Роман Обязана быть его глава Глава 45

Как бы ни были великолепны приготовленные на гриле овощи, я вряд ли могла оценить их по достоинству, равно как и вино, налитое мне Демьяном.

— Молодое? — только и спросила я, облизнув губы.

На них всё ещё чувствовался вкус мандаринового сока и лишающего воли поцелуя, который был после.

— И дерзкое, — Демьян прикоснулся своим бокалом к моему. Обнял меня и прижал к себе.

Сделав большой глоток, я подняла на него взгляд и не сдержала прерывистый выдох. Взгляд Демьяна скользнул от моих глаз к губам. Опять в глаза. Бокал дрогнул в пальцах, и он, поставив свой, забрал его у меня.

— Ты ждала, — сказал он уверенно и, положив ладонь мне на спину, провёл до шеи. Обхватил и погладил большим пальцем. — Знаю, что ждала.

— А ты?

Одного его прикосновения было достаточно, чтобы во мне зародилось щекочущее, волнующее желание, отрицать которое я больше не собиралась. Всё во мне откликалось на него: сознание, сущность. Он чувствовал моё тело, мои желания. В тот самый первый вечер, когда я по принуждению Эдуарда пришла к нему, меня это напугало. А что сейчас? Страха не было, было лишь желание: томное, превращающее в вино саму мою кровь.

— Да, — ответил Демьян не притворяясь. — Если бы я не ждал этого вечера, не приехал бы, Дарина.

Взяв с тарелки ломтик сочного манго, он снова провёл по моим губам. Я приоткрыла их, и сладкая мякоть коснулась моего языка. Взгляд Демьяна стал жгучим, глаза потемнели. Почти не чувствуя вкуса, я прожевала ломтик и, взяв бокал, сделала ещё один глоток. После передала его Демьяну, и тот забрал его у меня из пальцев, сперва погладив меня по руке. Допил и, собрав шёлк блузы на вороте, резко потянул меня на себя. Я буквально упала ему в руки.

— Поехали со мной, — он мигом перевернул меня, уложил спиной на ковёр.

Прерывисто дыша, я лежала между подушек и смотрела на Демьяна, нависающего сверху. Глаза его стали совсем чёрными, и я почувствовала себя не просто пойманной пташкой — бабочкой.

Взяв мою руку, он пригвоздил её к ковру, второй провёл по животу к груди, чуть задирая блузку. Желание, сперва лишь щекочущее, становилось всё сильнее. Грудь наполнилась тяжестью, соски затвердели, а я так и смотрела в глаза Демьяна, не в силах ни что-то сказать, ни сделать глубокий вдох.

— Куда? — всё-таки спросила, едва размыкая губы.

— Во Францию, — он задрал мою блузку ещё выше, до самой груди.

Теперь пальцы его выводили узоры на голой коже. Я с трудом понимала, что он говорит, о чём спрашивает. Уголок мягкой подушки касался моей щеки, одежда ничего не скрывала — я чувствовала его так остро, так близко, как будто была абсолютно голая.

— Я… — очертив выемку пупка, он опустился к краю штанов и приспустил их. — Демьян… Я не могу. Соня…

— Возьмём её с собой, — стянул штаны вместе с трусиками ниже.

Я прикрыла глаза, пытаясь собрать остатки мыслей. Застонала, когда он, склонившись, прильнул губами к шее. Несдержанно, влажно. Между ног тянуло, колени ныли. Свободной рукой я обхватила его за плечи, подставляя тело его губам.

— Я не могу, — зашептала, путаясь пальцами в тёмных волосах. — Не сейчас. Соня только сменила садик. Да и Эдуард… Её не выпустят без разрешения от него.

— Я что-нибудь придумаю.

— Нет, Демьян, — горячо возразила я. — Я… я не могу.

— Но хочешь, — снова уверенно. Перехватил вторую мою руку и тоже припечатал к ковру. Я чувствовала его твёрдую плоть, его возбуждение. Видела пламя в угольно-чёрных зрачках и понимала — врать нет смысла. Ни себе, ни ему. Хотела ли я? Вот так просто сорваться с ним только потому, что он позвал? Возможно. Льющаяся из колонок музыка была совсем тихой, и мой голос вплёлся в неё, подобно продолжению:

— Хочу, — призналась я. — Но ты сам сказал сегодня утром, что нужно с чего-то начинать. Я только начала. Работа… Это важно для меня. И Соня… У меня нет права дёргать её. Ей и так тяжело.

Он смотрел на меня молча, лишь кончиками пальцев поглаживал ладони. Что было в его мыслях, я не знала, угадать это было выше моих сил, понять — тем более.

С каждой секундой внутри меня потихонечку нарастала тревога. Важны ли ему мои слова, мои желания? Что, если я ошиблась, если…

— Когда я вернусь, Дарина, — наконец заговорил он, — ты приедешь ко мне на ночь. Но прежде, чем мы пойдём в постель, я налью тебе бокал хорошего выдержанного вина, — выпустил ладонь и поднял мою блузку ещё выше, почти до горла, но взгляда так и не опустил. — Ты поймёшь разницу, — обрисовал кружево чашечки. — Когда-нибудь ты станешь такой же мудрой, как выдержанное вино. Его пьют не спеша, наслаждаясь каждым глотком. Мы выпьем по бокалу, а потом я буду наслаждаться тобой. Не спеша.

— Хочешь сказать, что молодое вино стало выдержанным? — по телу моему бежали мурашки. Приподняв руку, я расстегнула пуговицу его рубашки, потом следующую.

— Пока ещё нет, — он поймал мою ладонь. Погладил большим пальцем и выпустил. — Но это время обязательно придёт. В тебе столько всего… — он качнул головой. Наклонился и поцеловал в губы, не проникая языком, но так, что пламя, таящееся в его взгляде, охватило меня с головы до кончиков пальцев. — Да-ри-на… — прошептал, растягивая гласные, и разум, что цеплялся за грани, рассеялся, словно туман.

Застонав, я обхватила его за шею, и сама притянула к себе. В воздухе чувствовался аромат пряностей и свежих фруктов, разбросанные вокруг подушки напоминали о том, где мы, блузка моя была задрана, и я чувствовала раздражающее прикосновение его одежды.

— И это тоже можно, когда я с тобой? — прошептала, пытаясь разделаться с оставшимися пуговицами.

Демьян помог мне и тут же избавил от блузки. Сдвинул чашечки бюстгальтера и, очертив сосок, просипел, повторяя уже сказанное, но так, чтобы я больше никогда в этом не усомнилась:

— Когда ты со мной, тебе можно всё.

Больше ни о чём спрашивать я не стала. Ещё недавно тревожащее меня понимание, что сюда может кто-нибудь войти и увидеть нас, рассеялось. Никто просто не посмеет.

— Ты ведь заранее… заранее это спланировал, — я задыхалась от его настырных, нетерпеливых ласк.

— Не так, чтобы… — тронул губами ключицу, прошёлся поцелуями ниже и, потихоньку зарычав, прикусил сосок. Тут же обвёл кончиком языка и опять прикусил. — Но врать не стану — я думал об этом.

Его прямолинейность сбивала с толку, лишала воли и ещё сильнее распаляла. Как ни пыталась я найти подходящие слова для ответа, их не было — только протяжный, зовущий выдох.