Роман Невыносимый глава Глава 28

— Не слышу ответ, — напоминает о своих словах.

— Да… — выдыхаю со стоном. — Пожалуйста… — уже откровенно прошу.

— Громче, моя послушная девочка, — откровенно требует, начиная медленно выходить из меня. — Громче.

— Да! Чтоб тебя! — делаю, как он требует, подаваясь назад бедрами в стремлении избавиться от этого сводящего с ума бездействия.

Наградой мне становится новый толчок. И еще один. И еще. Он не останавливается. Задает частый, немного грубый темп. Вбивается в меня снова и снова, сталкивая в пропасть ярчайшего наслаждения. Меня слепит и оглушает им, наизнанку выворачивает, оголяя душу, даруя ей свободу и крылья.

Прихожу в себя не скоро. Мне совсем не хочется возвращаться туда, где снова будет властвовать разум. Здесь и сейчас хорошо. Рядом с тем, кто подарил немало приятных мгновений. От него исходит столько тепла сейчас, что я, не скрываясь, жмурюсь от удовольствия, прижимаясь к нему вплотную всем телом. Правда, то длится недолго. Игнат отстраняется. Я едва сдерживаю вздох разочарования. Хотя эта эмоция тоже недолговечна. Успеваю надеть платье, когда мужчина возвращается с бутылкой вина и парой бокалов. Устраивается все там же, меня и вовсе перетаскивает к себе на колени, после чего, как ни в чем не бывало, разливает по бокалам вино. Один протягивает мне. Беру его с мыслью, будто так всегда и было, и это не первый наш совместный вечер подобного рода.

— Спасибо, — благодарю.

Не только за вино. За этот самый вечер — тоже.

Игнат добродушно улыбается, с легким кивком. Ощущение его пальцев на моих, прежде чем я забираю свою порцию терпкого полусладкого напитка, как никогда кажется правильным и обыденным. Это чувство змейкой пробирается через них к самому сердцу, даруя ощущение чего-то светлого и безмятежного, вызывая на моих губах ответную улыбку.

Правда, делаю я всего лишь полглотка. В тот же момент мой взгляд падает на лежащую в стороне выпавшую из кармана пачку презервативов, и я замираю с бокалом у губ. Мысленно вовсе стону.

Нет, ну это же нужно снова так забыться!

Уже в третий раз, между прочим!

Это нормально вообще? Так разве бывает?

Глупые вопросы, с учетом произошедшего.

— Кажется, это все-таки мой последний бокал вина, — комментирую уже вслух с тяжким вздохом, дотягиваюсь до упаковки, верчу ее в руках и откидываю обратно в сторону, плотнее прижимаясь к груди Игната.

Смысла в них уже все равно нет. После всех наших приключений. В истерике — тоже. Поздно. Сама виновата. Головой больше думать надо.

— Как скажешь, — соглашается со мной мужчина и в этом, делая вид, что не заметил моего жеста.

Я же вспоминаю об ином.

— И вообще, я для тебя кое-что тут приготовила, вроде как, — смотрю в сторону ноутбука с погасшим экраном.

— Да? — заинтересовывается Игнат.

— Да, — киваю. — По крайней мере, так было до твоих поползновений в мою сторону, — дополняю с ехидством, выискивая мышку.

Та обнаруживается на диване.

— До моих поползновений? — с самым искренним изумлением отзывается Орлов, а на его губах расползается новая насмешка.

— А кто руки распускать начал первым? — парирую, прерывая нашу идиллию.

Встать собираюсь. Надо же все-таки переходить к главному блюду этого вечера. Да и расстояние между нами стоит увеличить. А то его полуголый вид снова вынуждает думать не о том.

— Ну, надо же было их куда-то девать, — беззаботно пожимает плечами мужчина. — К тому же, не я первый с поцелуями полез к тебе, — нагло отмазывается.

А у самого в глазах смешинки пляшут.

— Вот именно! — тычу пальцем ему в грудь. — Я только полезла целоваться, а ты сразу на пол утащил! — делаю вид, что возмущена до глубины души, на деле едва получается сдерживать улыбку.

— Рефлекс, что поделать, — опять отнекивается от своей ответственности за содеянное собеседник.

— Ну, я так и подумала, — все же фыркаю, больше не скрывая своего веселья. — Ладно, не буду больше с тобой спорить. Ты же у нас так любишь послушных девочек! — язвлю.

И вот зря я об этом думать начинаю. Ибо мне снова хочется что-нибудь сломать, разбить или еще как-то уничтожить все, что под руку попадется. Ударить сидящего рядом тоже хочется невыносимо. Желательно чем потяжелее и побольнее. Чтобы выбить у него вообще все мысли о других "послушных девочках".

— Верно. Люблю, — совсем не отрицает Орлов.

Так и не удается мне подняться на ноги. Едва отворачиваюсь, как сильная рука заново прижимает к себе, сгибом локтя за шею, не позволяя отстраниться.

— И раз уж с некоторых пор моя послушная девочка — это ты, то теперь буду тебя любить, — произносит вкрадчивым полушепотом, задевая губами мой висок в подобии поцелуя.

Сердце делает кульбит, как только до моего сознания доходит, что именно он говорит. Очень хочется верить в то, что все будет именно так. Но однажды я от него уже слышала нечто подобное, итог известен. Поэтому стараюсь не зацикливаться на услышанном.

— Учти, тебя за язык никто не тянул, — вопреки всему говорю ему все тем же шутливым тоном. — Если что, я потом тебе все-все припомню.

— От тебя зависит, будут ли другие. Или нет.

Так, значит...

— Не будут, — говорю тоном, полным обещания. — Если только ты, конечно, не страдаешь некрофилией, — усмехаюсь.

На такое откровение он явно не рассчитывает. Но удивление, мелькнувшее в синих глазах, мужчина прячет довольно быстро.

— А справишься? — зеркалит мою усмешку, выдерживает небольшую паузу, а последующее звучит совсем тихо: — Со мной.

Молчу. Только улыбаюсь еще шире. Сказать мне нечего, потому что… кто знает, что и как будет? Я сама не уверена до конца, на что подписываюсь. Вот и перевожу тему на изначальное.

— Сюрприз! — напоминаю ему, но на этот раз терпеливо жду, когда он сам меня отпустит.

А то у него, похоже, рефлекс не только на поцелуи, но и на побег женский. Не сразу, но я свободна. Чем и пользуюсь, поскорее увеличивая нашу дистанцию. На диван обратно усаживаюсь, с помощью мышки вывожу ноут из спящего режима и загружаю нужное видео. На нем запись с моего первого УЗИ.

— Кто снимал?

— Марина Семеновна. Она работала преподавателем психологии в университете, где я училась, и приютила, когда узнала, что я ушла из дома, — поясняю, делая новый глоток вина. — Экран немного дрожит, потому что она слегка переволновалась. Даже больше моего, кажется, — улыбаюсь тепло, вспоминая тот день. — Здесь Максу четырнадцать недель. Я поздно встала на учет из-за смены фамилии и паспорта, поэтому первое УЗИ тоже получилось запоздалым.

— Из-за смены паспорта и фамилии? — уточняет Игнат, тоже неспешно потягивая свою порцию терпкого напитка. — После того, как разругалась с отцом… — предполагает следом.

Правильно предполагает, поэтому просто пожимаю плечами.

— Излишне гордая была и упрямая, — говорю, глядя исключительно на экран телевизора, на котором транслируется картинка с ноута. — Отец сказал, либо называю имя отца ребенка, либо ухожу, раз вся такая самостоятельная. Я выбрала уйти.

Сперва говорю, потом уже задумываюсь, что зря так откровенничаю. Ни к чему это. Но сказанного не вернешь. Да и все равно рано или поздно коснемся этой темы вновь. А тут и момент, вроде как, подходящий. Но дыхание задерживаю в ожидании ответа. А он все не наступает и не наступает. Хотя мои слова Игнат явно воспринимает, и даже как нечто близкое, задумчиво пялясь в экран, и вместе с тем глядя в никуда. Слишком много напряжения я замечаю в его руке, медленно разжимающейся и сжимающейся в кулак, отчего вены проступают.

— А что потом? — все же нарушает затянувшуюся паузу.

Не удерживаюсь и возвращаюсь к нему, усаживаюсь рядом и накрываю его ладонь своей, мягко улыбаясь.

— Потом… первые дни ночевала у подруг, затем стало уже как-то неудобно. Нашла работу. Днем училась, а вечерами и ночами подрабатывала официанткой и уборщицей, чтобы накопить на съем собственной квартиры, пока как-то вечером в университете не столкнулась с Мариной Семеновной.

О том, что ночевала в те дни где придется, не признаюсь. Не нужно ему знать всех аспектов моей жизни.

— Почему ко мне не пришла? — сам же спрашивает и сам же прекрасно знает ответ. — Ах, да. Гордая и упрямая.

Снова улыбаюсь и пожимаю плечами.

— На самом деле просто побоялась, что ты отправишь меня на аборт, — признаюсь с тяжелым вздохом, залпом допивая свою порцию вина и отставляя бокал в сторону.

Видео заканчивается, и я включаю другое. На нем я с неприкрытым животиком лежу на кровати в окружении конспектов, жую огурец с медом и наблюдаю, как то тут то там появляется отпечаток детской ножки или ручки.

Умилительные кадры. Но черты лица наблюдающего за всем этим становятся жестче, рука под моей снова сжата в кулак.

— И правильно сделала.

Вздрагиваю. Все же одно дело предполагать, другое — знать. Но ладонь от его не убираю. Наоборот, сжимаю крепче. И не отвечаю ничего. Снова переключаю видео.

На этот раз я сижу на пуфике и под смех Марины Семеновны сетую на то, что стала совсем толстой и неуклюжей. Мой животик и правда уже довольно внушительных размеров. Мне трудно наклоняться, садиться и вставать. Что Игнат прекрасно наблюдает, пока я одеваюсь. Дальше сцена сменяется стенами знакомого кабинета УЗИ и картинкой монитора медицинского прибора.

— Здесь уже тридцать две недели беременности, — поясняю и, чуть подумав, все же устраиваюсь удобнее рядом с ним, кладя голову ему на плечо.

Он все еще напряжен. Но проходит секунда, другая, и Игнат обнимает в ответ, заставляя себя расслабиться.

Дальше мы оба просто молчим, наблюдая за сменой кадров на экране. Ровно до момента переключения на следующую запись с родами, о существовании которых я успеваю подзабыть за всем.

— Это я тебе не покажу! — поспешно выключаю текущее видео и выискиваю в списке другое.

Мужчина понимающе-снисходительно ухмыляется.

— Ты ведь понимаешь, что если я захочу посмотреть, все равно посмотрю? И без твоего участия.

Хотя больше не настаивает.

— Да нечего там смотреть, — бурчу, включая видео с сыном непосредственно после рождения, но без меня в кадре. — Вот, любуйся лучше Максом! До сих пор не представляю, как он во мне помещался, — намеренно перевожу тему.

— Ну, я же в тебе как-то помещаюсь, — не сдерживается от колкого замечания Игнат, тронув мои губы большим пальцем.

От такой пошлости и его действий я сперва отчаянно краснею, а после начинаю глупо хихикать. Недолго. В синих глазах отражается знакомая мне потребность, и становится резко не до смеха. Как и до всего остального. Вместе с первым прикосновением его губ к моим.

Окружающий мир привычно перестает существовать...