Роман Табу на вожделение. Мечта профессора глава Глава 54

Юля

— Ах ты, зараза такая! — Юля от души молотила брата подушкой по спине. По голове. По плечам. Мама уединилась с Маратом в зале, плотно прикрыв за собой дверь. А она вломилась в спальню к этому предателю и вершила справедливое возмездие. Костя громко хохотал, но увернуться даже не пытался. Правда, прикрывал рукой поврежденное колено, чтобы Юля случайно не заехала мягким снарядом прямо по нему.

— Аккуратнее! — бубнил сквозь смех. — Да аккуратнее же ты! Ну!

— Говнюк! — обиженно фыркнула девушка, когда выдохлась окончательно. — Тебя кто за язык тянул, а?

Неопределенно пожав плечами, Костя удобно устроился на разложенном диване, застеленном мягким цветастым пледом. Поймав ее за запястье, он вынудил Юлю распластаться рядом. Девушка повиновалась и уже секунду спустя, положив голову на плечо брату, вместе с ним сверлила потолок потерянным взглядом. Он задумчиво перебирал пальцами ее волосы.

— Не злись, — произнес наконец, — ты все равно собиралась рассказать ей!

— Но не так же! Я планировала сделать это… сама! И… чуточку мягче!

— Да брось. Итог-то один.

На сей раз Юля вынуждена была согласиться.

Тяжко вздохнув, она замолчала. В воцарившейся тишине из зала до них доносились приглушенные голоса матери и Марата. Они что-то бурно обсуждали. Что именно? Одному богу известно. Слов было не разобрать.

Но… хотя бы не кричали. И эта малость давала хоть какую-то надежду на положительный исход их… непростой беседы.

— Юль?

— Даже не разговаривай со мной! — она обиженно пихнула его локтем в бок.

Малой заулыбался. А потом произнес заговорщицки:

— Почему? Может, я хочу дать тебе отличный братский совет!

— Какой еще совет?

— Делай это чаще!

— Что именно?

— Спи с ним чаще. Максимально часто. И желательно без защиты.

От неожиданности Юля поперхнулась собственной слюной и громко закашлялась под его же звонкий смех. Отдышавшись, она прохрипела:

— Ты… прикалываешься, что ли?

— Я серьезен, как никогда! — решительно возразил брат. — Он у тебя крутой. Очень крутой. Хотел бы я именно такого отца своим будущим племянникам!

Замерев от необъяснимого трепета, наполнившего душу, от нестерпимого жара, разрастающегося где-то в области солнечного сплетения, Юля робко улыбнулась. Никогда раньше она не представляла Марата в таком качестве.

А едва позволила подобной неосторожной мысли просочиться в сознание, и… воздух закончился в легких. Резко приняв сидячее положение, девушка приложила ладони к вспыхнувшим щекам и сбивчиво затараторила:

— Что ты такое… о чем… господи, Костя! Я не загадывала так далеко. Мне хорошо с ним. Здесь и сейчас. Что будет дальше – время покажет. Но…

— Но?

— Некоторое время назад он предложил мне… ну, знаешь… к нему переехать.

— Да ладно? — протянул малой. — А ты что?

— Пообещала подумать. Страшно все же.

— Угу. Ну, ясно все.

Костик закопошился, пытаясь согнать ее с дивана.

— Вставай давай! — запыхтел он, сдвигаясь к самому краю. — Расселась тут – ни пройти ни проехать!

— Но…

— Вставай, говорю!

Деваться было некуда. Не издеваться же над травмированным человеком?

Попова раздраженно фыркнула, но его требование выполнила.

Спустя секунду-другую брат тоже встал. Удерживая равновесие, он запрыгал на одной ноге в сторону их общего платяного шкафа. Ничего не объясняя, выудил из его недр огромную дорожную сумку и принялся с небывалым энтузиазмом торопливо запихивать внутрь… ее вещи!

— Эй! Ты чего творишь? — возмущенно взвизгнула Юля, подскакивая к нему.

— Я-то? Сестре помогаю!

— С чем?

— С переездом!

— Слушай…

— Будем считать, — прервали ее бесцеремонно, — что ты уже подумала!

— Костя!

— Что?

— Перестань!

— Сама перестань! — он с грохотом захлопнул дверцы шкафа. — Мужика вшторивает от тебя похлеще, чем от первоклассной колумбийской дури! А она все «думает». Так можно и до пенсии думать. Не-не-не! Чемодан. Вокзал. И, как говорится… скатертью дорога в его крепкие объятия!

На подобное заявление Юля лишь развела руками, закатила глаза и беззлобно буркнула:

— Придурок!

Не желая более продолжать этот разговор, она демонстративно покинула его комнату. Держась за стены и мебель, брат двинулся за ней, перемещаясь осторожными короткими прыжками.

— Систер, ты че, обиделась?

На языке вертелось множество колких фраз, но озвучить их она не успела.

Дверь зала распахнулась, и оттуда с телефоном в руке разъяренной фурией выскочила их мать. Следом на пороге появился невозмутимый Каримов.

Увидев их с Костей, мама обратилась к своему недавнему собеседнику.

— Прошу прощения! Оставлю вас ненадолго. Боюсь… не сдержусь при детях.

Она выскочила на улицу, на ходу набирая чей-то номер. Снедаемая любопытством, Юля ринулась к ближайшему окну и распахнула его настежь. Как выяснилось мгновение спустя, звонила мама… их отцу.

И таких отборных матов в его адрес, обвинений и даже угроз расправы они от нее еще не слышали. Костя восторженно присвистнул:

— Ух ты! А нам есть чему поучиться!

Прекрасно понимая, откуда ноги растут, Юля уставилась на Марата.

— Что ты рассказал ей? — прошелестела еле слышно.

Он прожег ее непреклонным непроницаемым взглядом:

— Все, что знал сам! Все, что ты от нее утаивала!

— Прямо… все? — голос предательски дрогнул.

— За исключением парочки деталей, о которых и тебе-то знать не следовало!

— Боже…

— Не переживай. Твоя мама – на редкость адекватная женщина.

— Ну да! — скептически. — Я слышу!

К слову, в этот момент мама как раз-таки завершила разговор.

А потому Юля поспешила захлопнуть створку и отойти от окна.

Марат выразительно вскинул брови:

— И тем не менее многие вещи она приняла достаточно стойко.

— Какие, например?

Резким движением он притянул Юлю к себе.

— Потом расскажу, — пробубнил, прижимаясь губами к ее виску.

Табун мурашек расползся по коже от столь невинной ласки.

Сражаясь за чертов самоконтроль, Попова тихо обронила:

— Почему… не… сейчас?

— Потому что сейчас, пташечка, мне пора возвращаться в город!

«Ох, черт! — подумала с тоской. — Я и забыла совсем!»

— Может, задержишься на часок-другой? — предложила, буквально замирая от волнения. — Мама свою фирменную утку запекла!

— Не думаю, что это уместно, — ответил Марат после непродолжительной паузы. — Побудь с семьей. Вам есть что обсудить.

Их диалог был прерван возвращением матери.

Громко хлопнув дверью, она воинственно уперла руки в бока и заявила:

— Дети! — судорожный вздох. — Я очень виновата перед вами! Мне стыдно за то, что… я дала себе слабину. За то, что в какой-то момент сломалась под гнетом обстоятельств и увязла в своих собственных переживаниях. Из-за этого вы почувствовали себя уязвимыми. Взрослыми. И самостоятельными. Из-за этого решили, что все трудности должны обязательно преодолевать в одиночку. Но это не так! У вас все еще есть мать! Мать, которая убьет за вас, если придется! Да, мы лишились одного из членов семьи. Но знаете что? Баба с возу – кобыле легче! Не пропадем. Однако, с этого дня больше никакой лжи! Не нужно утаивать от меня ничего. Не нужно пытаться оградить меня от лишних переживаний. Правда! И только правда! Ясно?

Прекрасно понимая, что большая часть родительской речи адресована именно ей, Попова смиренно закивала головой. Костя поддержал ее.

— Вот и хорошо! — хлопнула в ладоши мама. — А теперь давайте-ка за стол, пока все окончательно не остыло. Марат, и вы присоединяйтесь. Угощу вас наливочкой собственного производства. Мягкая, как пух!

Каримов еще крепче стиснул Юлю в своих объятиях. Так плотно прижал к себе, что даже сквозь слои одежды она чувствовала жар его тела.

— Заманчивое предложение! — отозвался мужчина. — Но увы. Я за рулем.

— Очень жаль.

Вежливо кивнув, он обратился к Юле:

— Идем. Проводишь меня до машины.

Девушка грустно улыбнулась:

— Идем…

Явно почувствовав ее состояние и нежелание расставаться с ним, мама предприняла очередную попытку повлиять на решение профессора.

— Так вы оставайтесь, Марат! — с радушием гостеприимной хозяйки она обвела помещение руками. — Оставайтесь на ночь. Места у нас всем хватит. Раз вы и так практически живете с моей дочерью, то уже… можно сказать… почти член семьи. Зачем куда-то ехать? Расслабьтесь. Отдохните от проблем и городской суеты. Чуть погодя и баньку истопим!

Его энергетика резко изменилась. Сделалась хищной и опасной.

Юля чувствовала это на каком-то диком, примитивнейшем уровне.

Его пальцы больно впились в ее талию, порождая трепет во всем теле.

Его сердце затарахтело так мощно и громко, что едва не оглушило ее.

Его жесткие губы скользнули прямо к ее уху, заставляя вздрогнуть.

— Ох, пташечка! — раздался зомбирующий шепот. Шепот, слышный одной лишь ей. — Отыметь тебя в бане – это святое!

От столь порочных слов стенки ее влагалища невольно сократились.

Низ живота прострелило сладкой истомой. А веки налились свинцом.

Марат же как ни в чем не бывало переключил внимание на ее маму.

— С радостью воспользуюсь вашим приглашением, Наталья Васильевна!

— Ну, вот и славно! — с готовностью отозвалась их родительница. — Вот и хорошо. Располагайтесь.

***

Наконец-то они уселись за стол, подарили матери основной подарок – путевку на море, чем, собственно, довели ее до слез, и начали праздновать.

Изначально Юля опасалась, что Марату будет скучно, что он не найдет общих тем и точек соприкосновения ни с Костей, ни с мамой. Но уже спустя пятнадцать-двадцать минут поняла – все страхи совершенно напрасны. Каримов являлся разносторонне развитым человеком и мог поддержать беседу абсолютно на любую тему. Девушка даже почувствовала легкий укол ревности, ибо с ней он такого красноречия, как правило, не проявлял.

Зато теперь эти трое почти не затыкались, наперебой рассказывая друг другу различные истории и примеры из жизни. А Юля, обиженно надув щеки, бесцельно ковыряла вилкой у себя в тарелке. Есть больше не хотелось.

Внезапно ее внимание привлекло какое-то движение за окном. Во дворе у соседей. Прищурившись, она увидела, как дядя Валера спускает с крыльца инвалидную коляску и тщательно застилает ее одеялом.

— Мам? — ведомая любопытством, бесцеремонно вклинилась в их разговор. — А что там у наших соседей происходит? Ничего не понимаю.

— Ох, дочка, — тяжело вздохнув, мать отложила в сторону столовые приборы и промокнула губы салфеткой, — не спрашивай! Как подумаю, слезы на глазах наворачиваются. До чего же мне Зинку жалко! Упаси боже от такой участи!

— Почему? Что с ней случилось?

— Да такое случилось, что и врагу не пожелаешь! Помнишь, сумки они тебе в общежитие завозили? Так вот, тогда они в город не из праздного любопытства мотались-то. Дочь свою из больницы забирали. Она же у них раньше была… сама знаешь, какая – оторви да выброси. Чего только ни творила в городе своем. И пила, месяцами не просыхая. И дрянь какую-то курила. Даже таблетками баловалась. А потом вдруг заболела. Причем резко. И очень серьезно. Начали обследовать, а там… все до такой степени запущено, что уже и неоперабельная она. Естественно, Зина с Валерой отказывались это принимать. Их можно понять – единственный ребенок, как ни крути. Влезли они в кредиты, продали все, что смогли. Но врачи гарантий не давали. Что-то пытались сделать, да толку ноль. В общем, лечение Дашке не помогло. Слишком поздно. Вот и отправили ее домой… последние деньки… доживать.

— Господи! — ужаснулась Юля. — Как же так? Ей ведь всего двадцать четыре!

— Милая, — мама нежно коснулась ее руки, — все мы под богом ходим. И все мы рано или поздно… окажемся там. Такова жизнь.

Пребывая в самой настоящей прострации, она кивнула.

А мать продолжила:

— Юль, ты б наведалась к ней, что ли! Знаю, вы не ладили особо и не общались почти. Но… выросли-то, считай, в двадцати метрах друг от друга! Поговори. Поддержи по-соседски. У нее ведь… каждый день может стать…

— Я поняла, — Попова отложила вилку в сторону. — Схожу обязательно.

— Прямо сейчас и ступай! — настаивала мама. — Ее вон как раз на прогулку вывели. И приглядишь за ней, пока Зина постель меняет.

Юля вновь выглянула в окно. И правда. В инвалидном кресле сидела Дашка. Одна. Родители ее вывели, усадили, укрыли одеялом и вернулись в дом.

— Хоро…

— Нет! — неожиданно и резко вмешался Марат. — Не нужно ей этого видеть!

От стали, звенящей в его голосе, мама даже немного растерялась.

— Но…

— Никаких «но», Наталья Васильевна! — Каримов оставался непреклонен. — Сами подумайте, для чего вашей дочери такой дикий стресс? У нее мало своих потрясений? Почему она должна переступать через себя и идти к человеку, с которым никогда не ладила? Извините, но это лишнее! Да, девушку по-человечески жаль. Тем не менее, судя по вашим рассказам, она прожила «яркую» жизнь. А последствия есть у всего. Нужно было раньше…

Профессор замолчал вдруг, выцепив их соседку случайным взглядом.

Он побледнел. Вытолкнул из себя воздух так резко, как будто тот обжигал его изнутри. Скрежет его зубов был отчетливо слышен в воцарившейся тишине их дома. Играя желваками на лице, Марат сдавленно прохрипел:

— Как, говорите, фамилия у вашей Дашки?

— Тараевы они, — ответил за всех Костя.

Мужчина вздрогнул. Его ладони, сжатые в кулаки, с грохотом опустились на крышку стола. Ничего не объясняя, он вскочил на ноги и ринулся прочь.

С трудом понимая, что происходит, а вернее – не понимая вообще, Юля машинально побежала за ним.

— Ты куда? В чем дело? Что случилось?

Ответом ее не удостоили. Каримов просто обулся и вышел на улицу.

Естественно, сдаваться она не собиралась. Накинула пальто и тоже торопливо выскользнула наружу прямо в домашних тапочках.

Вскоре стало ясно – мужчина направляется к их соседке.

И настичь его Юля смогла, лишь когда он сам остановился в паре метров от Дашки. Она выглянула из-за его плеча, намереваясь поздороваться с ней.

Да только не смогла произнести ни звука. Девушка была не похожа на саму себя. Бледная. Слабая. Осунувшаяся. С синюшными губами и мутными глазами. Дарья не сразу заметила их. Но когда это произошло, ее затрясло.

Сложно сказать, какие эмоции она сейчас испытывала. Однако к Каримову девушка обратилась со смесью ужаса и благоговения в голосе:

— Марат? Это… правда ты?

В тот самый миг Юля нахмурилась, осознав одну простую истину:

«Знакомы! Черт подери, они знакомы!»

В груди скользкой ядовитой змеей шевельнулась тревога. Особенно когда

Марат ничего не ответил и ей. Он просто сверлил ее совершенно безумным взглядом. Пыхтел как паровоз. И молчал. Но то молчание было громче любого крика. Казалось, еще секунда, и ее профессор совершит нечто ужасное. Непоправимое. Конечно, допустить этого Юля не могла.

Она шагнула вперед и максимально вежливо произнесла:

— Привет, Даш!

Едва ли эти двое ее заметили, продолжая играть в молчаливые гляделки друг с другом. Это страшно раздражало. И пугало до жути. Наконец, удерживая Дарью в плену своего пылающего гневного взгляда, Каримов заговорил:

— Все эти годы, глядя на Артема, я мечтал только об одном – свернуть тебе шею! И обязательно свернул бы, окажись ты в добром здравии! Но… раз уж судьба распорядилась иначе… что ж… не мне с ней спорить!

Юля нахмурилась, пытаясь переварить услышанное.

Пытаясь понять, при чем здесь Артем и несчастная шея ее соседки.

Но когда до воспаленного сознания все же дошел смысл его слов, Попова невольно пошатнулась, разве что чудом не рухнув на колени.

— Не может быть! — изумленно, ошарашенно. — Это она, что ли, мать Артема?

— Нет, пташечка! В ее случае более применим термин «инкубатор»!

Дашка горько усмехнулась:

— Точнее и не скажешь…

Она ничего не отрицала. Не пыталась обелить себя.

Просто констатировала свершившийся факт.

А потом вдруг крепко зажмурилась. Слезы потекли по ее щекам.

— Как он, Марат? Большой уже, да? На кого похож?

— На отца своего он похож! — грозно. — Но углубляться в эту тему мы не будем. Я все еще разговариваю с тобой по одной-единственной причине – мне нужны ответы! Моя мать терзается неизвестностью все эти годы. Да и я хочу понять, чего именно тебе не хватало? Мы обеспечили тебя всем! Приняли как родного человека. Как члена своей семьи. А теперь посмотри на меня и скажи: зачем ты это сделала?

Глазами, полными соленой влаги, Даша уставилась на Каримова.

— Прости! — прошептала надломившимся голосом. — Прости меня, если сможешь! За все. Я осознаю, как это жутко. Но… я не выдержала. У меня сдали нервы. Решение было спонтанным. Я не могла поступить иначе. Мне пришлось! Пришлось!

— Что значит «пришлось»? Почему пришлось?

— Потому что всякий раз, глядя на сына, я… я видела Тимура! — всхлипнула она, теряя над собой контроль. — Я думала, что смогу. Что справлюсь. Но это было хуже пытки, Марат! Я тонула. Шла на дно. Захлебывалась в агонии.

— Ты понятия не имеешь, что такое агония! — злобно выплюнул мужчина.

— Ошибаешься!

Она продемонстрировала ему аккуратненький серебряный кулон, висящий у нее на шее. А после раскрыла его. В нем хранилась фотография Тимура.

В тот миг, когда Даша разглядывала его лик, в ее глазах было столько боли и отчаяния, что Юля и сама невольно прослезилась.

— Агония – это носить в себе ребенка от любимого человека и знать, что самого его уже нет в живых, — бормотала соседка безжизненным голосом. — Агония – это видеть его отражение в собственном сыне, но знать, что сам он никогда больше не прикоснется к тебе! Агония – это смотреть в глаза его родным, ощущать их поддержку, любовь и знать, что на самом деле не заслуживаешь ни капли этого тепла! Что заслуживаешь лишь презрение! Агония – это изо дня в день все сильнее и сильнее ненавидеть себя за все, что натворила! Агония – это… часть меня! Я все знаю об агонии, Марат!

Последнюю фразу она почти выкрикнула. По ее лицу безостановочно лились слезы. Тело сотрясала крупная дрожь. А взгляд потускнел, как у покойника.

— Я родила Артема для вас! Я не избавилась от него, а выносила ребенка и родила – только ради вас! — произнесла чуть тише. — Взамен… Тимуру. Одного забрала. Другого подарила. Оторвала от себя и отдала вам! Мне казалось, только так я смогу… искупить вину. Но стало гораздо хуже. Я пыталась забыться. Напивалась до беспамятства, лишь бы не думать. Я использовала любые доступные способы для этого. Но всякий раз, когда в сознании наступали кратковременные просветления…

— Что ты пытаешься сказать? — напряженно процедил сквозь стиснутые зубы Марат. И Юле стало жутко от того, что она увидела в глубине его озверевших глаз. Особенно когда Дарья тихо прошептала:

— Это была я, Марат! Это я его убила!

***

Ее признание было… сродни удару по голове тяжеленным кирпичом.

Сердце перестало биться в груди. Кровь заледенела в жилах.

А по спине побежали холодные струйки пота. Юлю жестко лихорадило.

Потому что… лихорадило и Марата. На его лице не осталось ни кровинки.

Он шумно сглотнул. Сжал ладони в кулаки, да так, что захрустели пальцы.

И переспросил немного заторможенно:

— Что ты сказала?

— Марат! — Юля предусмотрительно встала между ними, когда он попытался приблизиться к Дашке. — Прошу тебя!

Она сама толком не понимала, о чем просила. Действовала интуитивно.

А соседка тем временем продолжала:

— Я любила его! Господи, как же сильно я его любила. Безумно. Одержимо. Я грезила им! А он… любил другую. И не скрывал этого. Я была для него лишь… запасным аэродромом. Когда его избалованная богатенькая сучка закатывала ему концерты, они расставались. И он тут же вспоминал обо мне. А потом они мирились, и он расставался уже со мной. А я была слепа от любви. Как ребенок, радовалась даже этой ничтожной малости. Даже такой редкой близости. У меня никого не было. Я ждала лишь Тимура. В то время, как та, другая… гуляла от него направо и налево. Но он не верил, когда я ему об этом говорила. Думал, я клевещу на его фифу. Ну а я… я просто тешила себя надеждами, что однажды все изменится. И все действительно изменилось. Она в очередной раз кинула его и собралась замуж за какого-то толстосума. Тимур, как обычно, пришел ко мне. И если прежде он никогда ничего мне не обещал, то теперь поклялся – отныне он только со мной. Подарил этот кулон. Предложил жить вместе на съемной квартире. Хотел представить меня родителям как свою невесту. Хотел остепениться. Разве могла я отказаться? Мы съехались, невзирая на тот факт, что своей семье он меня так и не представил. Сперва все было сказочно. Волшебно. А потом он снова начал отдаляться. Я так испугалась. Боялась опять потерять его. Поэтому пошла на крайние меры – решила забеременеть. Я прокалывала все его презервативы и своего добилась. В тот день, когда я увидела на тесте две заветные полоски, все и случилось. Эта сука вновь начала ему названивать. И Тимур заметался. Я видела, как сильно он хочет ответить ей. Но… его мучила совесть, ведь он дал мне слово. Я приревновала его. Мы страшно разругались. В отместку я не стала говорить ему о беременности. Решила выждать время. Но увидела в окно, как он набирает ее номер трясущимися руками, едва выскочив из подъезда, и… меня накрыло. Я схватила сумочку и помчалась за ним. Незаметно. Тайком. Я следила. Поймала их вместе. Он изменил мне с ней прямо в машине. В это время я сидела в такси неподалеку и все видела своими глазами. Потом он отвез ее куда-то, а сам вернулся домой. Но не в нашу съемную квартиру, а к родителям. Тимур сел на лавочку у подъезда и схватился за голову. Я восприняла этот жест как раскаяние и вышла из такси. Села рядом в надежде поговорить. И услышала: «так больше продолжаться не может! Я не люблю тебя. Между нами все кончено. Прости!» Мой мир рушился в тот момент. И я решилась использовать свой козырь. Сообщила, что беременна. Но он посмотрел на меня безразличным взглядом и сказал: «решай сама! Захочешь оставить его – от ребенка отказываться не стану, признаю и буду помогать финансово. Захочешь избавиться – дам денег». Это было так больно… я не помню, что говорила ему. Я кричала. У меня началась страшная истерика. А он… просто слушал и молчал. В какой-то момент мои нервы сдали, я решила уйти. И почти ушла. Но она снова позвонила ему… и мой разум отключился. Я с трудом понимала, что творю. Это было похоже на секундное помешательство… Я вспомнила, что у меня в сумочке охотничий нож. Мой отец – охотник. Я купила нож ему в подарок, а выложить забыла. Все случилось очень быстро. Я достала нож из чехла, подошла к Тимуру со спины и, пока он разговаривал с ней… полоснула ему острием по горлу. В тот же миг пелена спала с глаз. Я будто прозрела в одночасье. Но было уже поздно… я убила его! Убила того, кого так сильно любила! Того, кого и сейчас люблю. И то, что происходит со мной теперь… вполне справедливо. Это моя карма. Мой грех. Я тоже умираю. И если ты, Марат, узнав правду, захочешь ускорить этот процесс, я буду тебе… только благодарна!

Дарья замолчала, уронив голову на грудь. А Юля внезапно осознала, что буквально оцепенела от ужаса. Оцепенел и Марат. Лишь его рваное дыхание и тяжело вздымающаяся грудь выдавали в нем признаки живого человека. А также взгляд. Лютый. Свирепый взгляд. Судя по всему, он сдерживался от рукоприкладства из последних сил. Но хвала небесам, все же сдерживался. Однако, находиться рядом с Дашкой, очевидно, больше не мог.

Потому-то и ринулся прочь с их двора. Стремительно. Быстро.

Да только и к ним в дом он не вернулся. Направился прямиком к своему автомобилю. Осознав наконец, что он задумал, Юля испуганно вскрикнула. А затем рванула за ним так быстро, что заломили мышцы.

Не чувствуя земли под ногами. Не помня себя от страха за его жизнь.

— Стой! — завопила она, в последний момент протиснувшись между ним и дверью машины. — Не надо!

— Отойди! — грозный рык.

— Нет! — прильнула к его груди и обняла за талию. — Пожалуйста, остановись!

— Я не могу остановиться! Я должен уехать! И чем быстрее, тем лучше!

— Тебе нельзя за руль! В таком состоянии – нельзя!

— Я сказал, отойди!

Юля лишь крепче вцепилась в него, уподобившись дикой взбесившейся кошке, и отрицательно покачала головой.

Каримов взревел не своим голосом:

— Ты что, не понимаешь? Я же… убью ее, если останусь! Просто убью!

— А если не останешься, то убьешь себя! Ты разобьешься!

Он попытался отстранить ее, оторвать от себя силой. И почти смог.

Но Юля обхватила ладонями его лицо и принялась целовать прямо в губы. Так дико, так жадно и безумно, как только могла.

— Я прошу тебя! — шептала в перерывах. — Я умоляю тебя, успокойся! Я понимаю, как тебе сейчас хреново. Я разделяю твою боль. Только ведь прошлого не вернуть. Тимура не воскресить. Ты ничего не изменишь. Но Марат… если с тобой что-нибудь случится… я не переживу! И не только я. Подумай о матери. Подумай об Артеме. У них же никого нет, кроме тебя!

Она почувствовала на себе его руки. Вернее, руку. Каримов намертво припечатал ее к себе одной рукой. А второй… свободной…

Зарычав точно раненый зверь, он несколько раз отчаянно саданул кулаком по капоту автомобиля, оставляя характерные вмятины на металле.

— Юля, — прохрипел, утыкаясь носом в изгиб ее шеи, — девочка моя, не дай мне свихнуться!

— Не дам! — заверила клятвенно, вновь обнимая его крепко-крепко. — Ты стал всем для меня! Я люблю тебя! Слышишь? Я тебя люблю!

Мужчина застыл. Резко замолчал. И кажется, затаил дыхание.

Ошарашенно уставившись на нее и прожигая насквозь своим потемневшим взглядом, властно потребовал:

— Повтори-ка еще разок!

— Люблю тебя!

— Еще!

— Люблю!

— Еще, пташечка!

— Люблю, черт тебя подери!