубоко втянула воздух, чувствуя, как покалывает болью виски.

– Тест отрицательный. Он не является отцом девочки.

Кровь отхлынула у меня от лица, я ощутила это физически, как бледнею.

– И вы тоже.

– Что?

– Вы тоже не являетесь ее матерью. Вы с Егором Александровичем не биологические родители Маши. Именно поэтому я не могу провести обследование до конца. Мне нужно найти ее родственников… хоть каких-то.

Я смотрела в одну точку, и меня начало колотить крупной дрожью, так, словно везде открыли окна, а на улице минус тридцать градусов мороза. Какие-то обрывочные мысли… тот день, когда я потеряла сознание в электричке, роддом, лица врачей.

– Я думаю, что ребенка подменили в роддоме. Там, где вы рожали. Вы помните тот день?

Нет, я его почти не помнила… Я пыталась вспомнить. Лихорадочно трясла свое подсознание. Даже потом, когда Антонина ушла, я смотрела перед собой остекленевшим взглядом и прокручивала тот день. Обрывки реальности были настолько неясными, настолько размытыми, что я не знала – верить им или нет.

«Не дышит… запиши время… давай я попробую еще раз… да она умерла еще в утробе… давай еще раз… нет, не выходит…. О, Господи».

Тогда я думала, что они говорят не обо мне… тогда я предпочла об этом забыть, ведь мне на руки дали мою девочку, мою Машеньку, и она затмила собой любой бред и любое воспоминание. Хотя… я помню, мне приснился сон. Приснилось, как из меня вытаскивают другого ребенка, и я рыдаю, что это неправда, что моя дочь жива. Я помню, рассказывала этот сон маме, и она меня успокоила, сказала, что это всего лишь мои страхи.

А это были не страхи… это были воспоминания.

Я позвала Егора сама. Набралась смелости и позвонила, чтобы он пришел. Мне уже было нечего бояться… в ту ночь я многое поняла. Я собрала свою жизнь по осколкам и склеила в изуродованную, прошитую ржавыми нитками, растрескавшуюся картину. Перед его приходом я встала с постели и долго смотрела на себя в зеркало… Едва отросшие волосы, худое лицо, глаза с огромными синяками под ними и бледные губы. Тело превратилось в кости, обтянутые кожей, спрятанные под больничной пижамой. Вот и хорошо. Сегодня мне нравится быть страшной, быть уродливой и наконец-то поставить все точки над и. Я не хочу больше бояться, прятаться, скрываться. Я хочу жить. БЕЗ НЕГО. Без его тени, преследующей меня по пятам.

Егор прикрыл за собой дверь палаты, он пришел с цветами. Я усмехнулась. Как вовремя. Цветы, извинения, давление на тех, кто знает правду. Как это похоже на его прошлые приемчики. Только я уже не та Аня. Не сработает, как когда-то, когда он открыл на меня сезон охоты и добивался так, что у меня не оставалось ни малейшего шанса.

– Завтра меня выписывают.

– Да, я знаю. Дома все готово к твоему приезду…., – выдержал паузу. – Здравствуй, Нюта.

– Я не поеду к тебе домой.

Подняла взгляд и посмотрела на него через зеркало. Больно смотреть. Особенно когда приняла решение, что готова на что угодно, только не оставаться рядом с ним.

– Почему?

Спросил так обыденно, будто мы все еще женаты, и я вдруг решила покапризничать.

– Как все просто у тебя. Почему? Потому что я больше не намерена выполнять условия твоей сделки. Да и смысла в ней больше никакого нет. Тебе больше нечем меня держать и пугать, Шумаков. Ни одного козыря. Теперь только связать и держать силой. Станешь?

Улыбка пропала с его губ, она исчезла мгновенно, и уголки опустились, взгляд стал болезненно тяжелым.

– Кто рассказал?

– Какая разница кто. Это теперь не имеет ни малейшего значения. Ты разве не это пытался мне доказать? Что Маша не твоя дочь? Так и есть. Ты был прав. ОНА ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НЕ ТВОЯ! – сама не поняла, как сорвалась на крик, – и мне больше нечего делать в твоем доме. Я больше не желаю никакого лечения и никаких операций. Мы и так справимся. Жили без тебя раньше и сейчас проживем!

Сделал несколько шагов ко мне, и мне захотелось войти в зеркало, чтобы спрятаться от него там. Чтоб не приближался. Чем дальше он стоит, тем уверенней я себя чувствую.

– Для этого ты позвала меня сюда? Сказать, что больше не боишься? Я думал, мы поговорим о нас…

– Да, только для этого. Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое, Егор. Меня и МОЮ дочь. Перестал играть с ней в отца и вернулся к своей прежней интересной жизни без нас. Нас уже давно нет. Нас ты убил еще пять лет назад. Сам. Собственноручно. И ты знаешь… ты оказался прав… твои проклятые тесты были настоящими. Только тебе даже в голову не пришло, что я не виновата… ты так сильно меня любил, что тебе было легче казнить меня, чем постараться поверить.

Сделал еще несколько шагов ко мне, швырнул цветы на тумбочку.

– Думаешь, моя жизнь без тебя была действительно интересной? Думаешь, мне было легко тебя казнить? Думаешь, я не горел живьем в аду все эти годы?

– Я не думаю. Я знаю. Ничего ты не горел. Ты жил счастливо со своей женой. Или ты предлагаешь мне пожалеть палача, который вырезал мне сердце без единого сожаления? И вообще, я больше не хочу о тебе думать, Егор. Теперь я имею на это полное право.

– Имеешь.

Ответил как-то обреченно, и даже не поверила своим ушам, что слышу его голос именно вот так. Как эхо того, былого, уверенного в себе, дерзкого.

– Только давай сначала поговорим. За все эти годы. За все пять лет давай хотя бы один раз с тобой поговорим, маленькая моя. Просто выслушай… просто дай мне сказать.

«Маленькая моя». Нет-нет-нет. Только не это. Не нужно снова меня затягивать в это болото, ловить на эти старые трюки. Я выросла из них, у меня больше нет на них сил.

– Если ты пообещаешь, что потом уйдешь, мы поговорим.

Снова посмотрела на него через зеркало и увидела, как он стиснул челюсти, отвернулся в сторону, кусая нижнюю губу. На лбу слева пульсирует вена, как бывало всегда, если он сильно нервничал. Ладонь непроизвольно защекотало от тактильных воспоминаний, как гладила его волосы в такие минуты.

– Конечно, я потом уйду. Послушай… Нюта…

– Аня. Называй меня Аней. Или Анной, как…, – осеклась, не смогла ударить настолько больно.

– Нюта. Для меня ты Нюта. Так вот, послушай меня внимательно… я знаю, что сейчас на тебя обрушилась эта правда и выбила у тебя землю из-под ног. На меня она обрушилась чуть раньше, и я уже пытаюсь стоять твердо, хоть это и плохо мне дается…

Я подняла руку вверх.

– Пожалуйста, не надо, Егор. Я знаю твои ораторские способности, но я не хочу сейчас слушать это все. У меня нет сил. Я устала. Я хочу уехать в свой город и больше никогда тебя не видеть. Пойми, ни одно твое слово ничего не изменит.

Он побледнел, или это освещение в палате исказилось, или у меня в глазах что-то не так.

– Допустим, ты уедешь… допустим, я тебя отпущу и все будет, как ты захочешь.

От его «допустим» меня начало тошнить. Он, как всегда, уверен, что может вершить мою судьбу, как ему вздумается.

– Как ты будешь жить? На что ты будешь растить ребенка?

Я рассмеялась. Не смогла не рассмеяться.

– Все пять лет тебя это нисколько не волновало, а сейчас вдруг стало важно? Все пять проклятых лет я еле сводила концы с концами, а сейчас… сейчас ты вдруг подумал об этом?

Егор в несколько шагов преодолел расстояние между нами и стал позади меня возле зеркала. Такой огромный, сильный… такой родной и в то же время до боли чужой. А я была слишком самоуверенной, чтобы думать, что его близость не начнет сводить меня с ума, как и всегда.

– Я думал об этом всегда… ты не взяла у меня ни копейки. А потом я… я делал ошибку за ошибкой. Черт, Аня… я не знаю, что сказать, я не знаю, какие слова найти, как… у меня их нет. Я бы сказал, что я сожалею… но это не сожаление. Я с ума схожу, зная о том, какую боль тебе причинил. Я хочу все исправить, я хочу хотя бы попытаться… мне все равно, что показал тест. Мне все равно – наша дочь Маша или нет… биологически. Это не имеет значения. Я… Нютааа, прости меня.

Положил руки мне на плечи, и я захотела заорать от бессильной ярости, от отчаянного желания, чтоб не прикасался, передернула плечами, сбросила его ладони.

– Не надо! Не прикасайся ко мне!

Поднял ладони вверх.

– Не прикоснусь, пока не позволишь. Позволь мне помочь… позволь мне заботиться о тебе.

Наклонился к моему затылку и провел по нему пальцами.

– Я мог бы… Я мог бы так много дать вам обеим….

– Нет! Не мог бы! Нам это не нужно. Не нужна твоя забота.

Резко повернулась к нему, ощущая, как заливает очередной волной той самой черной ненависти, от которой по коже бегут мурашки и дрожит каждый мускул.

– А ведь ты не меняешься. Ты, каким был лжецом, таким и остался. Ты ведь собрался солгать мне. Ты собрался ничего не говорить. Как всегда, твоя стратегия – вечная, грязная ложь. Вот почему ты считаешь других такими же лжецами. Не смей говорить, что ты мог… ты ничего не смог. Ты смог лишь вышвырнуть меня, поверить в ложь… а потом смог мстить мне за свои же ошибки.

Он вздрагивал от каждого слова, словно я его била наотмашь по лицу. На какие-то доли секунд я увидела в его серых глазах вспышку ярости, едкую, острую, и мне стало страшно. Ведь он в любую минуту может снова начать меня ломать, сделать что угодно, чтобы заставить быть с ним. Ему нельзя доверять. И никогда не смогу больше, да и не хочу.

– Да… я совершил много ошибок… очень много. Так много, что я в них тону и захлебываюсь. Но самой огромной моей ошибкой было то, что я вообразил, что смогу жить без тебя.

Неужели он говорит мне это? Говорит мне эти слова чуть охрипшим голосом? Или это иная стратегия, иной способ заставить меня сдаться? Как же я боюсь тебя, Егор, как же я не доверяю нам обоим. Нет. Мне будет лучше вдали от тебя. Я должна выдержать и бежать… вытерпеть этот разговор до самого конца и не прогнуться под тебя.

– Позволь нам с Машей жить без тебя. Мы точно сможем, если ты не станешь мешать… А если станешь, я буду воевать с тобой, даже если у меня нет столько сил и власти. Я не позволю тебе себя ломать. Хватит!

– Мешать и ломать? Вот как ты называешь то, что я хочу заботиться о вас? Я люблю тебя, Аня! Все эти годы я любил тебя… безумно любил и ненавидел!

Стиснул кулаки, и я невольно отпрянула назад, а черты его лица тут же разгладились.

– Нюта, девочка моя, родная…. я не могу отпустить тебя, прости меня. Слышишь? Постарайся…

Внезапно привлек к себе, сжал мои плечи и уткнулся губами мне в шею, вызывая дрожь по всему телу.

– Нютааа, сил нет никаких, я без тебя сдохну. Давай попробуем еще раз… сначала. С чистого листа. Один шанс. Дай нам… прошу тебя, девочка моя, любимая, пожалуйста. Не могло ведь все исчезнуть… я ведь чувствую тебя, ты помнишь?

Я глотала воздух пересохшими губами, ловила его и это было невыносимо, у меня больно билось сердце где-то в горле. Егор никогда не говорил мне такие слова… никогда не говорил этим голосом, полным боли и отчаяния. И мне казалось, что я опять начинаю гореть в адском пламени, опять полыхаю этой болезненной страстью к нему, и мне до безумия хочется вскинуть руки и обнять его за шею, заорать – даааа, давай начнем сначала… Только что тогда останется от меня? Кем стану я? Растоптанной у его ног… Той самой жалкой дурой, о которую можно вытирать ноги, а потом жениться на другой.

– Он не нужен мне, этот шанс. Слишком поздно, Егор. Отпустиии…

Уперлась руками ему в грудь, стараясь оттолкнуть, освободиться из этого плена, из сумасшествия, в которое он пытался меня утянуть. Жестоко, безжалостно и опять наплевав на то, что чувствую и говорю ему я. Он ведь гордый. Пусть уйдет. Пусть разозлится и оставит меня в покое.

– Не могу отпустить, Нюта…

– Один раз смог, сможешь еще раз.

Оторвался от моей шеи и смотрит в глаза. То в один, то в другой, руками скулы мои сжимает и гладит большими пальцами.

– Бьешь? Ну бей. Сильнее бей. Бей так, чтоб легче стало… ты ведь хочешь, чтоб мне было больно…

– Нет, нет, Егор. Я не хочу, чтоб было больно мне и моей дочке… Просто отпусти нас, забудь, дай мне жить, дышать без тебя. Нет смысла больше ненавидеть и преследовать. Дурная ошибка… стечение обстоятельств… Горе. Но так было суждено. Мы не должны быть вместе.

Ударил двумя руками по тумбочке, и я зажмурилась.

– Хорошо… хорошо, я тебя отпущу. Только скажи мне, честно скажи…

Сдавил пальцами переносицу, словно собираясь с мыслями, а у меня от слабости голова кружится и зарыдать хочется. О том, что поздно уже, что он раньше должен был вот так… раньше.

– Не любишь меня больше, Нюта? – резко привлек к себе, сжал затылок двумя руками, всматриваясь мне в глаза. – За эти годы разлюбила?

– Ты не оставил мне выбора.

Руки разжались, и он меня отпустил, сделал несколько шагов назад, челюсти стиснуты, смотрит исподлобья и с такой болью, что она мне резонансом в сердце отдает.

– Позволь мне…, – осекся, и голос сорвался, сдавил виски пальцами одной руки, словно пытаясь прийти в себя, – позволь мне хотя бы заботиться о вас. Видеться с Машей.

– Не нужно. Зачем она тебе? Поиграть в отца? Заставить ее страдать, когда тебе надоест? Мы тебе не родные. Впрочем, ты это понял задолго до всех подтверждений. Уходи, Егор.

Развернулся и пошел к двери, а я пальцы за спиной стиснула, так стиснула, что ногти ладони прокололи, и губы до крови закусила, чтоб не заорать, не позвать его обратно. Мой бывший муж остановился у двери, достал сотовый из кармана и положил на столик у стены.

– Включи здесь диктофон, послушай… ты должна это знать.