Роман Реквием по любви. Грехи отцов глава Глава 18

Идея, пришедшая в голову Похомова и особо тщательно вынашиваемая глубоко в сознании, являла собой особо рисковую цепочку последовательных действий. Словом, пришлось им с Пашкой заморочиться. Поиски кандидатуры нужного возраста, роста и комплекции заняли немало времени, но успехом все же увенчались. Постарались они действительно на славу, превращая продажную уличную девку в живую копию покойной ныне Марины Черчесовой. Благо, современные технологии позволяли подобную блажь.

Как говорится, любой каприз за ваши бабки.

В салоне красоты ее продержали около пяти часов. Как итог стрижка под удлиненное каре, покраска волос в медно-рыжий цвет и макияж, с помощью которого даже форму глаз изменили! Цвет радужки подкорректировали посредствам контактных линз. Для более точной и тонкой «реконструкции» Борзый заставил Даню разузнать у Лизы, чем пахла ее мать. Какими пользовалась духами. Какие вредные привычки имела. Какие слова-паразиты использовала в речи. Словом, все, что сможет нарыть. И если Сокол, услышав подобное, откровенно глаза закатывал и пальцем у виска крутил, то Верещагин приказы не обсуждал. Выполнял. В тот же вечер у Дмитрия была вся нужная информация, подкрепленная фотоснимками женщины. Мороки оказалось много, но результат того стоил. Теперь же и он, и Пашка таращились на девушку оценивающе и настороженно, стараясь при осмотре ни одну деталь не упустить из вида.

— Один хрен, не понимаю, на кой черт тебе весь этот… бл*дский «Шапито»! — недоумевал друг.

— Не гони коней, — отмахнулся Похомов, сурово сдвинув брови. — Скоро узнаешь.

— Вот скажи, — все никак не унимался Пашка, — мне что, одному жутко?

Борзый лишь слегка головой покачал – чуть влево, чуть вправо.

Нет. Не одному. Самого до костей продирало. Просто контролировал себя лучше.

Образ Лизкиной матери, воплощенный в этой шлюхе, заставлял его покрываться холодным потом. Футболка противно липла к влажным лопаткам, и еще более влажному позвоночнику.

Но еще больше его обезоруживало и ужасало сходство Лизы с матерью.

— Подойди! — холодно и властно окликнул он главную актрису их «веселой самодеятельности».

Девушка немедля оказалась рядом.

Дмитрий поспешил наклониться ближе и принюхаться.

Дыхание вроде свежее. Уже хорошо.

— Сколько дней не курила?

— Как вы и приказали, Дмитрий Аркадиевич! Почти неделю, — отозвалась, нервно переминаясь с ноги на ногу. — Честно сказать, уже ломка. Вот-вот сорвусь!

— Терпи! За тот гонорар, который тебе отстегнул, я вправе требовать выполнения всех моих условий. Верно?

— Все так.

— Наш разговор помнишь? Имя, фразы, жесты… все запомнила?

— Конечно! Перед вами очень прилежная ученица!

— Научить тебя, что ли, расслабляться? — не удержался от «шпильки» Соколовский.

Она кокетливо стрельнула в него глазами:

— После завершения дела я… свободна.

— После завершения дела, — напомнил Дмитрий, чеканя для этой бестолочи каждое слово, — ты сваливаешь из страны!

— Извините.

— Держи! — он протянул ей коробку с некогда любимыми духами Марины Черчесовой. — Вечером ты должна пахнуть этим.

— Да, конечно!

Не говоря более ни слова, он развернул ее к себе, обнажив ее ухо. Тут же «посадил» микро-жучок размером со спичечную головку прямо в ушную раковину представительницы древнейшей профессии.

— Можешь мне еще раз двинуть, — скептически цокнул языком Сокол, — но с уходом Рыжей ты явно тронулся умом. Черте что творишь!

Борзый лишь хищно оскалился, совершенно не спеша вгонять собственный кулак другу в подреберье.

— Вот увидишь, эта девочка выведет нас на его логово! Мимо нее он пройти не сможет. Не сможет!

— Верится с трудом, — подал голос внутренний Пашкин скептик. — Представляешь, сколько воды с тех пор утекло?

— Ради этой женщины он предавал! — ответил Борзый тоном, не терпящим возражений. Ибо осточертели его сомнения. — И убивал! Такое едва ли забывается!

— Но несмотря на все старания, Марина выбрала другого! - вновь усомнился Сокол. - Это могло заставить мужика презирать ее! Да и вкусы Зарутского могли измениться с годами. Что, если он на нее не клюнет?

Дмитрию нестерпимо захотелось провести с другом разъяснительные беседы на тему взаимоотношения полов или же схватить его за шкирку и хорошенько встряхнуть, дабы привести в чувства. Однако при невольной свидетельнице их разговора позволить себе подобного не мог. Потому подал девушке знак подождать в сторонке. Как только она отошла на достаточное расстояние, коротко рыкнув, заметил:

— Значит, будем дальше решать! Отцу по сей день не удалось вычислить крысу. Если верить Толе, владеет данной информацией только Макар. А подобраться к нему тихо, без лишнего шороха, не так-то просто. Он постоянно со своими мордоворотами. Хочешь верь, хочешь нет, а пока это единственный способ застать его врасплох - одного, без охраны, не вызывая лишних подозрений... каким бы бредовым этот способ ни казался.

— Я понимаю, — тяжело вздохнув, согласился Соколовский, а затем продолжил. — Но почему ты так уверен, что он обратит на нее внимание? На нее? На обычную шлюху?

Похомов замолчал на секунду, стараясь выровнять дыхание и не двинуть Пашке за излишнюю недалекость.

— Скажи, — хрустнул костяшками пальцев, — если ты спустя очень много лет встретишь кого-то, очень похожего на свою Ларису… неужели не подойдешь? Не остановишься? Ничего не ёкнет в груди?

— Конечно, нет! Я предпочел бы все забыть и никогда не вспоминать!

"А если у Макара нет сил забыть? Если он по-прежнему одержим?"

— Вот в этом и разница.

— В чем?

— Ты ее не любил.

— И что? — тут же ощетинился друг, неосознанно сжимая ладони в кулаки.

Больная тема в свете последних событий.

— А то! — Дмитрий сам начинал заводиться с полуоборота. Даже голос звучал довольно грубо. — Окажись тогда на месте Лорки действительно любимая женщина, уверяю – ты бы спятил. От горя. Или застрелился. Впрочем, одно другому не мешает.

Повисла тишина. Тяжелая. Гнетущая.

Взгляд Соколовского стал безжизненным.

Плечи – и те поникли, выдавая его истинное состояние.

— Сука ты! — беззлобно буркнул Пашка. — Умом я понимаю, что ты прав. И хорошо в какой-то степени, что я не любил ее. Только вот как от чувства вины избавиться? Оно все еще здесь…

Для наглядности он ударил кулаком в собственную грудь:

— Жжет! И становится сильнее с каждым днем. Понимаешь?

Сердце болезненно ударилось о ребра, напоминая о своем существовании.

Понимал ли он? Черти адовы! Естественно!

Воображение мгновенно воскресило в памяти самый страшный день в его жизни. День, когда он выл от боли, точно безумное животное, и сжимал в руках безжизненное тело Егора. Когда раз и навсегда прикрыл другу веки, провожая его в последний путь и проклиная все на свете.

— Знаешь же, мне это знакомо…

Пашка понял без слов. Только кивнул, подтверждая.

— Найти бы способ приглушить, да? Хоть на миг.

— Имеется такой, — хмыкнул он, извлекая из кармана пачку сигарет и протягивая Соколу. — Месть. И никотин.

— Помогает? — чиркнул зажигалкой.

— Нет. Но отвлекает и облегчает муки совести, — табачный дым обжег легкие после новой жадной затяжки. — Временно.

— А дальше что?

— Научишься с этим жить.

— Обнадеживает.

— Проверено!

Сокол похлопал Похомова по плечу:

— Спасибо, брат!

Мужчина только кивнул в ответ. Мол, не за что.

— Прости, что усомнился в тебе. Я сам не свой, как видишь.

Дальше они курили молча, изредка бросая косые взгляды на стоящую в стороне девушку. Первым затушил окурок Пашка:

— Какой смысл ты видишь в этой многоходовке?

Дмитрий оперся бедром на капот автомобиля, задумчиво разглядывая друга.

— По сути, мне нужна только его реакция на девку. Не более.

— И что тебе даст эта реакция?

Многое. Очень многое. А если повезет, то и основной рычаг давления на Макара.

— План дальнейших действий.

— Ты меня пугаешь! Какой еще, на хрен, план?

Борзый вмиг стал серьезен и собран.

Взвешивая все «за» и «против», пришел к выводу, что друга лучше в него не посвящать.

— Извини, Соколик. Если что-то пойдет не так, хотя бы ты должен остаться не при делах. В относительной безопасности.