Роман Отшельник глава Глава 21

Я лгу тебе, ты лжешь невольно мне,

И, кажется, довольны мы вполне!

© Уильям Шекспир

Я никогда не знал, что такое ревность. Это чувство было мне неведомо ровно до этой проклятой секунды. Я насмехался над ним. Оно меня веселило, и я любил издеваться над своими бывшими любовницами, когда они ревновали одна к другой, а я ради смеха затягивал обеих в свою постель и с упоением позволял им соревноваться, кто лучше мне отсосет или с кем я кончу раньше. Но обе прекрасно понимали, что после того, как это случится, они будут выставлены за дверь. Обычно с этим никогда не было проблем… кроме одного раза, когда игрушка решила нарушить правила игры и возомнила, что является чем-то большим лишь потому, что задержалась в моей постели на пару ночей дольше, чем все остальные.

«– Я думала, мы с тобой… я думала! Я не могу так!

– А зачем думать со мной, а девочка? Я все давно продумал за тебя. Сегодня была твоя последняя ночь в этом доме. Ты и так задержалась здесь дольше всех.

– Я не стану тебя ублажать еще с кем-то и делить не стану!

Черные глаза Аниты блестели от слез и от отчаяния, и я представлял, как из них покатятся слезы, когда я возьму ее в очаровательную круглую попку одним сильным толчком, пока моя вторая игрушка подразнит ее язычком.

Картинка взбудоражила настолько, что я облизал губы и ущипнул ее за задницу.

– Станешь! Еще как станешь!

Все было, как я сказал, под ее слезы и оргазмы. А потом она порезала вены. После того, как уехала из моего дома, а блондиночка с пухлыми губами осталась со мной еще на несколько дней. Лариса позвонила сказать мне о смерти игрушки. Я выразил искренние соболезнования и надавил на затылок ее подружки, проталкивая член поглубже. Тупая смерть, тупая девка, которая лишила себя жизни из-за члена, трахающего не только ее дырки. Бред!

Марк иногда ревновал свою жену, а мне было забавно смотреть, как покрывается пятнами его лицо и пальцы сжимаются в кулаки.

А теперь… теперь сжимались мои собственные до хруста, до треска всех суставов и боли в сжатой до крошева зубов челюсти. Мне захотелось убивать. Рвать голыми руками каждого, кто просто на нее смотрел, каждого, на кого смотрела она, а если еще улыбалась, меня вело так, что я дрожал от напряжения. На вечеринке, казалось, не было женщины красивее этой золотоволосой ведьмы в платье серебряного цвета с открытой спиной и разрезами по бокам. Оно обрисовало ее идеальное шикарное тело, как вторая металлическая кожа, и белый мех на плечах оттенял округлые плечи и ее волосы, завитые стилистом, который приехал на дом и возился с ней несколько часов.

Сейчас мне хотелось сдернуть скатерть со стола и накрыть ее с головой, чтоб ни один похотливый мудак не касался голых плеч, спины и стройных ног, мелькающих в разрезах, голодными взглядами. Я представлял, как выкалываю им глаза, и они стоят с пустыми глазницами вокруг нее и орут от боли, а она улыбается только мне. До ошизения красивая. Самая красивая из всех женщин, что когда-либо побывали в моей постели. Я видел, какими взглядами ее провожают мужчины, как исходят слюной на нее, и сатанел от той желчи, что наполняла меня изнутри. Представил, что кто-либо другой прикоснется к ней, и понимал, что убью. Лично. Голыми руками. Это наваждение, и от него надо избавляться… надо. Да. Позже.. Я придумаю как. Пока что я хотел этим наваждением наслаждаться. В моей жизни никогда не случалось ничего подобного, и это было сродни жесточайшему наркотическому кайфу.

Я не мог говорить с партнерами о бизнесе, не мог сосредоточиться, потому что следил за ней глазами, потому что меня трясло, когда она отдалялась слишком далеко, и я не видел, что она делает. Оставил с партнерами Марка и сам продирался к ней сквозь толпу с бокалом шампанского. Увидел рядом какого-то ушлепка примерно ее возраста, и всего передернуло от черного густого марева ярости, которое начало растекаться внутри. Замер, не в силах отвести от нее взгляд с кровавыми потеками ревности и похоти. Глядя, как танцует и как плавно двигается. Малышка где-то научилась неплохо танцевать.

Смотрю, как развеваются локоны золота вокруг голых плеч и облепило ноги платье, как натягивается эластичная материя на ягодицах, когда она ими соблазнительно виляет в танце, и обнажается до бедра стройная нога в телесном чулке. От возбуждения и злости зашкалил адреналин с такой силой, что я шумно втянул воздух.

– Охренеть, какая красавица. Где взял?

Голос Шумилова раздался где-то возле уха.

– Где взял, уже не дают.

Прищурившись, процедил я, не сводя взгляда с танцующей Нади.

– Когда наиграешься, поделишься игрушкой?

Резко повернул голову и встретился с масляными глазками короля игорного бизнеса Леньки Шума.

– Когда наиграюсь, сломаю, чтоб никто играть не смог. Не люблю свое отдавать.

Брови Лени взлетели вверх.

– Даже так? Я б тоже запал… породистая, какое тело сочное, идеальное. Наверное, если увидеть его без одежды, ослепнуть можно от этой красоты.

– Можно. Бойся своих желаний, Леня.

Похотливая улыбка стёрлась с его губ, он вдруг понял, что я не шучу, и растворился в толпе, а я двинулся к ней. Надя тут же перестала танцевать, завидев меня. А молокосос, отплясывающий рядом, дал задний ход, едва я кивком показал ему свалить на хрен. Подошел ближе и протянул бокал.

– Я не пью спиртное.

– Сегодня пьешь. Я так хочу. Пей.

Но она вдруг отняла у меня оба бокала и поставила официанту на поднос. А сама взяла стакан с соком и выдернула соломинку из другого стакана. Я все еще дрожал от напряжения, не мог успокоиться. Укачивал внутреннего дьявола, обещая скормить ему кого-то другого и в другой раз.

Я пока не мог понять, меня злит ее поведение или… или мне до одури нравится ее смелость со мной. Дерзкая. Наглая. Но такая непредсказуемая, что мне интересно до огненных искр под кожей. Хочется сожрать и в то же время страшно тронуть, чтоб не испортить.

– Я хочу яблочный сок… пить с тобой вместе. Ты когда-нибудь пил с кем-то вместе из одного бокала? Кто первый допьет – исполнит желание.

Я нахмурился, а она протянула мне бокал и закусила соломинку маленькими белыми зубами, глядя мне в глаза своими синими обрывками весеннего неба. Оно меняло времена года в зависимости от ее настроения… и весенним оно сейчас было впервые. Я обхватил вторую соломинку, и Надя что есть силы потянула сок в себя. А я не смог удержаться, потянул вместе с ней. Потом она хохотала, когда сок кончился. И, я как растерянный болван, смотрел на ямочку на ее щеке, не мог поверить – она смеется со мной. Для меня.

– Я выиграла. Я загадываю желание.

– И как же ты выиграла, если мы пили из одного бокала?

– Я тебя обманула. Я просто хотела загадать желание.

Облизала губы, а я смотрю на ее рот, и меня ведет от влажного блеска на нижней губе, хочется ее прикусить и провести по ней языком.

– Загадывай, – хрипло, зарываясь пятерней в ее волосы на затылке и придвигая ее к себе, и по хер, что там щелкают скрытые камеры у папарацци, затерявшихся в толпе.

– Поцелуй меня.

И тут же сама прижалась губами к моим губам, а потом отпрянула.

– У тебя теперь яблочные губы, Рома…

– Какие? – рассеянно спросил я.

– Яблочные.

Привлек ее к себе за талию рывком, и улыбка мгновенно пропала с ее лица.

– Ты меня специально дразнишь? Ты ведь понимаешь, малышка, что это флирт, или ты настолько глупая, что суешь руку в пасть зверю?

– Нет.

– Что нет? Не глупая или не понимаешь?

– Я не флиртую. Мне просто было хорошо сейчас.

Сама не поняла, как ударила. Я даже почувствовал, как дыхание перехватило. Идиот. Бл*дь. Какой же я идиот!

– Потанцуй со мной, Рома.

Она повторяла мое имя теперь так часто, что мне то хотелось запретить ей, то заставить говорить снова и снова. Играла какая-то медленная музыка, и я невольно притянул ее к себе, зная, что на нас уже давно смотрят все эти дебилы, которые вдруг увидели что-то охрененно личное. Я так и представлял себе, как они пялятся на нас, открыв рты, и мне было насрать на них. Потому что хорошо было мне! Мать вашу… мне было так хорошо. Я впервые ощутил, как колотится мое сердце. Сильно. Гулко, как сумасшедшее. И не от того, что хочу ее трахать (а я хочу так, что все тело разламывает на части), а от того, что ее глаза так близко, и я падаю вниз камнем. Мне дух захватывает с такой силой, что я сжимаю ее пальцы своими и вдруг… впервые испугался разбиться один. Даже если от нее останется кровавое месиво, гореть в дьявольском пекле буду только я.

– Шрам у тебя на виске… это авария?

Нахмурился снова, не понимая, что именно она спрашивает, я словно вынырнул из ослепительного аквамаринового космоса. Тронула пальцами шрам, и я невольно дернул головой и тут же выматерился про себя, потому что она одернула руку. А мне… а страшному зверю, оказывается-таки, хотелось, чтоб его погладили.

– Драка.

– Ты дрался в детстве?

Усмехнулась и все же потрогала шрам снова, погладила, а я сильнее сжал ее тонкую талию.

– Приходилось иногда.

– И ты всегда побеждал.

– Почему ты так решила?

– Не знаю, мне кажется, ты очень сильный.

Сдавила мои плечи и широко распахнула глаза.

– Под твоей кожей словно гранит.

А я кончиками пальцев прошелся по ее позвоночнику, заставив выпрямить спину, и невольно опустил взгляд на вырез платья, повел вдоль меха тыльной стороной ладони, глядя, как под материей напряглись ее соски.

– А твоя – шелк, – севшим голосом и втянул носом запах ее волос. О даа, мне хорошо. Мне так хорошо, что у меня вспотела спина и пульсирует каждая вена на теле. – Ты везде очень шелковая, а где-то очень горячая. Ты сейчас горячая, Надя? Когда я вот так трогаю тебя, – вверх и вниз по косточкам позвоночника, не спуская взгляда с ее груди. До боли захотелось наклониться и прикусить сосок через материю.

Ее щеки вспыхнули, а меня прострелило в паху и заныли яйца от нахлынувшего возбуждения. Настолько едкого, что невольно стиснул ее талию сильнее.

– Я могу позвонить маме? Я несколько дней не звонила.

Кивнул, продолжая вдыхать запах ее волос.

– Я выйду на веранду и сейчас вернусь.

Хотел сказать, что пойду с ней, но тут подошел Марк вместе с Шумиловым и Неверовым. Вот это охренеть сюрприз. Значит, его неумеха дочка таки замолвила словечко ради своего неудачника мужа… Отлично. Проводил Надю взглядом и пожал руку Неверову. Я видел ее через стеклянные двери, она тоже оборачивалась в зал и… и смотрела на меня, потирая голые плечи руками.

Это был тот самый момент, когда я понял, что меня реально ни черта не волнует сейчас кроме нее. Потому что на этой долбаной веранде холодно. Оставил недоумевающего Неверова, Шумилова и Марка, который так и не договорил свою заранее заготовленную речь насчет сотрудничества и слияния двух дочерних предприятий в Европе и продажи земель, принадлежавших Неверову. Я шел к веранде, и у меня появлялось какое-то странное чувство, словно все здесь сейчас не настоящее, а пластмассовое, и только эта девушка с длинными локонами и раскрасневшимися щеками из плоти и крови. Я быстро подошел к ней, снимая на ходу пиджак, и закутал в него ее обнаженные плечи, обнимая сзади, и в этот момент она отключила звонок.

– Ну как там мама?

Развернул ее к себе, всматриваясь в кристально чистую голубизну, настолько пронзительную, что у меня от восхищения сводит скулы.

– Все хорошо.

– Хорошо?

– Да. Их завтра выписывают.

Она говорит, а я смотрю на ее лицо, и мне кажется, что оно покрывается трещинами, кожа откалывается кусками, отпадает, и под ней восковое лицо куклы. Ее улыбка осыпается шелухой, а там… там нет никакой улыбки, там презрительно скривленные губы. Она мне солгала. Ее брата не могли выписать, ему вчера стало хуже, и их должны были перевести обратно в интенсивную терапию. Я медленно взял у нее сотовый и положил в карман.

– Иди в дом, Надя.

И небо ее глаз стало по осеннему темно-серым, бесцветным. Ушла, оглядываясь на меня. А я открыл сотовый. Последний звонок, и правда, сделан на телефон ее матери, но разговор не продлился и минуты. Она говорила не с матерью, а с кем-то другим. Я набрал Антона.

– Ты проверил мой второй аппарат? Кто из домашних с него звонил и куда? Прослушку восстановил?

– Да. Проверил. Хотел дождаться вашего возвращения.

– И кто с него звонил?

Я снова холодел изнутри. Как когда-то, когда понимал, что ни одна тварь за моим праздничным столом не пришла сюда потому, что искренне этого хотела.

– Ваша гостья.

– Кому?

Оказывается, становиться самим собой не так уж плохо, а привычно и приятно чувствовать, как по венам течет яд и отравляет внутри жаждой причинять боль.

– Ларисе. Она обещала помочь вашей гостье сбежать из дома на машине, которая возит прислугу.

– Когда?

– Сегодня после пересменки. Весьма занятный план, я бы сказал. Скорее всего, у них бы все получилось. Если бы вы не заметили, что ваш второй смартфон использовали.

– Кто замешан из наших?

– Горничная и охранник на воротах, который проверяет машину и документы.

– Все записи разговоров пришли мне сейчас на электронную почту. Включая запись последних звонков с этого номера тоже.

Посмотрел на нее через стекло и бросил сотовый на пол, наступил на него каблуком туфли и с наслаждением раздавил, продолжая смотреть на эту лживую суку, которой удалось из меня сделать жалкого лоха, решившего, что у него все может быть, как и у других… с ней может быть. Не может. Она такая же пластмассовая, как и все, кто меня окружают. Только ее будет намного вкуснее ломать, чем всех остальных. Безжалостно, с наслаждением разрывать ее тело и превращать в грязь. А точнее, обнажать ту грязь, которую она прятала под своим фальшивым белым цветом чистоты, под тонким слоем фарфора. Я увижу ее настоящую. Вышел с веранды и направился к ней, чтобы взять под локоть и тихо сказать на ухо:

– Бал окончен, карета вот-вот превратится в тыкву.

– Что?

– Мы уезжаем.

– Домой?

Ее глаза заблестели надеждой.

– Конечно, домой. Я буду тебя трахать на моей огромной постели всю ночь напролет. Отметим выписку твоего брата из больницы твоим первым взносом по договору.

И испытать почти оргазм, когда ее глаза округлились и вся краска отхлынула от лица. Вот теперь оно настоящее, это лицо, без ее гребаной, лживой улыбки.