Роман Реквием по любви. Грехи отцов глава Глава 91

Ошибка. Фатальная. Лиза ляпнула не подумав. Выпалила на эмоциях. И раскаялась в содеянном почти сразу. Когда в глубине крысиных глаз своего кровного врага увидела… даже не страх. Нет. Там был ужас. Примитивный. Панический. Леденящий душу ужас. Пескарь больше не сомневался – он знал наверняка, что ей известна правда. Чудовищная невообразимая правда.

«Боже, что я наделала? Я – угроза для его жизни. Он прекрасно понимает это, а потому, не позволит мне и рта раскрыть. Сделает все, чтобы сохранить свою грязную тайну. Свою шкуру. Свой авторитет. И плевать ему на своих людей. Никто не хочет умирать в одиночестве. Не захочет и он. Предпочтет утянуть за собой в могилу всех присутствующих. А для этого (как мы всем внушили), достаточно просто убить меня. И когда я перестану дышать… ничего не произойдет. Никакого взрыва не случится. Наш идеальный блеф будет раскрыт. Макара устранят, как второго посвященного в эту историю человека. И вновь, ничего не произойдет. Дима… дядя… и вообще все останутся без защиты. Это… начало конца. Обратный отсчет запущен. Точка невозврата официально пройдена!»

И судя по всему, также думал каждый человек в этой бесчисленной толпе.

Ведь после ее слов тишина повисла ошеломляющая. Даже оглушительная, как бы парадоксально ни звучало. Казалось, воздух, и тот загустел, стал вязким от напряжения. От запредельной концентрации обоюдной злобы и ненависти, витающей вокруг двух противоборствующих группировок.

Дрожа, как осиновый лист на ветру, она машинально посмотрела на Дмитрия. И оцепенела. ТАКИМ… Лиза видела Похомова впервые. Бледным. Обескураженным. Он тоже был напуган. Сильно напуган. Но не за себя. За нее. И следующие слова мужа, произнесенные шепотом, это подтверждали:

- Тебе известно его имя. Тебе, черт подери… известно его настоящее имя!

Она ничего не успела ответить. Ее опередили сторонники Пескаря, заваливая своего лидера вполне закономерными настороженными вопросами:

- Что все это значит, Гарик?

- Почему девчонка так сказала? Почему другим именем тебя назвала?

- Да, Гарик! Ты уж поясни нам, о чем она тут бормочет?

Пескаря трясло. Со стороны казалось, будто от гнева. Только теперь Лиза знала его страх в лицо. И этот страх толкал его на необдуманные поступки.

- А мне по чем знать, что у этой мелкой шлендры в башке? – озлобленно выплюнул мужчина, оправдываясь. – Пойди, догадайся, о чем она! Стоит здесь, блеет, как овца. И чушь несусветную несет! Ой, как нехорошо. Обидно даже. Что ж вы ее не предупредили, что за гнилой базар и ответить можно?!

Признаться, чего-то подобного Лиза от него и ожидала. Изворотливости.

А потому, твердо произнесла в свою защиту:

- Я сказала чистейшую правду! Ты…

Немой крик застрял где-то в горле, когда Гарик направил на нее оружие.

- Заткнись! – зашипел он угрожающе. – Мозги вышибу, тварь!

Его глаза горели дьявольской решимостью. Он готов был осуществить свою угрозу. Вне всяких сомнений, готов. Очевидно, Дима увидел тоже самое, и сработал на опережение. Стремительным рывком (грубым и болезненным), едва контролируя силу, он торопливо запихнул Лизу к себе за спину. Фактически отгородил ее от Пескаря живым щитом. Затем, выхватив из-за пояса собственный пистолет, и целясь им в противника, прогромыхал:

- Подумай дважды, мразота! Подумай дважды!

Безумный, почти одержимый смех Гарика разлетелся по округе.

- Готов сдохнуть из-за свой сучки, Борзый? – поинтересовался он язвительно.

- А ты? – не уступал ему Дмитрий. – Башкой думаешь, или все же жопой? Если сдохнет моя сучка, сдохнем мы все! В ту же секунду в воздух взлетим!

- Значит, взлетим! – холодно отозвался московский авторитет.

В повисшей тишине Лиза отчетливо услышала, как щелкнул возведенный курок. Немея от страха, она выглянула из-за плеча Похомова, чтобы убедиться в своих догадках – Пескарь прямо сейчас держал их на мушке. Вернее, в них целились все его прихвостни. И даже не оборачиваясь, она знала наверняка, что люди дяди Бори делали тоже самое, так и норовя начать перестрелку. Боковым зрением девушка заметила, что последний подал какой-то сигнал своим самым приближенным ребятам. И они тотчас же ринулись к ним с Димой на подмогу, окружая их плотным кольцом в несколько рядов. И каждый готов был отдать жизнь, защищая ее. Снова.

- Это до какой же степени у тебя очко взыграло, если на своих людей стало пох*й? – зловеще рассмеялся Прокурор. – Дрожишь. Мечешься. Страшно тебе, гнида? Так страшно, что готов всех их в расход пустить, как мясо пушечное? И из-за чего, спрашивается? Испугался девочки с косичками? Или того, что она может нам о тебе поведать? М?

- Я никого не боюсь! – взревел Гарик. – Я самому Черчиллю не по зубам оказался! А вам, и подавно! Прощайся с племянницей, Боря. Она сдохнет!

Толпа загудела со всех сторон. Лиза ничего не видела из-за телохранителей, окруживших их с Дмитрием плотным кольцом. Но… слышала все. Под действием адреналина, бушующего в крови, ее слух стал острее в разы.

Отборные маты. Проклятья. И череда громких оглушающих выстрелов.

Как бы ей хотелось, чтобы они оказались предупредительными в воздух.

Но она не тешила себя ложными надеждами. Люди вопили от агонии и боли.

Кого-то ранили, а кого-то… возможно… из-за нее. Опять. ОПЯТЬ!

«Господи, нет! Пожалуйста! Только не… снова!»

Дышать стало нечем. Внутри все оборвалось. Сознание воскресило в памяти образ Дани. Его открытую бесхитростную улыбку. Его лучистые глаза.

А следом их же, но… остекленевшие. Безжизненные. Устремленные в бескрайнее небо. Слезы водопадом хлынули по щекам, обжигая кожу. Эмоции более не поддавались контролю. Особенно, когда, зарычав диким зверем, Дима ринулся в самую гущу разборок, оставив девушку одну в «безопасности». В кругу живых людей, которые в любую секунду могли словить ЕЕ пулю. Понимая это, Лиза впала в истерику. И пусть выстрелы прекратились, на смену им пришел тотальный хаос. Ругань и взаимные претензии лились со всех сторон нескончаемым потоком. Все истошно орали друг на друга, надрывая глотки. Причем, почти одновременно.

- Вы че творите, паскуды?

- Это сучий беспредел!

- Хозяевами жизни себя возомнили?

- Вы за это ответите!

- Перед кем? Перед всевышнем? Вы на нашей земле, мрази!

- Вали шакалов! Вали их!

Среди общего гвалта голосов, раздался громоподобный возглас Прокурора:

- А-ну, угомонились, сосунки! ВСЕ угомонились!

А следом, тошнотворный смех Пескаря:

- У тебя нет власти над моими людьми! А скоро и над своими ее потеряешь – мы всех вас на удобрения пустим! Ты этого хотел, назначая мне стрелу?

- Надеешься уйти отсюда живым? – в голос захохотал дядя Боря. – Нет, фраерок! Я вернулся, чтобы клятву исполнить. Я отомщу тебе за брата!

***

Дальнейшего разговора Лиза не слышала. Да и не слушала. Абстрагировалась от всего. Слишком больно было. Слишком горько и страшно. Глотая слезы, ощущая полное опустошение в душе, и тотальное безразличие к своей собственной судьбе, она без особых усилий выскользнула из своего временного укрытия наружу. На их фоне девушка была совсем крошечной. Телохранители даже не заметили ее побега.

Впрочем, ее вообще никто не замечал, даже когда она осталась без защиты. Все были слишком поглощены этим диким и бессмысленным противостоянием друг с другом, чтобы заметить того, кто не несут им угрозы. Это радовало. Вытирая слезы, Лиза окинула присутствующих пустым безжизненным взглядом, морально подготавливая себя к худшему.

К последствиям перестрелки. Хвала небесам, никто не погиб. Но раненных она насчитала около двадцати человек с обеих сторон. Учитывая характер ранений – ноги, руки, вывод напрашивался один - народ пока еще не озверел до такой степени, чтобы хладнокровно отправить кого-либо на тот свет. Щадили враги друг друга, хоть и запугивали нещадно. Отыскав взглядом Зарутского, Лиза напряженно вздрогнула. У него кровоточило плечо.

Пуля зацепила. Но Макар будто не замечал своего ранения. Он смотрел на нее долгим взглядом. С обожанием. С плохо скрываемой гордостью. О ее намерениях мужчина догадался без слов. Когда она медленно зашагала в сторону газели, на которой они столь феерично заявились на сходку, он двинулся следом, прикрывая ее со спины, точно орел своего глупого орленка. Обстановка вокруг накалялась все сильнее. Ярость затмевала людям разум. Взаимные угрозы и оскорбления сыпались со всех сторон. Становились более жесткими, и жестокими. Жажда крови преобладала над человечностью.

- Надо бы поскорее остановить этот беспредел, пока молодняк на новые приключения не потянуло! – улыбнулся Макар, едва они добрались до цели.

В ответ Лиза кивнула, без спроса прикасаясь к нему, и ощупывая его плечо.

- Как рука? Досталось тебе? Сильно болит?

Зарутский усмехнулся, качая головой:

- Ерунда. На мне все, как на собаке заживает.

- Пусть так и будет!

- Пусть! – охотно согласился. - Ну, что? Готова к возмездию?

- Угу.

- Ничего не бойся. Я буду рядом. Столько, сколько смогу.

Она равнодушно пожала плечами:

- Я не боюсь. Надоело. Мне уже… все равно.

С этими словами Лиза проворно забралась в кузов газели, намереваясь поставить-таки точку во всей этой мутной истории. Пока Макар откидывал с кузова полог, она подключила питание ко всей необходимой технике, прибавила звук на полную мощность, и уповая лишь на высшие силы, запустила воспроизведение видео. Затем спрыгнула вниз, встала рядом с Зарутским, и с жадной свирепостью уставилась на экран. Да, она уже видела эту запись прежде, но ее бедное сердце вновь щемило, как в первый раз. И конечности деревенели. И пульс ревел, оглушая. И дыхание по-прежнему перехватывало. На экране появилась картинка, и Лиза замерла, будучи не в состоянии отвести взгляд от… своего родного отца. Грозного свирепого человека, при одном лишь упоминании, о котором… трепетали многие. Тогда он был еще жив. Сидел за письменным столом, развалившись в кресле, подобно властителю мира. Здоровый. Хищный. Опасный. И чертовски сильный, судя по всему. Шкаф – иначе и не скажешь о комплектации родителя. Мышцы – литая сталь. Точеные. Рельефные. Бугрящиеся даже в расслабленном состоянии. На животе – кубики пресса. Они отчетливо выделялись под серой домашней майкой, плотно облегающей его торс.

В теле ни грамма лишнего жира. Словом, чистейшая безоговорочная мощь. Махина для убийств. Оживший терминатор. Или просто… Черчилль.

Именно таким его знали современники. Именно таким он запомнился людям. На его частично обнаженных плечах, точно клеймо, темнели крупные воровские звезды. В разы массивнее, чем у того же Дуды. Еще одна наколка абсолютно точно имелась на груди. Большая. Скорее всего, религиозной направленности, ведь что-то отдаленно напоминающее купола, торчало из-под горловины отцовской майки. Но само изображение разглядеть Лизе не удалось. Оно уходило вниз. Под одежду. И было горько осознавать, что этого рисунка ей уже не увидеть. Никогда. Зато, она могла с легкостью рассмотреть его ладони. Крупные. Испещренные венами.

С многочисленными старыми, давно зажившими шрамами на костяшках.

На всех пальцах левой руки - татуировки в виде перстней. В них наверняка был сокрыт какой-то тайный смысл, о значении которого приходилось лишь догадываться. Правая же ладонь оставалась «чистой». Ее украшал лишь настоящий перстень. Тот самый, который Лиза недавно нашла в шкатулке.

Среди общего гомона и криков, подобно громовым раскатам, из динамиков раздался его голос. Суровый. Низкий. Пугающий, до дрожи в коленях:

- Ну, что, басОта? Вот и настало время нам за жизнь перетереть! Не так, ли?

Комментарии

Комментарии читателей о романе: Реквием по любви. Грехи отцов