Роман Невыносимый глава Глава 60

— На перекрестке налево. В больницу поедем, — проговаривает сурово для водителя, коснувшись пальцами полотенца, удостоверившись в том, что это кровь.

И это действительно плохо, с учетом завершившихся только пару недель назад месячных. До следующих еще примерно столько же.

— Где именно болит? — хмурится Игнат.

— Живот, — отвечаю сдавленно, крепко сцепив зубы. — Низ, — добавляю на порядок тише, не глядя на него.

Но мне все равно приходится.

— Все будет хорошо, поняла? — обхватывает мое лицо, вынуждая смотреть в синие глаза.

И пусть голос Игната — ровный, спокойный, утверждающий, но в глазах этой уверенности совсем нет. Киваю и улыбаюсь как можно беззаботней, чтобы он меньше волновался.

— Конечно, будет, — добавляю для пущей достоверности. — И ты вместо того, чтобы обо мне беспокоиться, лучше бы подумал о том, что ментовская форма тебе не идет. Абсолютно не твое! Парадная форма моряков подошла бы лучше. Беленькая которая такая вся. Идеально бы сочеталась с твоей темной внешностью, — улыбаюсь уже по-настоящему, представляя его в подобном наряде.

Муж ничего не говорит на это. Выдавливает из себя подобие снисходительной насмешки и прижимает к себе крепче, уткнувшись носом мне в макушку, глубоко вдыхая. Так и не отпускает потом еще долгое время. Скорость автомобиля все растет. Пейзаж за окном уже не просто проплывает мимо, а практически мелькает. Неоновый свет вывесок смазывается в сплошную цветную линию. Или это у меня перед глазами все плывет. Не могу понять. Кроме боли и вкуса крови во рту от прокушенной щеки не чувствую больше ничего. Приезд в больницу и вовсе проходит мимо моего сознания. В себя прихожу лежащей на постели в небольшом светлом помещении. За окном рассвело, а в правую руку воткнута инъекционная игла, через которую в меня вливают какой-то темный раствор. Название инфузии разобрать не могу, пакет прикреплен слишком высоко на специальной стойке. Голова все еще немного кружится. Сгиб локтя жжет и саднит. Тянусь туда, но не дотягиваюсь. Мое запястье перехвачено, а я сама заново уложена на подушку.

— Полегче, — комментирует свои деяния Игнат, выдерживает паузу, усаживаясь на краю постели рядом со мной, а после добавляет негромко: — Как ты?

Замечаю, что он переоделся в свой привычный костюм, но без пиджака — тот висит на спинке его стула. Супруг тянется к кнопке вызова персонала над изголовьем кровати, нажимая ту, и возвращает внимание ко мне, вновь берет за руку, но уже иначе: аккуратно касаясь запястья, обводит большим пальцем узор моих проступающих вен. Так зацикливаюсь на этом его действии, что не сразу реагирую на вопрос.

— Голова кружится, живот еще немного тянет и снова тошнит, — отзываюсь, прислушиваясь к себе.

— У тебя давление упало, — улыбается мягко мужчина.

— Всего лишь? — удивляюсь. — А кровь? Тоже из-за этого? Так бывает?

Правда, отвечает не он.

— Ну, милочка, в твоем положении и не такое возможно.

Тучная женщина лет пятидесяти в белом халате подходит ко мне ближе и первым делом проверяет капельницу, подкручивая колесико на катетере. Я же едва сдерживаю хихиканье, глядя на мелкие завитки на ее коротких светлых волосах. Не знаю почему, но они мне кажутся забавными, похожими на те, какие есть у овец. Потому не сразу различаю двойной смысл в сказанном ею.

— В моем положении? — уточняю, глядя уже на Игната.

Тот опять улыбается. Подозрительно добродушно.

Судя по всему, все то, что мне предстоит услышать, он знает.

— А то как же, — улыбается медсестра каким-то своим мыслям, доставая из кармана халата тонометр. — Целых четыре недельки уже.

— Четыре недельки... — повторяю за ней бездумно, пока она возится с тем, чтобы измерить мне давление.

Это я что же, правда, беременна?!

И вот вроде сама о таком задумывалась, а теперь, услышав подтверждение, не верится. Просто по срокам беременность наступила аж с того раза на кухне хрущевки, но тогда...

— Получается, та таблетка не помогла? — выношу слуховой вердикт всем своим измышлением.

— Не помогла, — соглашается Игнат. — Витаминок надо значительно больше, — ухмыляется нагло.

— Витаминок? — переспрашиваю недоверчиво.

Он ведь не хочет сказать, что та таблетка была совсем не той, что я думала? Сам ведь твердил о доверии, а сам получается…

— Ты...

— И витаминок, и покоя побольше надо, да, — вставляет снова медсестра, не давая мне выразить свое возмущение в полной мере. — Разве можно себя доводить до такого состояния? Чуть было ребеночка не потеряла, — качает головой. — Вовремя привезли тебя к нам.

Чуть не потеряла?

Сердце сбивается со своего ритма. О том, чтобы не нервничать, как и обо всем остальном, позабыто.

— А теперь? Теперь все хорошо ведь, да? — смотрю на нее с неприкрытой надеждой.

— Ну, милочка, если будешь себя и дальше так накручивать по любому поводу, то и мы не поможем. Нельзя себя так изводить. Беречь себя нужно, беречь. В любом состоянии.

Она еще много чего говорит, ругает, советует, пока я верчу в голове мысль о том, что действительно скоро стану дважды мамой. Первый шок отпускает, недоверие улетучивается, им на смену приходит осознание и радость. По всей видимости, на моем лице прекрасно все написано, потому что на этом нотации о правильном образе жизни для меня заканчиваются, женщина в белом халате удаляется, пожелав скорейшего выздоровления.

— Если и правда будет девочка, Катюшей называть не будем, — выдаю первой адекватной мыслью, если ее можно назвать таковой.

Зарабатываю недоверчивый взгляд. Кажется, собеседник не сразу понимает, с чего бы это имя мне резко разонравилось. А потом… начинает самым бессовестным образом ржать.

Смешно ему, блин… А я между прочим, правду сказала. При этом имени сразу дочка губернаторская теперь вспоминается, а вместе с ней и все остальное. Но кое-кого стоит все-таки проучить.

— Аглаей будет! — добавляю мстительно.

— К… к-кем? — сквозь смех, переспрашивает Игнат.

— Аглаей Игнатовной, — охотно повторяю.

На самом деле, наслаждаюсь его смехом, столь редким, что каждое его явление — как праздник.

— А тебе ребенка не жаль? — все-таки прекращает нагло ржать и успокаивается. — Откуда в тебе столько жестокости к маленькому беспомощному созданию? — добавляет заинтересованно, лукаво прищурившись.

— Почему сразу жестокости? — деланно удивляюсь. — Красивое старинное имя. И значение подходящее — блистающая, великолепная.

Да, я просто прескромная мама!

На этот раз Игнат не подшучивает в ответ. Придвигается ко мне ближе, снова за руку берет, ласково поглаживая запястье.

— Пусть будет, как ты хочешь, — внезапно сдается, или же мне так только кажется, ведь в продолжение добавляет уже не столь мирно: — Но имя следующего ребенка я сам выберу, учти!

Настает моя очередь смеяться.

— Кто бы сомневался, — привычно ехидничаю. — Ладно, так и быть, я открыта встречным предложениям. У тебя есть целых восемь месяцев, чтобы меня переубедить. Можешь начинать, — устраиваюсь удобнее на кровати, всем видом показывая, что готова слушать его.

Но он не спешит. Какое-то время просто молчит.

— Не восемь. Целая жизнь, — заговаривает тихо, крепче сжимая мое запястье. — И я очень постараюсь оправдать твое доверие, — замолкает, но ненадолго. — Потому что если в этой жизни и есть что-то по-настоящему хорошее, то для меня — это ты.

Что сказать, совсем не такое я ожидала услышать. Более того, зная Игната, произнесенные им слова равносильны признанию в любви. И это так трогательно и приятно, что я против воли начинаю плакать. Хуже всего, что у меня совсем не получается остановиться. Наоборот, с каждым пройденным мгновением становится лишь хуже. Я только и могу, что шмыгать и глотать сопли. Так много хочется сказать в ответ, но я банально заикаюсь сразу, как только начинаю говорить.

— Бл*дь, — ругается Игнат сквозь зубы.

Подается ближе, вопреки предыдущей реакции, утирает мои слезы бережно и заботливо.

— Ну, ты чего? — виновато вздыхает. — Предыдущая схема, где я тебя просто заставляю делать то, что мне хочется, наплевав на все и вся, тебе больше нравится что ли? Ты только скажи, мы к ней быстренько вернемся, — добавляет шутливо и ласково гладит по голове, как маленькую.

Вот теперь я смеюсь, хотя плакать все равно не перестаю. Слезы все льются и льются, сколько ни утираю их. Еще минут десять по ощущениям — минимум.

— Люблю тебя, — говорю, когда более-менее успокаиваюсь, прижимаясь к нему ближе, насколько позволяет капельница. — Очень-очень люблю.

Именно в этот момент дверь в палату открывается и на пороге появляется отец с матерью, а за ними Василиса с Ярославом с дочкой на руках последнего. Завидев заплаканную меня в объятиях Игната, они замирают на входе. Еще через миг на их лицах проявляется сочувствие и грусть. Кажется, они поняли происходящее совсем не так, как надо.

— Ну, чего там? Чего все встали? — слышится голос Макса.

Ребенок совсем не терпит промедления и решает свою проблему кардинальным способом, ползком просачиваясь между ног взрослых в палату.

— Ну, наконец-то, — выдает это маленькое чудо, отряхивая джинсы на ногах. — Мама! Папа! — кричит, завидев нас.

Несется к кровати. Игнат тут же выпускает меня из объятий, ловит и перехватывает этот маленький ураганчик на пути ко мне, усаживает к себе на колени, немного сдвигаясь назад.

— Маму пока трогать нельзя, — проговаривает наставительным тоном для сына.

— Почему? — озадачивается. — Ты так сильно болеешь? — тянется вперед и берет меня за руку.

Обхватываю маленькие пальчики и подношу к губам, целуя.

— Не я. Ты же хотел себе братика? Вот, ему нужно немного окрепнуть, чтобы родиться сильным и здоровым, чтобы вы могли играть.

О том, что это может быть девочка, не говорю. В процессе беременности подготовлю его к подобному исходу, если придется.

— Братика? У меня правда будет братик? Ура! — радуется ребенок, хлопая в ладоши, а затем делает совсем неожиданное — склоняется к моему животу и осторожно трогает его своей свободной ладошкой. — Не волнуйся, братик, мама о тебе позаботиться. Обо мне же позаботилась. Я вон какой сильный, и ты таким будешь. А потом мама летом обещала съездить в Диснейленд. И ты поедешь с нами!

Я аж воздухом давлюсь от последнего заявления.

— Я?! — смотрю на него с удивлением. — Это когда я такое обещала?!

— На Новый год. Ты сказала, что исполнишь любое мое желание, но летом. Я хочу в Диснейленд!

Слов нет...

И пусть мне кто-то снова скажет, что дети ничего не понимают и быстро все забывают. Кажется не одна я о чем-то таком думаю, потому что семейство Орловых дружно смеется. А вот моя мама плачет, прижимаясь к боку отца. Обнять бы ее, но я прикована к постели. К тому же:

— Раз обещала, значит съездим, — подводит итог Игнат. — Тем более, что у меня и у самого есть планы на этот счет…

Смотрю на него с укором. Зачем потакать подобным желаниям ребенка? Он же так и на шею скоро сядет, разбалуется. Правда, то волнует лишь меня одну.

— Правда? — елозит на руках отца Максим на радостях. — И Лера тоже поедет?

Собираюсь притормозить сына со своими мечтами, но…

— И Лера поедет, — утвердительно кивает Игнат. — Куда ж она без своей матери? Без няни нам точно не обойтись, — хмыкает уже для меня. — Зря мы ее что ли украли?

Замечаю неприкрытое удивление на лице папы и виновато улыбаюсь ему.

"Потом расскажу", — говорю ему одними губами, на что тот лишь рукой махает в стиле "изыди уже, бестолковая", чем веселит еще больше.

— Ура! Пойду Лере расскажу! — отвлекает от немых переглядок Максим, слезая с колен отца. — А вы о братике лучше заботьтесь, — наставляет нас на прощание, сбегая обратно в коридор.

— А то как же… — говорю, глядя ему вслед. — Ты слишком его балуешь, — озвучиваю для Игната одну из своих ранних мыслей.

— Лучше воспитывать его в спартанском режиме, чтоб потом был как я и мой брат? — усмехается он в ответ.

— Вседозволенность — не лучше, — парирую. — Он и так избалован донельзя всеми, кем только можно и нельзя.

И это правда. У Максима просто сумасшедшее обаяние, которому мало кто способен противостоять. Что сказать, сын весь в отца. Последующее заявление Игната это только подтверждает:

— Да ладно тебе, — невозмутимо отзывается он. — Уверяю, тебе и самой понравится, — подмигивает лукаво.

Хм...

— Заинтриговал, — тяну с кокетливой улыбкой.

Только как мне теперь до лета дожить?

До которого еще долгих три месяца!

— Это он умеет, как никто, — вставляет Ярослав с усмешкой. — И интриговать, и удивлять.

Несмотря на шутливый и добрый тон, отмечаю в его словах двойное дно, и мне это совсем не нравится. Наверное, я преувеличиваю и стоит промолчать, но не могу.

— Да мой муж вообще лучше всех, — ухмыляюсь ответно, глядя на брата супруга с вызовом.

Тот поднимает руки в жесте сдачи, улыбаясь широко и весело на этот раз.

— С таким доводом не спорят, — добавляет. — И я наоборот рад, что мой брат, наконец, нашел себе достойную девушку. А то я уж боялся, что так и помрет в одиночестве.

Мне хочется сказать, что Игнат никогда не был одинок, и рядом с ним находится полно любящих его людей, в том числе и сам Ярослав, но я решаю промолчать и лишь вежливо улыбаюсь в ответ. К тому же, мои плечи крепко сжимают ладони мужа, прижимая ближе к себе, отчего я вовсе забываю о присутствующих. Какая разница, кто и что думает о нем, когда для меня он что само солнце, пусть даже такое, порой, нещадно обжигающее. Другого мне и не надо.