Роман Обрученные луной глава Глава 16

Как же она ненавидела свое тело, ставшее беспощадным палачом и тюрьмой одновременно! Как мучительно хотелось встать, расправить плечи, потянуться… Сделать один-два шага и почувствовать жар, холод, боль в усталых мышцах – ну хоть что-нибудь!

Лестана изо всех сил боролась с невыносимым желанием закрыть глаза, спрятаться от мира хотя бы так и подождать, пока все снова станет хорошо. Или поплакать, купаясь в бессмысленной сладкой жалости к себе, или накричать на кого-нибудь… В общем, сделать что угодно, лишь бы не признавать, что она тоже виновата в случившемся. И если ритуал не подействует, винить ей, кроме неизвестного убийцы, придется еще и себя!

Ну почему она не посоветовалась с Кайсой? Почему не взяла с собой больше охраны, не призналась Ивару… Да, у нее были причины для всего этого! Разумные причины, основанные на осторожности и размышлениях, которые тогда казались безупречно правильными. Но сейчас Лестана не могла не думать, что все должно было пойти иначе. И в то же время понимала всю бессмысленность этого. Что случилось, того не изменить.

А вокруг кипел Совет, и главы родов Арзина обсуждали ее глупость и легкомыслие. Пусть это и не звучало вслух, но Лестана понимала, что иначе они думать просто не могут. Они взрослые, умные, знающие и опытные… Они, наверное, никогда бы не оказались на ее месте, не растерялись от происходящего, не уступили безрассудной надежде на счастье. И даже случись подобное, они точно знали бы, что делать! Это только она оказалась ни на что не способной дурехой, как бы ни выгораживал ее отец, напоминая о привезенном договоре.

Вот Эрлис – прав советник Кердан! – выполнил бы любое важное поручение с честью и блеском! Эрлис никогда не ошибался, и то, что его больше нет, величайшее несчастье для Арзина. Все годы, прошедшие со дня смерти брата, Лестане никогда не давали забыть об этом, пусть даже взглядами, недомолвками и сожалениями. Она – неудачная замена! Как стекляшки, которыми вышивают праздничное платье. И всем ясно, что это не самоцветы и не жемчуг, но вежливость есть вежливость, да и платье все-таки выглядит с фальшивыми драгоценностями наряднее, чем совсем без них.

Она едва сдержалась, чтобы не заплакать, когда медальон с головой Рыси – ее медальон! – лег на грудь Ивара, блеснув на темно-зеленой шелковой рубахе. Это было справедливо и все-таки до боли обидно. Тело ничего не чувствовало, зато боль переполняла душу. И сквозь пелену на глазах, так и не пролившуюся слезами, – единственная победа, которая ей удалась – Лестана не сразу поняла, что главы родов расходятся, а тетушка Аренея заглядывает ей в лицо и что-то говорит.

Она проморгалась и виновато улыбнулась целительнице. Рядом отец и господин Арлис разговаривали с Волком, и голоса всех троих звучали удивительно мирно, даже дружелюбно. На миг Лестана почувствовала себя преданной! Но в памяти всплыло то, что говорила Кайса… Да и сам Хольм сегодня показался ей на удивление рассудительным и спокойным, словно кипящая в нем ярость, которую Лестана чувствовала в Волчьем городе, притихла, спряталась. Хольм клялся, что не виноват! И Лестана впервые засомневалась. Что, если все они ошиблись? Вдруг это был не он?

Память тут же подсунула картину того, как Хольм делал ей предложение перед алтарем. И снова Лестану опалил изнутри страх пополам с обидой, но теперь она не могла бы точно сказать, чего в ее чувствах было больше. Обида? О, конечно! Злая, жгучая, до сих пор не прошедшая окончательно. И все-таки обижалась она на Брангарда, а боялась Хольма.

Почему?

Старший из Волков не причинил ей никакого вреда, это Лестана заставила себя признать. Он спас ее от Медведя! И в храме не позволил себе ничего неподобающего, не считать же, в самом деле, преступлением предложение брака?! Кайса – злюка рыжая! Ну почему она всегда оказывается права?!

Двое воинов из охраны дворца подняли ее кресло, и Лестана все-таки прикрыла глаза, чувствуя себя маленькой и беспомощной. Всего один день в родном доме, а она уже ненавидела жалостливые взгляды и шепот, в котором сочувствие мешалось с ужасом. Неподвижность – что может быть страшнее? А если ритуал не поможет? Она так и останется на всю жизнь пленницей собственного тела?!

- Не раскисай, девочка! – строго сказала Аренея, когда воины внесли Лестану в покои целительницы и опустили кресло на пол. – Сегодня тебе понадобится и сила, и решимость.

- Особенно сила, - попыталась улыбнуться Лестана.

- А ты думаешь, сила – это крепость одного только тела? – удивилась Аренея, взмахом руки отпустив охранников. – Глупый котенок! Тело следует за разумом и духом, запомни это. Во всяком случае, должно за ними следовать по завету богини. Если тело берет верх над разумом, жди беды. А если дух слабее тела – тем более. Что, расстроилась из-за медальона?

- Нет, - дрогнувшим голосом упрямо ответила Лестана.

- Глупый котенок, - повторила Аренея. – Рассимор поступил как вождь и как любящий отец. Как вождь он не имеет права оставлять клан без наследника, живого и здорового. А как отец… Как отец он тебя, может быть, спас.

- От чего?

Лестана снова моргнула, пытаясь смахнуть ресницами непрошеную каплю слез. Аренея вздохнула и погладила ее по голове, словно ребенка.

- Глупый-глупый котенок, - повторила она снова. – Просто подумай, что, если Волки и правда не виноваты? Что, если след твоего убийцы ведет сюда, в клан? Ты об этом никогда не задумывалась? А вот Рассимор наверняка подумал. Да и Арлис не дурак, с чутьем у него все в порядке. А от этого всего так несет тухлятиной, что на весь Арзин разносится. Гнойные раны так пахнут, девочка моя… Если виноват кто-то из наших, он сейчас трижды подумает, продолжать ли на тебя охоту? Одно дело – наследница, и совсем другое – парализованная девочка, которая то ли встанет на ноги, то ли нет. А если даже встанешь, за три недели можешь не успеть призвать Рысь, и тогда убивать тебя вовсе никакого проку. Все равно что на весенних зайцев охотиться: ни меха, ни мяса. Понимаешь?

- Так отец… нарочно это сделал? – с трудом промолвила Лестана, не зная, чему ужасаться больше.

То ли тому, что Аренея так просто и обыденно говорит о страшном предательстве, возможном в их родном клане. То ли тому, что отец может быть с ней согласен. Но… кому тогда вообще верить можно?!

- А никому, - хмыкнула Аренея, и Лестана поняла, что спросила вслух. – Хотя… Отцу своему верить можешь. Матушке. Кайсе, пожалуй. Она девица хитрая, но честная, уродилась же такой по воле Матери Луны! И тебя как сестру любит. А больше – никому.

- И вам? – попыталась улыбнуться Лестана.

- И мне тоже, - очень серьезно ответила Аренея, глядя на нее испытующе. – Это я знаю, что ты можешь мне доверять, а тебе это знать неоткуда. Потому лучше не верь ни мне, ни остальным родичам. Я-то переживу, Луна мне свидетель, и даже не обижусь. А у тебя, глядишь, целее шкурка будет. Ну, хватит болтовни! Ритуал начнется на закате, у нас времени всего ничего. Тебе поесть надо! И не спорь! Телу нужна сила, но с полным желудком ни в битву, ни в постель, ни на лечение идти не стоит. Поэтому ешь сейчас, чтобы лишняя сытость к вечеру прошла.

И она снова погладила ее по голове, как несмышленыша.

Лестана хотела спросить, где будет сам ритуал, неужели ее так и понесут в кресле в главный храм Арзина, но не успела. Аренея стремительно вышла, и через пару мгновений ее требовательный голос командовал целительницами в другой комнате. Не прошло и нескольких минут, как Лестану накормили тушеным мясом, протертым, словно для беззубой старушки или ребенка, потом дали теплого травяного отвара, и пожилая помощница Аренеи проследила, чтобы все было съедено и выпито до капли.

Потом ее снова раздели и вытерли влажными полотенцами, а волосы осторожно промыли над принесенным в комнату тазом, подсушили и заплели в простую косу. Лестана уже привычно стиснула зубы от стыда, когда умелые руки целительниц помогли ее телу избавиться от лишнего, а потом осторожно одели ее в просторную рубашку из тонкой шерсти. Как ни странно, ей в самом деле было постоянно холодно! А ведь за окном только конец лета…

За хлопотами прошло несколько часов, она даже смогла немного поспать, не потому, что хотела этого, просто постоянная усталость снова взяла верх. Теперь Лестана уставала от всего: от разговоров, мыслей и даже, кажется, от дыхания.

«Я не хочу так жить, - мелькнуло у нее в голове. – Если ритуал не поможет, умолю тетушку Аренею дать мне что-нибудь… И буду надеяться, что она это сделает. Мать-Рысь, как же страшно во всем зависеть от других! Даже в том, жить мне или умереть…»

Когда багровый шар солнца скрылся за деревьями дворцового сада, в комнату вернулась Аренея, а следом за ней вошли Мирана и еще две немолодые жрицы.

- А отец? – дрогнувшим голосом спросила Лестана, которую снова усадили в кресло. – Матушка?

Тут же осеклась, понимая, что если бы матушка могла встать, они бы давно увиделись. Тревога за нее противно заворочалась где-то внутри. Но отец? Неужели у него есть более важные дела?

- Рассимор сейчас придет, - сухо сказала Мирана. – Хотя вот ему здесь делать нечего. Не мужское это дело – взывать к богине.

И она покосилась на Лестану так неодобрительно, что сразу стало ясно: главная жрица Луны чем-то очень рассержена.

«Может быть, это из-за Ивара? – подумала Лестана растерянно. – В зале Совета у него было что-то странное с лицом… Он ударился? Или подрался с кем-то? Но кто посмел бы причинить вред племяннику вождя?!»

- Зато быть рядом со своей дочерью, когда ей страшно и больно, очень даже мужское, - невозмутимо парировала Аренея, и взгляды двух жриц встретились, словно два клинка, только что не лязгнули.

Мирана первой фыркнула и отвела взгляд, а потом принялась доставать из наплечной сумки какие-то флаконы и расставлять их на столе. Следом за флаконами появились чаша, неприятного вида кривой нож, очень похожий на молодой лунный серпик, толстая книга в старом кожаном переплете.

С другой стороны стола Аренея сноровисто готовила принадлежности своего ремесла: бинты, банки с лекарствами и небольшую жаровню, которую тут же разожгла. У Лестаны сбилось дыхание от страха, и она огромным усилием воли смогла не зажмуриться. Хватит! Оттого, что не видишь опасности, та не исчезнет. К тому же здесь и сейчас ей пытаются помочь, а не навредить.

Но все равно смотреть, как Аренея прокаливает на жаровне нож, а потом протирает его резко пахнущей жидкостью, было жутко.

Приготовив все необходимое, жрицы переглянулись, и тут дверь открылась. Отец вошел в комнату и молча подошел к Лестане. Взял ее за руку, и хотя Лестана не почувствовала этого, ей все-таки стало легче.

- Во имя Луны да станут хранить молчание все, кроме избранных! – торжественно предупредила Мирана, и отец так же молча кивнул, но второй рукой погладил Лестану по голове.

Аренея же подошла к ней, присела на корточки и заглянула в лицо.

- Это будет больно, - предупредила она. – Лестана, милая… - Голос целительницы на памяти Лестаны еще никогда не был таким мягким, и от одного этого стало гораздо страшнее, чем от вида ножа. – Тебе еще никогда не было так больно, как будет сейчас. Поверь, если бы я могла взять эту боль на себя…

И она метнула быстрый, прямо молниеносный взгляд в сторону Мираны, которая сделала вид, что ничего не заметила.

- Я все еще прошу позволить мне… - тихо уронил отец, и Аренея нахмурилась.

- Нет, - отрубила она. – Об этом не может быть и речи. У твоей дочери молодое здоровое сердце, она выдержит. А тебе я запрещаю как целительница.

И снова почему-то глянула на Мирану, поджавшую губы.

- Отец, а как здоровье матушки? – поспешно спросила Лестана.

- Ей лучше, - шепнул Рассимор. – Она желает тебе…

И осекся под гневными взглядами обеих жриц.

Мирана открыла книгу и принялась нараспев читать литанию Луне. Новую, никогда не слышанную Лестаной ранее. Торжественный речитатив словно заполнил комнату, и у Лестаны закружилась голова. Аренея взяла ее свободную правую руку и быстро чиркнула ножом по запястью. Лестана ждала, что придет обещанная боль, ожидая ее почти с нетерпением, лишь бы почувствовать хоть что-нибудь, но тело так и не отозвалось. Лишь тонкая струйка крови, в закатных лучах темная, как спелая вишня, потекла из разреза в подставленную Аренеей чашу.

Две жрицы, пришедшие с Мираной, тоже запели, и Лестана очень быстро перестала различать их голоса, сливающиеся в единый странный мотив. Голова кружилась все сильнее, как в раннем детстве, когда она слишком высоко раскачала веревочные качели в саду… Аренея поставила чашу на жаровню, и в комнате отвратительно запахло паленой кровью, впрочем, почти сразу целительница убрала чашу с огня и бросила в него сухие травы. Потом подошла к Лестане и склонилась над ее головой. Лестана не видела, что делает Аренея, но та пошевелила ей волосы на макушке и тихо сказала:

- Будет совсем невтерпеж – кричи. Кричи, плачь, ничего постыдного в этом нет. Все равно шевельнуться не сможешь. А ты… - Она явно глянула на Рассимора. – Не смей мне мешать. Если не уверен, что выдержишь, лучше уйди.

- Нет, - уронил отец, и Лестане на миг показалось, что она все-таки чувствует его руку на своей.

Но только на миг.

- Помоги нам Луна! – выдохнула Аренея.

Три голоса, Мираны и ее спутниц, взмыли к потолку, из пения превращаясь в жуткие завывания, Лестана снова почувствовала прикосновение к волосам, а потом в нее ударила молния, пронзив насквозь. Дыхание перехватило, и непереносимо долго Лестана корчилась внутри тела, которое не могло двинуться, но пылало и плавилось каждой частицей. А потом дыхание вернулось, она закричала и кричала до тех пор, пока не захлебнулась в рыданиях. А боль все длилась и длилась, так что когда с очередной ее вспышкой тьма обрушилась на Лестану и поглотила, это стало самым лучшим, что могло случиться с ее измученным телом и таким же измученным разумом.

…Сознание возвращалось медленно. Лестана глотала воздух, еще боясь поверить, что боль закончилась. Попыталась двинуть рукой – и заплакала бы, но слезы словно выжгло, или они кончились. Ничего! Такая мука – и ровно ничего не изменилось!

Она прислушалась, вдруг поняв, что странные звуки, лезущие в уши, это голоса.

… - Она не выдержит! Вы с ума сошли, если собираетесь делать это каждый день! Сколько раз? Десять? Дюжину? У нее же сердце разорвется!

Это отец… Лестана попыталась приподнять налитые свинцом веки и сказать, чтобы отец не волновался. Она будет терпеть, сколько нужно. «Каждый день? – повторила она про себя. – Дюжину раз? Это… можно пережить?»

- А ты знаешь другой выход? – с бесконечной усталостью в голосе отозвалась Аренея. – Хотя мы все его знаем. Да, Мирана?

- Выход? – переспросила главная жрица с ледяной тихой яростью. – О да! Ну конечно! Заставить Ивара платить за то, что натворила эта безрассудная девчонка?! Перебросить ее боль на него?! Я не для того рожала сына, подаренного мне Луной! Ивар не виноват в том, что случилось с Лестаной! И отдавать свою жизнь за нее он не будет! Или вы хотите лишить клан еще и этого наследника?

- Да-да, он ни в чем не виноват, - с ядовитой ласковостью процедила Аренея. – Сначала он из шкуры выпрыгивал, чтобы отправиться с посольством – ну как же, уже совсем взрослый! Потом загулял с волчицами и проморгал наследницу. А теперь он ни в чем не виноват! И вообще сам наследник, так что его теперь и за хвостик дернуть нельзя – вдруг оторвется…

- Аренея! – взвизгнула верховная жрица.

- Хватит, - измученно уронил отец. – Она просыпается. Лестана, девочка моя, как ты?

Лестана все-таки приоткрыла глаза и хотела сказать, что все хорошо… Ведь хорошо, да? Ничего не болит… Оказывается, когда у тебя ничего не болит – это почти счастье! Но только жалко и беспомощно улыбнулась.

- Не помогло, - прошептала она. – Почему не помогло? Вы же обещали…

- Лестана, послушай… - Аренея села перед ней прямо на пол, тяжело опустившись и сплетя пальцы перед собой на коленях. – Ты помнишь тот день, когда вы с Кайсой были в храме первый раз? Когда просили милости Луны?

Говорить было слишком тяжело, и Лестана просто опустила ресницы, а потом снова подняла их. Обвела взглядом комнату и заметила, что жрицы, пришедшие с Мираной, ушли. Сейчас в комнате были только она сама, лежащая в кресле, отец и обе тетушки.

- Что ты тогда попросила, девочка? – мягко спросила Аренея. – Вспомни слово в слово. Это очень важно. Давай, милая, никто тебя не осудит!

- Я…

Лестана всхлипнула, вспомнив тот проклятый день так ясно, словно все случилось только что. Дура! Какая же она была дура, прося о невозможном!

- Я… просила… стать Рысью, - выдавила она под взглядами Аренеи и Мираны, вставшей за плечами целительницы. – И любви…

- Любви? – ровным голосом уточнила жрица. – Как именно ты ее просила? Лестана, скажи слово в слово.

- Любви… и быть любимой… - прошептала Лестана. – Чтобы… мой муж… любил меня… Даже если я никогда не стану Рысью. Чтобы он… любил меня. Не моего зверя. Не мой титул… Меня…

- Мать Луна! - выдохнула Аренея, и Лестана увидела, как светло-желтые глаза целительницы расширяются, становясь круглыми, будто она собирается призвать зверя. – И мы еще удивляемся, что не помогло! Лестана, глупый ты котенок!

Она встала и подошла к столу. Налила из глиняной бутыли в стакан какой-то жидкости и одним махом выпила ее, а потом повернулась к остальным.

- Я не понимаю, - уронил отец. – Аренея, объясни.

- Нет уж, - мрачно сказала целительница, и у Лестаны отвратительно потянуло внутри предчувствием беды. – Это дело жрицы – толковать волю матери нашей Луны. Вот пусть Мирана тебе и объясняет.

А потом прошептала несколько слов, которые Лестана краем уха слышала от воинов, но ей самой их даже знать не полагалось.

- Мирана?

По голосу было слышно, что отец теряет терпение.

Жрица скрестила руки на груди и все тем же ровным тоном, который Лестана уже успела у нее возненавидеть, произнесла:

- Светлейший брат мой, дай себе труд подумать – и ты сам все поймешь. Что просила Лестана – то она и получила. Она пожелала мужа, который будет любить ее. Но когда Мать наша Луна привела к ней мужчину, готового любить ее, желающего поклясться ей в верности, что сделала твоя дочь? Она его отвергла! Отказала ему перед алтарем Луны, оскорбив богиню, которая исполнила ее просьбу.

- Я просила любви! – хотела крикнуть Лестана, а получился шепот. – Любви взаимной… настоящей… чтобы… любить… и самой… Я хотела… не его…

- А вот это нужно было говорить иначе! - сверкнула на нее глазами Мирана. – Ты просила любви, ты ее получила. Иначе этот дикарь не предложил бы тебе свою клятву. Нужно было головой думать, а не хвостом! Ты ведь не назвала имя того, кого выбрала в мужья?

Лестана онемела, не зная, что ответить. Она… Она действительно не упомянула в своей молитве Брангарда! Была так полна глупой влюбленностью в него, что даже не подумала назвать имя. Всем известно, что богиня читает в душах! Так разве Луна могла подарить ей чью-то другую любовь?!

- И теперь Луна не исцеляет мою дочь, потому что… оскорблена? – тяжелым бесцветным голосом спросил отец.

- Луна не обидчивая девица! – фыркнула Мирана. – И не карает глупых девчонок, не знающих, чего они хотят. Но слово было сказано. У священного озера, хоть и в землях дикарей, еще и с даром, наверное? Что ты пожертвовала?

Она глянула на Лестану.

- Прядь волос…

- Молитва и жертва свершились, - холодно подытожила Мирана. – Не знаю, почему выбор матери нашей и покровительницы пал на этого дикаря. Возможно, это должно было стать уроком? Во всяком случае, нельзя просить богиню о втором даре, отвергнув первый. Светлейший брат мой, твоя дочь не исцелится, потому что сила Луны не проходит через ее тело должным образом. А этого не случится, пока она не смирится перед волей богини и не примет все, что было ей послано по ее же молитве.

- Ты хочешь сказать… - медленно начал отец. – А если бы мы его казнили?

- Ну не казнили же, - возразила Аренея, наливая в стакан еще порцию питья. – Честно говоря, я тоже не понимаю – почему он? Только выбора у нас особого нет. Зато появляется очень интересная возможность…

- Не выйдет! – бросила Мирана. – Даже если его заставить. Он не родич по крови!

Ее взгляд опять скрестился с взглядом Аренеи. Лестана смотрела то на одну, то на другую женщину, ничего не понимая и, главное, отчаянно боясь понять. Обе жрицы, хотя одна служит богине в Храме, а вторая – в лазарете. Обе ее, Лестаны, тетки, хоть и с разной стороны… И наверняка обе желают ей добра! Но эти намеки… Не могут ведь они вести к тому, о чем Лестана даже думать не хочет?

- А если выйдет? – спокойно спросила Аренея. – Родич по браку – почти родич по крови. И если уж сама Луна предназначила его нашей девочке, эта связь будет попрочнее иных-прочих. Опять же, крепкий здоровый лось… то есть волк. Что скажешь, Рассимор?

- Я бы шкуру сам с себя содрал, если бы… - Голос отца прервался, а потом он с ожесточением добавил: - Он согласится. Или эту шкуру я сниму с него.

- Согласится на что? – спросила Лестана чистым и сильным от испуга голосом. – А я? Я на это соглашусь?!

Отец и обе тетушки посмотрели на нее, и под этими взглядами Лестана закаменела. Только в сознании билась, как залетевшая в дом птица, одна-единственная мысль: если бы тогда у озера знать, чем обернется ее просьба… Никогда бы Лестана не просила милости у той, кто умеет читать человеческое сердце, но отвечает на его мольбы языком равнодушной и непостижимой божественности.

* * *

А в третьей комнате оказалась спальня! Только увидев здоровенную кровать, на которой можно было круг для поединков начертить, Хольм понял, что ошибался, и та скамья в первой комнате не для сна. И сама комната для еды или чтобы гостей принять, а спать нужно здесь, на огромном ложе, застеленном тонким льняным бельем, с несколькими подушками, двумя одеялами – тонким и толстым, - да еще и красивым покрывалом, темным, в тон меховому ковру.

«Ну, хоть что-то привычное, - вздохнул Хольм, рассмотрев роскошную медвежью шкуру возле кровати. – И у нас, между прочим, ничуть меха не хуже. А за три… нет, за целых четыре подушки меня бы собственные дружинники на смех подняли! Еще и одеяла эти… Ну что уж теперь, не на полу же спать!»

Он последний раз окинул взглядом уютную спальню с плотными занавесями на окнах и вышел в первую комнату. Пока длился Совет, кто-то забрал грязные вещи Хольма и посуду со стола, зато появился другой поднос, а на нем тарелки с ломтиками копченого мяса и сыра, хлеб и печенье, маленькие пышные пирожки и два кувшина, один – с молоком, второй – с горячим травяным отваром. На одного, пусть даже голодного, здесь было многовато, а Хольм и голоден-то не был, успел поесть перед Советом.

Задумчиво почесав нос, он прошел к двери и выглянул в коридор. Тот же самый Кот, что водил его на Совет и обратно, встрепенулся у противоположной стены, где стоял на карауле. Давно уже стоял, между прочим. И что-то Хольм не слышал, чтобы кто-то еще к нему подходил.

- Зайди, - мотнул он головой на вопросительный взгляд Кота.

Дождался, когда тот войдет в комнату, и пояснил, кивком указав на накрытый стол:

- Скучно одному. Будешь?

- На посту не положено, - сдержанно отозвался Кот, но взглядом на еду вильнул, правда, тут же отвел глаза.

- На посту хмельное не положено, - возразил Хольм. – Так я тебе и не предлагаю, у самого выпить нечего. А перекусить – в том никакого греха нет. Тебя когда на пост определили? Утром, как только меня привели? А сейчас уже закат. Если не успел пожрать, пока я на Совете был, так и ходишь голодным. А от голодного сторожа толку никакого!

И добавил, видя, что Кот явно колеблется:

- Ты же меня охраняешь? Ну и какая разница, с какой стороны двери это делать? Изнутри даже удобнее – меня здесь лучше видно.

- С этим не поспорить, - усмехнулся Кот. – Ну, если так… А ты и правда у Волков Когтем был?

- Клыком, - поправил его Хольм, садясь на лавку так, чтобы оставить достаточно места и Коту. – У нас это называется Клык. Был. Что, не похож?

- Молод… - уронил Кот, тоже присаживаясь и уже без лишних заминок цепляя с блюда пирожок. – Постарше никого не нашлось?

- Да сколько угодно, - ответил усмешкой Хольм. – Только ты видел пасть, в которой всего один клык, пусть даже крепкий и длинный? Или лапу с одним когтем? Толку от такой пасти или такой лапы. У нас в старшей дружине в кого ни ткни – хоть завтра может меня заменить. Только им лениво. Матерые все, умные, зад лишний раз от лавки не оторвут, а Клыку на месте не посидеть.

- Это да, - согласился Кот. – И сын вождя, опять же! Кстати, прошу прощения у светлейшего за дерзость. Ну, насчет молодости!

И он, не вставая, изобразил поклон, ухитрившись сделать его одновременно почтительным и глумливым.

Хольм взял пирожок, уложил на него ломоть мяса побольше, накрыл сыром и так сунул в рот. Раскусил, прожевал и зажмурился от удовольствия: пирожок оказался с кисленькой вишней, и вкус мяса это ничуть не испортило, совсем наоборот.

- Дать бы тебе в глаз, - вздохнул он мечтательно и тут же с сожалением признался: – Но нельзя. Если назвался гостем, надо вести себя прилично. Да и тебе ваш Коготь не спустит, если подеремся.

- Арлис-то? Ни за что не спустит, - подтвердил Кот, закидывая в рот остаток пирожка. Проглотил его и вкрадчиво сказал: - А вот если светлейший гость вдруг пожелает завтра по дворцу прогуляться, я могу сводить на учебную площадку. Посмотрим на других, а то и сами разомнемся.

- Вот это вам тут скучно, - оценил Хольм. – А своди! Рысей в драке я еще не видал, занятно будет…

На звук открывшейся двери они обернулись оба. Кот вскочил на ноги, и Хольм успел подумать, что если тому и правда влетит, надо бы взять вину на себя, но не успел. Вошедший Рассимор мазнул по соплеменнику мрачным взглядом и кивком указал на дверь. Кот, чье имя Хольм так и не узнал, поклонился и выскочил в коридор, а Рассимор опустился на лавку там, где только что сидел охранник.

Плеснул из кувшина травяного отвара в стакан, отхлебнул, поморщился, и было видно, что вождю Рысей до смерти хочется выпить чего-нибудь покрепче.

- Лестана? - выдохнул напряженный, как тетива, Хольм.

- Жива, - бросил Рассимор и глянул на него исподлобья. – Но лечение не помогает.

Помолчал и добавил, уставившись на стол, но вряд ли замечая на нем что-нибудь:

- Не думал, что скажу это вслух, но Луна и вправду разгневалась на мой род. Единственный сын погиб, родной племянник… ну ты сам его видел… А теперь и Лестана… Помолчи, - оборвал он уже открывшего было рот Хольма. – Не о том сейчас речь. Или не только о том.

Он снова глотнул травяного отвара, в котором Хольм явно слышал запах шиповника и мяты, а потом жадно допил остальное. Похоже, изрядно во рту пересохло.

- Кайса говорит, что ты считаешь себя истинной парой Лестаны, - сказал Рассимор наконец. – Ей твой брат об этом сказал. Правда?

- Не знаю, - отозвался Хольм. – Откуда мне понять, так это или нет? Я только знаю, что люблю ее. Это правда.

- Честный… - проговорил Рассимор, как ругательство. – И молчал! А ведь я тебя мог и казнить. Вот истинную пару своей дочери – ни за что! А просто Волка – мог бы. Не веришь?

- Почему же, верю, - пожал плечами Хольм. – Ну и что это меняет? Лестана меня своей парой все равно не признает. И для нее, казни вы меня, ничего бы не изменилось. Она же не понимает, каково это, слышать своего зверя. Может быть, и никогда не поймет. Но это ведь тоже ничего не меняет.

- У вас там все такие? – мрачно поинтересовался Рассимор. – Вроде бы братец у тебя совсем иной… А ты всегда говоришь, что думаешь?

- Нет, - хмыкнул Хольм. – Я чаще молчу, что думаю. Но иногда говорю. Вот как сейчас. Господин Рассимор, вы ведь зачем-то пришли. Вам от меня что-то нужно, да?

- Нужно, - обреченно согласился вождь Рысей. – Я пришел сделать ужасную глупость. Как ни посмотри, ничего хорошего. А другого выхода нет. Ни у меня, ни у Лестаны. Значит, и у тебя не будет, Волк. Ты это учти, если решишь мне отказать.

- Вы мне еще ничего не предложили, а уже пугаете, - усмехнулся Хольм и тоже плеснул себе кислого отвара. – Может, я не откажусь.

Рассимор снова на него странно покосился, а потом уронил, стискивая пустой стакан в побелевших от напряжения пальцах:

- Я хочу, чтобы ты женился на Лестане. Немедленно, сегодня же ночью.

Хольму показалось, что он ослышался. Или спит. Или бредит. Но вождь Рысей, сидящий рядом, вроде был настоящим, и Хольм, переведя дух, осторожно уточнил:

- Зачем? То есть вам это зачем?

И тут же понял, что каким бы ни был ответ, искать его истоки нужно в простых и омерзительно безнадежных словах «лечение не помогает».

- Мне – не нужно! – отрезал Рассимор. – Я все еще не знаю, кто виноват в беде моей дочери. И если пойму, что это ты… Но жрицы говорят, что тебя и Лестану связала сама Луна. А еще… - Он опять помолчал, потом пошевелил губами, подбирая слова, и наконец выдавил: - Ритуал. Тот, который может помочь. Он сводит с ума от боли. Я слышал, как она кричала… Видел, сколько боли в ее глазах. Моей девочки… И я не мог забрать ее боль. А ты – сможешь. Если войдешь в мой род ее супругом, брачная клятва свяжет вас. И ты сможешь отдать Лестане свои силы для исцеления и забрать ее боль. Понимаешь?

- Так… - Хольм попытался сосредоточиться, но мысли расплывались, будто вместо травяного отвара он хватил на пустой желудок бутылку крепчайшего вина. – Я могу помочь Лестане?

- Да, - угрюмо бросил Рассимор.

- А в чем тогда подвох? Почему вы думаете, что я не соглашусь?!

- Лестана тебя не любит, - бесстрастно сказал Рассимор и впервые развернулся к Хольму, глянув ему прямо в глаза. – И я не буду принуждать мою дочь к браку с тем, кого она…

- Ненавидит? – ровно подсказал Хольм.

- Не хочет видеть своим мужем, - угрюмо поправил Рассимор. – Я мог бы тебе солгать. Пообещать с три короба… Но во всем случившемся и так слишком много внимания богини, чтобы навлекать ее гнев ложными клятвами. Ты женишься на Лестане, хочешь ты этого или нет. И ты поможешь ей пережить лечение. Клянусь самым дорогим, что у меня есть, самой Лестаной! - Он поднял руку, заставляя Хольма молчать. – Если спасешь мою дочь, я отпущу тебя. И пока жив – буду самым надежным союзником Волкам, а тебя… награжу по заслугам. Но по-настоящему мужем моей дочери ты не станешь. Прикоснешься к ней против ее воли – убью. Напугаешь ее или причинишь вред – и клянусь, тебе Ивар с его выходками мягче заячьего хвоста покажется. Ты это понимаешь, Волк?!

- Понимаю, - уронил Хольм. – Я на ней женюсь. И заберу ее боль при лечении. Она выздоровеет. Сможет призвать свою Рысь, и те, кто хотел в наследники Ивара, утрутся собственными причиндалами. А после этого я вам буду уже не нужен. Если мы с Лестаной не станем парой по-настоящему, она потом сможет выйти за кого-то другого, так? Ну, а если я попытаюсь ее принудить, вы мне голову оторвете…

- Да.

- Под хвост себе свои угрозы засуньте, - посоветовал Хольм. – Вместе с наградой. Может, у вас тут принято домогаться беспомощных девушек, но я себя не в выгребной яме нашел. По мне, так все эти разговоры про истинную пару выеденного яйца не стоят. Лестана должна встать на ноги, и если для этого нам с ней надо пожениться, то… какого собачьего огрызка мы ждем?