Роман Невыносимый глава Глава 33

Не знаю, что именно в моих словах так ее задевает, но реагирует она довольно агрессивно.

— А ты можешь хоть раз никому не угрожать? Или без угроз отношения с другими не складываются?

— Я не угрожаю. Всего лишь констатирую очевидное.

— О не-ет! — тянет язвительно Тая, шагая мне навстречу. — Ты именно что угрожаешь! Каждый раз, стоит чему-либо пойти не так. Или кому-либо не согласиться с тобой. Как сейчас. Как до этого. И раньше. Всегда. Неудивительно, что у тебя нет друзей, а одни наемники и враги, — кривится и берет направление на выход из прачечной. — Раз уж ты все сам можешь, сам и карауль свои вещи.

Ловлю ее на полпути.

— Ты права. У меня нет друзей. Зато есть враги. Всегда так было. И не важно, как я себя веду. Пробовал разные варианты за все эти годы, так что знаю наверняка. Конкретно тот вариант, кем я являюсь сейчас, срабатывает лучше всего. Так проще. Жить, — произношу, как есть, притягивая ее к себе ближе, со спины. — И вот что мне интересно, — продолжаю негромко, ей на ухо. — Каким именно образом я угрожал тебе ту же гребаную неделю назад, когда ты вдруг решила, что тоже хочешь быть мне врагом, и спалила к чертовой матери то, что принадлежало мне, то, что является частью меня? Заметь, я и тогда ничего тебе не сделал. Хотя мне стоило больших усилий сдержаться и не ответить на эту твою дурацкую выходку.

— Это у меня-то выходка дурацкая? — возмущается, поворачиваясь ко мне лицом — У меня? А "молиться" на фотографию бывшей изо дня в день из года в год не по-дурацки, по-твоему? Да кто еще из нас ненормальный!

Звучит, как ревность. Неожиданно. Даже для меня самого. Именно поэтому не спешу с ответом. Сперва с шумом втягиваю в себя побольше воздуха. А то вдруг тут кислорода маловато, неспроста же жарко, и у нас обоих мозг отказывает, вот и несет всякую чушь. Хотя и тогда не отвечаю. Перехватываю девчонку удобнее и, игнорируя ее сопротивление, вывожу из прачечной, пересекаю еще парочку смежных помещений, после чего — вверх по лестнице.

— С тех пор, как узнал о сыне, веришь или нет, ни разу не вспомнил. До того дня, пока ты сама не вытащила этот журнал, — наконец, нахожусь со словами, вместе с тем разворачивая ее к себе лицом. — И храню я его не потому, что “молюсь” на свою бывшую. А если ты все равно так считаешь, то значит до сих пор ничего не поняла обо мне.

Отпускаю. Бежать ей все равно некуда. Позади — кровать. Путь к двери — только через меня. Руки свои освобождаю тоже неспроста. Вместе с последними словами, дергаю за полы клетчатой рубашки, не утруждая себя разбором и сохранностью множества пуговичек, которые банально разлетаются, оторванные.

— Ты что творишь? — тут же перехватывает девушка полы поврежденной одежды, отшатываясь от меня подальше.

— Я? — переспрашиваю, хотя в ее реакции не нуждаюсь. — Всего лишь упрощаю. Все. Нам обоим, — сам же отвечаю и сокращаю возведенную ею дистанцию. — С джинсами сама справишься, или тоже помочь? — добавляю. — А то у нас до утра не так уж и много времени. Нас же не выпустят, пока мы нашему сыну братика не заделаем. Заодно и ты перестанешь мою бывшую вспоминать. Гораздо чаще, чем я сам это делаю, — заканчиваю уже мрачно.

Все-таки, сколько бы времени не прошло с тех пор, а все равно предательство брата режет, как наживую.

Девичьи губы округляются в вопросительном "что", невольно отступая от меня на еще один шаг.

— Не собираюсь я с тобой никого заделывать! — добавляет уже вслух, сильнее кутаясь в клетчатую ткань. — И бывшую твою я не вспоминаю. Вот еще! Делать мне больше нечего, как о кикиморе этой зеленоволосой думать! Будто у меня других забот нет.

Еще один мой шаг вперед, ее — назад. Дальше некуда. Кровать упирается ей в ноги. Девчонка закономерно падает на пружинистое ложе, стоит мне склониться над ней. И тогда не оставляю ее в покое. Склоняюсь еще ниже к ней, упираясь одним коленом о край матраса, а сомкнутой в кулак рукой рядом с ее лицом. Так и замираю, несколько секунд разглядывая открытое моему взору алое кружевное белье.

— Ты сама себе противоречишь, дочь прокурора, — возвращаю внимание к голубым глазам, в которых сверкает праведное негодование, и не отказываю себе в удовольствии провести сгибом пальцев по краю узорчатого белья. — Если не вспоминаешь, откуда столько тошнотворных деталей в твоей хорошенькой головке тогда берется?

Девичье дыхание срывается, хотя она очень старается не поддаваться пробуждающемуся влечению. Но не возмущению. Оно из нее выплескивается почти физически ощутимой волной.

— Да на нее один раз достаточно посмотреть, чтобы они возникли! Какая вообще нормальная женщина будет красить волосы в зеленый цвет и раздеваться для предсвадебной фотосессии?!

Сперва говорит, потом, чертыхаясь, затыкается. Я не заставляю ее продолжать. Мои пальцы, что касаются края белья, смещаются ниже, задевая упругий животик, а затем еще ниже, поддевая пуговицу джинс. А ответ всплывает сам собой.

— Это не она. Не сама. Брат ей отомстил так. Подлил зеленку в шампунь. За то, что она его новый джип пакостными словечками расписала, — вырывается из меня, вместе с воспоминанием давнего прошлого.

Бл*дь!

Утыкаюсь лбом в ее лоб. Заново глубоко вдыхаю, собирая всю свою выдержку. Медлю еще секунду. Только потом нахожу в себе силы перестать давить на нее. Откатываюсь на спину, уставившись в потолок. И на самого давит. Возможно, гораздо сильнее, чем рассчитываю или могу игнорировать. Повисшую тишину нарушает шевеление Таи, которая, чуть помедлив, сама забирается на меня.

— Расскажешь? — просит тихонько.

— Зачем? — перевожу взгляд с потолка на полураздетую девушку на мне, в чьих глазах полно сожаления и участия — всего того, от чего меня самого тошнит. — Чтобы ты меня потом пожалела? А потом утешила благотворительным сексом? — заставляю себя усмехнуться, вернув безразличный вид.

За ним хорошо прячется все ненужное. Всегда так было.

— Боже, какой же ты все-таки невыносимый тип, — вздыхает она, собираясь слезть с меня обратно на кровать.

Подумать об этом не успеваю, а руки сами собой смыкаются на девичьих бедрах, удерживая в прежнем положении. И да, мать его, про благотворительный секс я не просто так упоминаю, ибо возникший стояк упирается аккурат между ее ног.

— Ты знала, с кем связываешься, — выдыхаю тяжело. — И если честно, я не совсем понимаю, с чего бы вдруг такие перемены. Поначалу ты вроде как все поняла и приняла, — прищуриваюсь, разглядывая ее по-новой. — Устала притворяться? — предполагаю.

— Ага. Устала, — впивается ноготками в мои запястья, в очередной попытке слезть с меня. — Быть бессловесным приложением к тебе, пока ты ночами по всяким клубам шастаешь в сопровождении десятка шлюх, — опять дергается в сторону.

И опять я ей не позволяю.

— Звучит, как ревность, — отзываюсь задумчиво.

Реально задумываюсь. О степени возможно живущего в ней обозначенного мной чувства. Все мы, так или иначе, собственники. Если не пресловутую любовь, так гордость и самолюбие задевает.

Комментарии

Комментарии читателей о романе: Невыносимый