Роман Обязана быть его глава Глава 29

Руки дрожали так, что я едва не выронила телефон. Набрала ещё раз, оглядываясь по сторонам. Что делать, если я не найду её? Что, если Эдуард решил увезти… увезти мою дочь, мою девочку?!

Обезумевшая от страха, я стояла посреди тротуара. Мимо меня, поздоровавшись, прошла мама девочки из группы Сони. Не обратив на неё внимания, я метнулась вдоль дороги, остановилась и опять осмотрела. Демьян… Что, если…

Тишина, длившаяся несколько секунд, сменилась длинными, перебивающимися помехами гудками. Я затаила дыхание.

— Соня! — истошно закричала, услышав голос дочери. — Соня? Ты где? Сонечка… — дыхание вырывалось со всхлипами. Я слышала, как там, где была Соня, дует ветер, слышала, как она хлюпает носом. Замёрзла… — Да… Что ты видишь, детка? Я… Я приду за тобой. Сейчас… Подожди несколько минут, хорошо?

До сквера, расположенного неподалёку от садика, я бежала. Встречный ветер бил меня по лицу, мокрые листья липли к мыскам сапог. Пробежав мимо куцых деревьев, я оказалась на главной аллее. Огляделась. Дорожка тянулась вперёд, по обеим сторонам от неё стояли деревянные лавочки с кованными спинками.

— Соня! — заметив вдалеке голубую курточку, я снова бросилась вперёд. Расстояние казалось огромным, хотя на самом деле пробежала я его за секунды. — Соня! — подлетела к дочери.

Та сидела на краю скамьи, держа в руках какую-то бумажку. Нос её покраснел, да и вся она напоминала маленькую замёрзшую синичку.

— Господи, Соня…

Я крепко прижала её к себе, провела по мягкой шапке ладонью и прикрыла глаза. Облегчение, что я испытала, увидев её, было не сравнимо ни с чем на свете.

— Ты совсем замёрзла…

Я заставила себя выпустить её.

— Папа приходил, — голосок Сони слегка дрожал. Сильно испугаться она не успела, но я чувствовала, что ей не по себе. — Он сказал, что мы пойдём гулять и… — она замолчала.

Вытерла мокрый нос кулачком. Бумажка, которую она держала, оказалась обёрткой от мороженого.

Гнев, что я испытала, забирая её из маленьких пальчиков, был таким сильным, что ещё не успевшая пройти дрожь, стала сильнее. Зачем он увёл её?! Зачем?! Что это за игры? Как… Как он мог бросить её здесь совсем одну? На холоде, с мороженым… Бросив бумажку в урну, я стянула с Сони перчатки и принялась растирать ледяные ладошки.

— Сейчас домой пойдём, чай будем пить горячий, — прошептала, чувствуя, как на меня опять накатывает истерика. — Вот так… — пальчики стали чуть теплее, и я, поднеся её руку к губам, поцеловала. Надела перчатку.

— Пойдём, — помогла ей встать и поправила шарфик. — Нужно домой идти.

Не успели мы пройти и пары десятков метров, Соня остановилась. Потянулась к карману и вытащила маленький бархатный мешочек.

— Это что? — я почувствовала, как грудь сдавило, как к горлу подступила тошнота, а голова загудела.

— Папа попросил тебе отдать, — дочь протянула мешочек мне, а я так и стояла, не находя в себе сил взять его. Знала, что нужно это сделать, но не могла.

— Мам, — Соня требовательно потянула меня за пуховик, и я всё-таки протянула руку.

Развязала ленточки и достала из мешочка кольцо. Моё обручальное кольцо… Несколько секунд я стояла, не в силах ни двигаться, ни дышать, а после выдавила:

— Папа что-нибудь сказал, когда отдал тебе это?

— Нет, — отозвалась Соня. Немного подумала и добавила: — Только что там… — она опять замолчала. — Что ты что-то забыла, но он написал. Чтобы больше не забывала.

Написал? В мешочке не было ни открытки, ни записки. Я снова посмотрела на кольцо и заметила надпись. Надпись, выгравированную на внутренней стороне: «Навсегда моя».

Тошнота усилилась, холод пробрал до самых костей. Чувство было такое, что меня ударили в солнечное сплетение.

В кармане пуховика зазвонил телефон, и это заставило меня немного прийти в себя. Огляделась по сторонам, боясь увидеть мужа, но аллея была пуста.

— Мам, телефон, — Соня потянула меня за рукав, привлекая внимание.

— Да, солнышко, — я достала мобильный и посмотрела на дисплей. Демьян…

Сбросила вызов и, отключив звук, убрала обратно. Положила мешочек с кольцом в другой карман. «Навсегда моя». Нет! Нет, чёрт возьми! Никогда больше я не буду его!

— Пойдём домой, — выдохнула, взяла дочь за руку, и повела прочь.

Домой. Какао, плед, завывающий за окном ветер. Всё, больше мне сейчас ничего не нужно.

Тёплый плед, какао и дочь, прижимающаяся ко мне, моя девочка, моя малышка.

— Не хочу, — сонная и уставшая после холода, Соня капризничала.

Я присела на соседний с ней табурет и, ласково погладив дочь по голове, попросила:

— Пожалуйста.

Это была уже вторая чашка горячего молока. Первую она выпила без лишних уговоров, едва мы вернулись, и я надеялась, что это поможет нам избежать последствий. Но не прошло и трёх часов, как Сонька начала покашливать.

Бархатный мешочек с кольцом лежал в кармане моей домашней кофты, не давая мне ни на миг забыть о том, что случилось. Кольцо это будто бы сомкнулась вокруг моих запястий, лодыжек, шеи, и медленно сжималось, отбирая силы, сковывая, лишая возможности сделать глубокий вдох. Едва мне представилась возможность остаться одной, я снова вытряхнула кольцо на ладонь и, стоя в разбитой ванной, смотрела на него, чувствуя, как начинают неметь пальцы.

— Я уже пила, — заныла дочь и тут же закашлялась. Её маленькие плечики затряслись, кашель был неглубоким, но я боялась, что к утру она совсем разболеется.

— Я бы этого… — зашипела только-только успокоившаяся Светка. Не договорив, она замолчала, но большого ума, чтобы понять, что она хотела сказать, не требовалось.

Стоило мне вкратце рассказать ей о том, что случилось, она в нескольких ёмких фразах высказала всё, что думает об Эдуарде и где ему место. Цедя слова так, чтобы не услышала Соня, она сжимала в пальцах длинные уши мягкого игрушечного кролика, и тот болтался туда-сюда, задевая лапами пол. Я чувствовала её желание поддержать меня, помочь мне так же хорошо, как и её бессилие.

— Сонь, выпей молоко, — с усталым вздохом попросила я уже требовательнее. Потёрла висок.

Как я ни пыталась в точности воспроизвести в памяти минуты, начиная с момента, как я отворила калитку детского сада и до того, как увидела сидящую на лавочке Соню, выходило плохо. Какие-то пятна — блёклые и невыносимо яркие, перемешавшиеся, не последовательные. Обёртка от мороженого, удивление воспитательницы, детские голоса…

— Можно я не буду? — жалобно спросила Соня, посмотрев на чашку, а потом на меня. Кашлянула ещё раз.

— Нельзя, — взяв молоко, я подала ей, но брать его она не спешила. — Сонь…

— Я из этой не хочу, — она отодвинулась на самый край табуретки. — Можно из другой чашки?

— Из другой?

Небольшая керамическая чашка с зевающим бегемотом была её самой любимой, и я специально налила молоко именно в неё. Но Сонька кивнула с самым серьёзным видом. Я сделала глоток, понимая, что молоко всё равно придётся греть заново. Что-то подсказывало мне, что ответ на вопрос из какой именно, я знаю.

— Ты хочешь, чтобы я налила тебе молоко в чашку с Винни-Пухом? — всё же спросила я, и дочь снова кивнула.

Кашлянула, и сердце моё сжалось от любви, нежности и страха за нас обеих, за наше будущее.

— Ты обещаешь? — дотронулась до лба дочери.

Температуры не было, но успокоения я от этого не чувствовала. Банкет, который мне предстояло обслуживать, был назначен на завтра — днём Надир позвонил и сообщил об этом. Но если Сонька разболеется…