Роман Обрученные луной глава Глава 27

Хольм неторопливо добрел до храма, чувствуя странную пустоту в душе и мыслях. Так бывает после особенно тяжелого боя, когда выложишься целиком, выжмешь досуха все силы, отдав их за победу. А еще иногда так бывало перед самим боем. Силы вроде бы все при тебе, но кажется, что еще шаг – и нога встретит пустоту, а не надежную землю, и ты окажешься где-то между жизнью и смертью.

«Что висит между небом и землей? - вспомнил он совсем уж детскую загадку и сам себе ответил: - Конечно, Луна, что же еще. Вон она… Недавно встала! Круглобокая с одной стороны, с другой – лунные мыши отгрызли увесистый кусок…»

Он прислушался, но ничьих шагов не разобрал, только кузнечики старались напоследок, зная, что скоро начнет холодать. В Арзине лето длится дольше, но зима все равно скоро вступит в свои права. Интересно, она здесь такая же морозная и снежная, как дома?

«Тебе этого не узнать, - напомнил он себе безжалостно. – Разве что пригласят погостить! Но это вряд ли. Никто не любит вспоминать тяжелые времена, а лекаря зовут в дом, когда надо вскрыть нарыв, после этого он не нужен. Рассимор обещал тебе награду, но вы оба понимаете, что это будет золото, оружие, какие-то редкости… В общем, совсем не то, что взял бы ты сам. А то, чего ты хочешь, наградой не получить, потому что желанная девушка – не вещь».

Он не стал входить в храм, а обошел его сбоку и увидел, что в одном месте ветви дикого винограда сплелись в подобие беседки с тремя ажурными стенами и крышей. Там, где беседка переходила в сад, лежал обломок белого мрамора размером с большой пень, и Хольм присел на него, вытянув ноги и любуясь красотой вокруг.

Вдали темнели деревья и высились дворцовые стены с черными и золотыми провалами окон. Хольм нашел взглядом башню Мираны, равнодушно посмотрел на окно, из которого прыгал, – отсюда высота казалась нестрашной. А может, и была такой. За последние дни у него сильно изменилось мнение о том, что действительно страшно.

Страшно – узнать, что у тебя в семье враг, способный ударить в спину. Страшно, когда дорогая тебе девушка плачет от боли и безнадежности, а ты бессилен помочь. Страшно, когда боишься предательства от родного брата, а потом не можешь доказать свою невиновность. Страшно, когда знаешь, что еще несколько дней, пара недель – и жизнь снова круто изменится, причем тебя никто не спросит, хочешь ли ты этого. А высокое окно или дерево… Этот страх можно пережить, если нужно.

«Ну и что я буду делать, когда все закончится? – спросил Хольм у равнодушного полукруга Луны над головой. – В Арзине меня никто не оставит даже простым дружинником, Рассимор понимает, что я не смирюсь с потерей Лестаны и могу натворить глупостей. Домой тоже не вернуться. Там Сигрун и Бран, который разорвется между нами. В другой клан я и сам теперь не поеду заключать брачный союз. Только не после Лестаны. Ну и что делать-то? В наемники податься? Мерзко… Еще я чужой кровью на жизнь не зарабатывал! А земли давно поделены между кланами, и свободные есть только далеко на Севере, где они никому не нужны, и в жарких степях, где тоже не выжить. Впрочем, если не убивать за деньги, как те же Росомахи, а наняться в купеческую охрану, то прожить можно… Смешно только, я – и купеческая охрана. Вот позор клану будет…»

Он передернул плечами и снова вдохнул ночной холод, напоенный запахами травы, листвы, каких-то мелких зверюшек… Наверное, надо было войти в храм – ну не зря же их строят! Жрицы говорят, что в храме легче дозваться до Луны или Матери рода, но Хольм в это не особо верил. Это как звать. Вон, Рудольв орет в бою так, что его наверняка и Луна слышит, не то что все вокруг на три полета стрелы. К Луне, конечно, обращаются не земным голосом плоти, а душевным, но и тут важно, кто и как зовет. Его, Хольма, Луна не услышала, когда дома он молился о справедливости!

«Ну и зачем ты тогда нужна? – подумал он с неожиданной злостью. – Только для того, чтобы светить по ночам? Чтобы отмерять время и раз в месяц устраивать праздник? Да еще, говорят, женщинам ты необходима для отсчета дней… ну и охотиться при твоем свете веселее и удобнее. Но поклоняться-то тебе за что?! Разве Лестана не просила тебя о милости, как и я в свое время?! Разве Рассимор не умолял покарать убийцу своего сына? Чем ты помогла маленькой Кайсе, от ужаса спрятавшейся в звериную шкурку? Может, жрицы вообще врут! Может, это не ты даешь нам зверя, а он с нами сам по себе, с рождения, как руки и ноги?! Сделай хоть что-нибудь, Луна! Я чтил тебя всю жизнь и никогда ничего не просил, потому что воину просить стыдно. Но сейчас мне действительно нужна помощь. Не для себя! А ты… ты молчишь! Лампа глупая!»

Голова закружилась от безмолвного вопля, который рвался из самых глубин сердца, и Хольм почувствовал, как рот наполняется соленым, – он случайно прикусил губу. Резко выдохнул, вставая…

- Ну ты и наглец, Волчонок, - негромко и очень мягко сказал позади него женский голос.

Холодея от ужаса, ледяной россыпью прокатившегося по спине, Хольм обернулся. Она стояла в трех шагах от него, не дальше. Самое обычное лицо, тонкое и словно лишенное возраста, венец из толстых кос, то ли серебряных, то ли седых – не понять. Белое одеяние жрицы, но ничем не расшитое и без единого украшения, а ноги – босые. Простая женщина, если бы… Если бы только стена храма не просвечивала отчетливо через ее плечо.

- Прости, госпожа… - выдохнул Хольм.

- За что? – подняла она тонкие брови. – Отказываешься от своих дерзких слов?

- Нет, - упрямо покачал головой Хольм. – Не отказываюсь. Мне нужна твоя помощь, но не для себя. Только я отчаялся ее получить!

- Думаешь, ты единственный, кто взывает ко мне о помощи? – улыбнулась она блекло и грустно. – Каждый час и миг летят ко мне сотни молитв и просьб. Волки и Рыси, Бобры и Медведи, Росомахи и Лисы… Все вы мои дети, но даже одному ребенку мать не всегда может утолить его нужды, а вас – бесчисленное множество.

- Понятно, - кивнул Хольм. – Что ж, тогда благодарю за великую милость. Не сердись, что оторвал от дел. Мы как-нибудь сами.

- Наглец, - повторила женщина, от одного вида которой у Хольма замирало сердце и хотелось упасть и ползти к ее ногам на пузе, прижав уши и виляя хвостом. – А вам и придется все делать самим. Думаешь, почему я никогда не исполняю ваши молитвы? Да просто вы не знаете, о чем просить. Закон жизни и смерти таков, что каждый должен сам выбирать свою судьбу и идти выбранным путем. У тебя есть враг? Прости его или убей – это твое право. У тебя есть друг – защити его или предай, ни награды, ни наказания от меня не будет. Вы сами вольны в своей жизни и смерти, Волк.

- Тогда зачем это все?! – отчаянно выдохнул Хольм. – Зачем ты связала нас с Лестаной? Зачем назначила именно ее моей парой?!

- Да ни за чем, - утомленно вздохнула женщина. – Ну с чего вы взяли, что истинная пара – это обреченность? Это всего лишь возможность. Если ты видишь хвост оленя, мелькнувший в кустах, разве ты можешь съесть его прямо там? Оленя сначала нужно догнать, убить, освежевать… Истинность пары – это обещание, что вы будете счастливы, если все сделаете правильно. Но разве это неверно для любой другой пары, не истинной? Просто кому-то в этом мире достается на охоте олень, а кому-то заяц, и тот худой. Но оленя и завалить посложнее, верно?

- Так это… не награда? – осенило Хольма. – Истинная пара – это испытание?

Женщина усмехнулась бесцветными бледными губами, и Хольм ощутил глупую, но невозможно горькую детскую обиду. Словно ему только что сказали, что он не Волк, каким себя считал всю жизнь, а… крот! Слепой! И даже прозреть не сможет!

- Конечно, испытание, - согласилась Луна. – Как и все на свете. Каждое мгновение своей жизни вы делаете крошечный выбор, но иногда наступает особый миг, и тогда выбор способен увести вас по иной дороге, которую вы даже представить не можете. Впрочем, хватит слов. Ты дозвался меня, Волк, так что можешь попросить. Если бы ты знал, как тебе повезло! Нечасто возле храма столь древнего и святого, напоенного силой множества молитв… начинает орать такой шумный нахал и дуралей. Как тут не услышать? Так что проси. Но помни, я не исполняю желания, которые вы можете исполнить сами.

И она снова усмехнулась то ли глумливо, то ли всерьез.

- Попросить… - Холм лихорадочно замер, пытаясь осознать, что услышал. – Но это что получается?! Я не могу попросить здоровья для Лестаны?!

- Не можешь, - равнодушно подтвердила Луна. – Исход этого желания зависит от ее молодости, силы и здоровья до этого, от искусства целителей, от желания самой Лестаны выздороветь, ну и от твоего желания ей помочь. Вот это все, перемешавшись, и определит победу или неудачу твоей возлюбленной Рыси.

- А… наказать Ивара?!

- У тебя что, рук и головы нету? – взметнулись тонкие белесые брови в издевательской гримасе. – Что ж, тогда пусть этим занимаются Рассимор, Арлис и прочие Коты.

- И с Мираной то же самое, так? – лихорадочно уточнил Хольм, получив в ответ едва заметный небрежный кивок. – И… ну понятно, про себя я и спрашивать не буду. Все сам, да? Лапами, зубами… тьфу – руками!

- Все сам, - повторила Луна. – Именно так. Я не выполняю желания ни хищников, ни добычи, потому что они просят о разном. Ты сразишься с Иваром, и победа достанется самому сильному, умному и удачливому. Что ж, если ты не знаешь, о чем просить…

Она поблекла, словно собираясь растаять в воздухе, и Хольм торопливо вскрикнул:

- Нет, погоди! Пожалуйста! Ладно, пусть это глупо… но… подари мне чудо! Чудо я точно сам устроить не могу.

- Что? – как-то очень по-человечески переспросила Луна. – Чудо?

- Ну да! – выдохнул Хольм. – Я понял, нельзя просить то, что мы можем сделать сами. Но я хочу подарить Лестане чудо! Настоящее! Чтобы она улыбалась, чтобы отдохнула от этого всего, чтобы… обрадовалась, понимаешь?! Я бы сам для этого что угодно сделал, но не знаю – как. Да и чудеса не по моей части!

Луна смотрела на него так странно, что Хольм решил: вот сейчас ка-а-а-к даст по ушам! Или по обнаглевшей морде! Но узкие бесцветные губы снова тронула улыбка.

- И какое же чудо ты хочешь, Волк?

- Не знаю, - честно признался Хольм. – Для себя – сразу придумал бы, но это же не мне. Такое, чтобы она точно обрадовалась! Ты же… ты же Луна! Тебе все про нас известно, если жрицы не врут!

- Ну ты и задал мне задачку, - с веселым удивлением сказала женщина, и ее лицо слегка прояснилось, даже посветлело и показалось моложе. – То, что ее порадует? А заплатить согласен? Даром в этом мире даже я ничего не даю.

- Да понял уже, - вздохнул Хольм. – Согласен. Только у меня нет ничего. Одна шкура – и та сейчас нужна не для себя. Может, я отработаю как-то? Потом? Честное слово!

Луна рассмеялась чистым звонким смехом, про который говорят – «серебряный». И лицо ее стало еще моложе. «Ну да, - в полном ошеломлении подумал Хольм. – А что странного? Она каждые три десятка дней стареет и молодеет, природа у нее такая.

- Отработает он… - веселилась белобрысая девчонка едва ли не младше Лестаны. – Ой, не могу… Отработает! Зайцев наловишь или соболей на шубу? Ну, насмешил… За такое… да, за такое не жалко! Но заплатить тебе все равно придется. Давно возле первого арзинского храма не лилось крови, а уж добровольно отданной – и вовсе мало припомню. Угостишь эту землю, Волк?

Хольм провел по поясу рукой и досадливо поморщился – ножа так и нет. Точно как голый!

- Протяни руку, - сказала Луна, темнея лицом, словно на серебряный диск набежало облако. – Я возьму столько, сколько сам пожелаешь отдать, но и чудо будет тебе по мерке твоей щедрости.

Хольм протянул руку, сначала правую, потом поспешно поменял и закатал рукав на левой, свободной от обручальной ленты. Лунный свет, струившийся с неба и мягко обрисовывающий женскую фигуру, вдруг сгустился. Прародительница всех оборотней небрежно выхватила из него четкий острый луч, яркий, как начищенная сталь, и провела им, словно лезвием, по руке Хольма поперек.

«Хорошо, что не вдоль, - равнодушно подумал Хольм, глядя, как капает на землю темная в лунном свете кровь. – Легче рана закроется. Если, конечно, все выйдет хорошо…»

- Иди! – велела Луна. – Окропи землю влагой своей жизни и подумай о той, для кого попросил чуда. Знаю, что со словами у тебя не очень, но хоть головой поработай! Эти мне мужчины!

Молча повернувшись, Хольм шагнул на поляну, заросшую мягкой низкой травой. Знакомой какой-то… Потянул носом легкий аромат, вспомнив, как дома заваривали для питья листья с этим запахом. Земляника! Запах Лестаны, его Рыси! Это она пахнет земляникой, родниковой водой, лесным мхом и счастьем…

Сложенная ковшиком ладонь, куда стекала струйка крови, наполнилась, и Хольм, размахнувшись, плеснул перед собой. Капли крови разлетелись в траву, невидимые ночью. Он стиснул кулак и поработал им, чтобы кровь бежала быстрее – а чего тянуть? И снова вылил ее в траву. А потом еще, и еще… В глазах уже темнело, когда рядом раздался тот же серебряный голос:

- Ну хватит, хватит. Щедрость тоже бывает глупой. Не пожадничал, признаю. Будет тебе твое чудо. Приходи сюда на рассвете со своей Рысью.

- А… какое? – жадно спросил Хольм, быстро обернувшись, но женщины в белом уже не увидел, только светлое призрачное пятно упавшего через прореху в тучке лунного света.

- Настоящее! – прорезалось в ее голосе раздражение. – На которое время нужно. Поэтому на рассвете! Брысь отсюда, нахал! Совсем своей богине не доверяешь! И учти, милость моя дается только один раз! Как я и говорила, все остальное придется делать самому. Лапками!

К раздражению добавилось ехидство, и голос окончательно смолк.

- Благодарю! – запоздало крикнул Хольм и побрел в сторону дворца, размышляя, сможет ли залезть в окно.

На рассвете, значит? Ну что ж, просыпаться на рассвете ему не впервой!

Дойдя до нужного окна, Хольм подпрыгнул, не без труда подтянулся, влез в него и отдышался. Хотелось глупо улыбаться от простого понимания, что окно осталось открытым. Может, конечно, по неосторожности, но тогда его закрыла бы Кайса, а оно – вот оно! Ждало его…

Превращаться сил не было, и он завалился в кресло одетым, прикрыв глаза и велев себе проснуться на рассвете, не раньше и не позже.

* * *

Лестана открыла глаза и поняла, что ее куда-то несут. Осторожно, медленно, стараясь не разбудить… Сердце тревожно застучало, и она дернулась, но сразу услышала торопливый знакомый голос:

- Тихо! Это я! Все хорошо.

- Что случилось? – прошептала Лестана, открывая глаза.

Мелькнула занавеска, потом в лицо ударил холодный воздух, и Волк, что нес ее, прижимая к себе, виновато сказал:

- Потерпи немного, пожалуйста. Сейчас придем, и я тебя в плащ закутаю. Здесь недалеко.

- Да что случилось? – повторила Лестана, пытаясь заглянуть ему в лицо.

Пожар во дворце?! Медведи напали?! Ивар с Мираной подняли бунт?!

Но Хольм был подозрительно спокоен, а дворец крепко спал, если судить по тишине. Лестана завертела головой, пытаясь понять хоть что-нибудь, вытянула шею… Ничего! Обычный сад, знакомый ей каждым деревцем, кустом и веткой. Здесь не сажали розы и прочие роскошные ароматные цветы, как на площади перед дворцом, по обычаю сад сохранялся как можно более диким, только траву скашивали, чтобы было удобнее ходить. Платье Лестаны мгновенно стало влажным из-за росы, что лежала на каждом листе и травинке, пропитывала воздух и обволакивала все вокруг.

- Я все расскажу, - пообещал Хольм. – То есть покажу. Ничего страшного, ты только не волнуйся!

Голос у него все-таки был странный, словно Волк сам не до конца верил в то, что говорил. Но Лестана все равно успокоилась ровно до того момента, как поняла, что одета только в рубашку, а несет ее, прижав к широкой груди, чужой мужчина!

То есть не совсем чужой, конечно, а законный супруг, но… это же не настоящий брак! С другой стороны, Хольм с самой первой ночи ведет себя именно как муж. Заботится, оберегает… У них только в постели ничего нет – и Лестана покраснела, подумав, что если бы могло быть, брак стал бы совсем настоящим. Но можно ли тогда считать Хольма ее мужем прямо сейчас? Или дело все-таки в намерениях? Они заключили союз перед алтарем не слишком честно, собираясь его расторгнуть… Ох, голова кругом идет! И куда он ее все-таки тащит?!

Стены храма выросли впереди неожиданно, и Лестана едва не ахнула, закусив губу. В голову немедленно полезло всякое: вдруг Хольм решил разорвать их договор?! Так очень редко, но все-таки бывает. Нужно вернуться к алтарю и разбить брачные браслеты в присутствии свидетелей, назвав причину расторжения брака… Но почему?!

Волк прошел мимо входа, завернул за храм и вышел на любимую поляну Лестаны. Не сбавляя шага, ухитрился скинуть с плеча плащ, который нес, освободил одну руку и расстелил плащ по мраморной глыбе, а потом посадил Лестану на него и закутал теплыми полами. Она ахнула от неожиданности, но с глыбы не упала, только вцепилась в руку Хольма, чтобы удержать равновесие.

- Смотри! – сказал Волк то ли виновато, то ли смущенно.

Из-за высоких деревьев всходило солнце, заливая сад дивным розово-золотым светом. Каждый листик и травинка, покрытые росой, вспыхнули так, словно были усыпаны драгоценными камнями. Бескрайнее небо переливалось голубыми, бирюзовыми, сиреневыми тонами, только от солнца распространялся теплый ореол, и мир в этом перламутровом блеске был так прекрасен, что Лестана затаила дыхание. А потом снова глянула на траву и едва не закричала от восторга и неожиданности.

Земляника! Алая и багряная, крупная, блестящая! Каждая ягодка – на подбор! Ее любимая земляника, которую никто не смел тронуть на этой полянке, которой она делилась только с матушкой и Кайсой, да и то они смеялись и оставляли ей любимое лакомство, зная, что Лестана ждет его каждый год с нетерпением. Но… как?!

Она ведь отошла в самом начале лета! Лестана собственными руками собрала здесь каждую ягодку, заглянула под каждый листик… Да и земляника в этом году была не очень удачная, мелковата и особенной сладости не набрала. Только и удовольствия, что душистая. И все равно Лестана могла есть ее горстями, но только ту, что собирала сама. Принесенная слугами – совсем не то…

- Ты посиди, а я тебе соберу! – тем же напряженным голосом сказал Хольм. – Сможешь?

Она кивнула и крепко взялась ладонью за край мраморной глыбы. Действительно, самой дотянуться до ягод не получится, но если их наберет Волк, то… это почти как если бы она сама собирала!

Сделав пару шагов вперед, Хольм принялся быстро обирать кустики, где уже и листья слегка пожухли, но ягоды краснели, нарушая все законы круговорота года. Лестана точно знала, что здесь уже два с лишним месяца никакой земляники нет и быть не может! Но вот же она!

Набрав первую горсточку, Волк вернулся, и Лестана протянула ему свободную ладонь. Однако не рассчитала – его ладони оказались гораздо вместительнее, и лишняя земляника посыпалась на мрамор и колени, укрытые плащом. Вскрикнув, Лестана принялась хватать ее обеими руками, забыв, что надо держаться! И опомнилась только, почувствовав, как Хольм придерживает ее за плечо. Совсем чуть-чуть, просто не давая потерять равновесие.

- Спасибо! – прошептала Лестана, еще сильнее краснея. – Я могу сидеть, правда…

- Ну и хорошо, - обыденно сказал Волк и опустился перед ней на колени.

Собрал чистые крупные ягоды и снова высыпал их, только теперь прямо на мрамор рядом с Лестаной. Сказал, вздохнув:

- Дурак я, надо было с собой хоть миску взять или корзинку какую-то. Ты ешь, а то домой ее нести не в чем. Да и вкуснее прямо с куста.

Лестана завороженно высыпала ягоды из ладони в рот, и сладкий душистый сок брызнул на язык. На миг она прищурилась от полного счастья, а потом открыла глаза и умоляюще посмотрела на Хольма.

- Вкусно как… - прошептала, еще не веря в случившуюся вдруг сказку.

- Это хорошо! – с непонятным облегчением выдохнул Волк и отправился снова собирать землянику.

К мраморной глыбе он возвращался еще два раза, каждый – с полными горстями. Высыпал ягоды Лестане в ладони, сколько помещалось, а остальное – горкой рядом с ней. И пока набирал новые, она бросала принесенные земляничины в рот, пока не спохватилась:

- А ты?! Хоть попробуй!

- Что я, земляники никогда не ел? – улыбнулся Хольм уже виденной ею улыбкой, от которой сердце снова застучало, но не тревожно, а сладко и томно. – Это тебе. Считай, что мой подарок.

- На день рождения? – тоже улыбнулась Лестана, слыша, как в разных уголках сада начинают петь птицы, которые до этого молчали.

- Нет, - подумав, отозвался Хольм. – Это просто так. Может, на день рождения я тебе что-то другое подарю, а может – и не смогу. Зачем ждать какого-то дня, чтобы сделать подарок? Их надо делать всегда, как только получается.

Он собрал последние ягоды с особенно большого куста, самые крупные, подошел и высыпал их Лестане в ладони. А потом сказал, задумчиво окинув ее взглядом:

- Не нравится мне, что ты на камне сидишь. Говорят, это женщинам нехорошо, а плащ тонкий. Ну-ка…

И снова подхватил ее на руки, так что Лестана едва не взвизгнула, но удержалась и даже землянику не рассыпала. Только зажмурилась снова на миг, а когда открыла глаза, оказалось, что на камне теперь сидит Волк, а она – у него на коленях, плотно закутанная в плащ, только руки, полные ягод, торчат из складок.

- Вот так лучше, - тем же спокойным ровным голосом сказал Хольм, и Лестана поняла, что он и правда не видит в этом ничего особенного.

А раз так, то чего ей стесняться?! Она ведь не голая! Да и нет поблизости никого… И это, между прочим, ее муж, пусть об этом никто и не знает!

Она развернулась боком, устраиваясь удобнее, и вдруг увидела то, что раньше не замечала. На рукаве светлой рубашки Хольма немного выше левого запястья проступило темно-красное пятно. Сок земляники? Нет, оттенок другой…

- Что у тебя с рукой?

Она попыталась присмотреться, но Волк одернул рукав и прикрыл его складками плаща, небрежно пояснив:

- Да пустяки, за гвоздь зацепился, наверное, когда в окно лазил.

- Сильно поранился?

- Совсем чуть-чуть, - улыбнулся он, судя по голосу. – Рубашке больше досталось, а у меня уже все зажило. Я же Волк! На мне все заживает – куда там собакам…

- Все равно потом Аренее надо показать, - виновато вздохнула Лестана. – На всякий случай. А ты еще меня нес… Хольм, ты так ни одной ягоды и не съел! А земляника вкусная – никогда такой не ела! На!

Она протянула сложенные ладони, ожидая, что Волк возьмет из них ягоды. Он и взял – наклонился и подхватил одну ягоду губами, заодно коснувшись ими запястья Лестаны. Поднял черноволосую растрепанную голову и улыбнулся.

- Вкусная, да.

Непонятное облегчение снова прозвучало в его голосе, как будто Хольм и сам не ожидал, что ягоды будут сладкими.

- Как ты это устроил? – снова почему-то шепотом спросила Лестана. – Ну как?! Откуда здесь опять земляника?! Никогда она второй урожай за лето не давала, так просто не бывает! Если это мой подарок… то я хочу знать, как ты его сделал?!

- Не скажу, - ухмыльнулся Волк. – Хотя… дашь еще одну ягоду?

- Хоть все бери! – вспыхнула Лестана. – Вот!

- Не-е-е-е… - протянул этот хитрый нахальный Волчара, которого она недооценивала. - Мне одну!

И снова выхватил губами земляничину, не упустив случая поцеловать Лестане руку. Да еще не просто коснулся, а скользнул губами по запястью, почти коснувшись ими собственного бывшего шнурка.

- Ну?! – нетерпеливо выдохнула Лестана. – Как?

- Третью! – потребовал обнаглевший Волк. – Честное слово, тогда скажу.

- Ладно, - уступила Лестана. - Но ты обещал!

- Ага, - подтвердил Волк и принялся вдумчиво выбирать ягоду в ее ладонях.

Медленно! Касаясь губами то одной земляничины, то другой… И, конечно, чистой случайностью было, что при этом он то и дело целовал пальцы, запястья, ладони… Щеки Лестаны горели румянцем уже давно, а теперь и вовсе запылали. Жар покатился вниз, наполняя все тело, расходясь по нему сладкой волной, пока не остановился внизу живота, заставив Лестану замереть в истоме.

- Хольм… – выдохнула она предательски сбившимся голосом.

- М-м-м? Ах да… - Волк поднял на нее пьяные, совершенно шальные глаза, синие, как сегодняшнее небо, и такие же яркие. – Очень просто! Я Луну попросил! И она за одну ночь вырастила землянику… Лестана, а ты знаешь, что сама ею пахнешь? Сладко-о-о…

Он потянул носом, а потом потянулся весь, пытаясь уткнуться лицом ей то ли в шею, то ли в макушку.

- Дурак! – Сжав ладони с последними земляничинами, Лестана соскочила у него с коленей. – Ты обещал честно ответить! И вовсе я ничем… таким… не пахну… ой…

Волк смотрел на нее широко раскрытыми глазами, в которых плескался восторг и такое счастье, что Лестане тут же стало совестно. Ну за что она ему нагрубила? Но… Ой! Ой-ой-ой!

- Ты стоишь, - с той же счастливо шалой улыбкой пробормотал Хольм. – Лестана, ты стоишь!

- Ага… - ошеломленно согласилась Лестана. – Стою… Как это?

- Чудом! – заорал Хольм и, подхватив ее на руки, закружил, прижимая к себе. – Самым обыкновенным! Настоящим! Спасибо-о-о-о-о! – заголосил он куда-то в небо, а потом все-таки уткнулся лицом в волосы Лестаны и невнятно проговорил:

- Ну вот, а ты боялась. Сколько там до конца срока? Успеешь… Теперь точно успеешь.

- Успею… - повторила Лестана одними губами и посмотрела на свои руки с ужасом.

Впрочем, тут же сообразила – это просто сок земляники. Вот рубашку Хольма жалко, теперь сплошные пятна. И непонятно даже, что сказать… Что тут вообще можно сказать, если они оба теперь знают – это их первое и последнее такое утро. Ноги покалывало, словно Лестана их отсидела, но она чувствовала, что может пойти куда угодно хоть сейчас. И это значит, что больше нет необходимости в ритуале! Нет необходимости в Хольме…

- Пусти меня… - попросила она, едва сдерживая слезы. – Я хочу встать…

Он с невероятной бережностью опустил ее на землю, придержал за плечи и, лишь убедившись, что Лестана стоит уверенно, сделал шаг назад.

Она посмотрела в синие глаза, растерянные и тоже внезапно несчастные. Губы Волка были испачканы земляничным соком… Лестана качнулась вперед, вскинула руки, неумело обнимая его за шею, и прижалась губами к его губам. Земляника… а потом то же самое, что она почувствовала, когда увидела рассвет и осыпанную росой листву, только во много раз полнее, ярче, горячей!

Хольм поймал ее в объятия, прижал к себе, и Лестана утонула в его руках, его запахе, дыхании, нежности и требовательности его губ… Голова закружилась, и из последних остатков рассудка она качнулась назад, вырываясь. Хольм отпустил ее, только посмотрел так, словно она вырвала ему сердце, и хрипло позвал:

- Леста…

- Никогда… - прошептала Лестана, глядя ему в глаза. – Больше никогда, слышишь? Не надо! – вскрикнула она и, отвернувшись, пошла к дворцовой стене, неуверенно ступая непослушными еще ногами.

Хольм молча догнал ее, молча сунул ей локоть, и Лестана оперлась на него, с мучительной остротой сожалея, что больше никогда он не подхватит ее на руки легко и спокойно, не отнесет… куда угодно! Им нельзя, нельзя этого! Или… у нее просто не хватит сил отпустить его. Может, все было бы иначе, если бы он любил ее, а не просто чувствовал себя обязанным помочь. Но она ждала его признания, почти выпрашивала, а он молчал! И молчит до сих пор! Значит, чудо закончилось. Земляничная рассветная сказка, тайну которой она так никогда и не узнает. Сладкая, но обернувшаяся самой большой горечью в ее жизни.

Они дошли до окна ее спальни, и Лестана увидела, что под стеной один на один поставлены несколько камней, образуя устойчивую лесенку. Вот как он спускался с ней на руках, значит. Предусмотрительный… Заботливый…

Придерживая подол рубашки и уже не думая ни о каких приличиях, она забралась в окно, перелезла в спальню и нырнула в постель. Едва не расплакалась, вспомнив, что так ни разу не позвала Хольма в кровать. А ведь Кайса ее предупреждала! Дура высокомерная! Теперь он навсегда запомнит, как проводил все ночи у нее на коврике перед дверью!

Боль стыда терзала изнутри, и Лестана приподнялась, чтобы позвать, извиниться, сказать хоть что-нибудь…

Волк влез в окно, аккуратно повесил на кресло влажный от росы плащ, оглядел рубашку, испачканную земляникой, но будто в кровавых пятнах, и снова снял плащ, набросив его на плечи и запахнув так, чтобы прикрыть следы от ягод.

- Сладких снов… - сказал, не глядя на Лестану, и вышел, прикрыв за собой дверь.

Лестана уткнулась в подушку и затряслась в беззвучных рыданиях, все еще чувствуя на губах вкус его губ и земляники. Самый чудесный подарок в ее жизни! Выздоровление! Свобода! Разве не этого она хотела?! Почему же так горько?