Роман Невыносимый глава Глава 23

Игнат

За последние годы я так прочно сживаюсь с ощущением одиночества, что это становится своеобразной зоной моего комфорта. Когда ты знаешь, что никто другой в нее не влезет, не вломится. Даже если вокруг полно людей. Я все равно один. Всегда. Остальные — они чужие. Кто бы ни был. Им нет места слишком близко. Словно есть незримая черта, которая тебя ограждает от внешнего мира. Внутри нее… безопасно. Никто не навредит. Не предаст. Все под контролем. Надо лишь время от времени убеждаться, что эта черта в сохранности, периметр — цел. Да, иногда для этого приходится совершать не самые лучшие поступки. Но какая разница? Я давно привык, что ничего хорошего от меня не ждут. И с готовностью оправдываю их ожидания. Так проще. Быть плохим. Хорошим для всех все равно стать невозможно. Это тоже помогает в сохранности моей зоны комфорта.

Быть одному — не есть плохо.

В моем случае, почти идеально.

Было…

До этого момента. До того, как я впустил в свою жизнь еще две жизни. Теперь черта, ограждающая мою личную зону комфорта, трещит по швам. Вместе с непомерно счастливой улыбкой ребенка, который смотрит и видит во мне что-то… другое — не то, чем и кем я привык себя чувствовать и существовать. Она настолько искренняя, что не выходит сопротивляться. Слишком настоящая. Отрицать — глупо. Я привык просто отворачиваться от людей, от любого возможного удара в спину, я еще прекрасно помню, насколько это больно, почти смертельно… Но тут как отвернуться?

Жалкое оправдание так не вовремя возникшей слабости!

То, что они оба — и Тая, и Макс, появились в моей жизни, ни рано ни поздно, именно сейчас, это… ни хера не подарок небес.

Подстава.

И я должен помнить именно об этом. Все остальное — потом.

А женщина, которая теперь живет под моей крышей и спит в моей постели… я давал ей шанс избавиться от моего общества и свести наше общение к минимуму, оставив дом в личное распоряжение. Но, похоже, у дочери прокурора иные планы на нашу будущую совместную жизнь. Иначе бы не реагировала так вчерашним вечером, с малейшей провокации.

Значит ли это, что я сам поведусь?

Искренняя улыбка моего сына и его мать — не одно и то же...

Впрочем, эта парочка умеет удивлять!

— ...пап, — слышится сквозь утренний сон. — Папа. Ну, пап!

И если поначалу кажется, что это одно сновидение сменяется другим, то детская ладошка на моем плече ощущается вполне реалистично, как и легкий толчок, в попытке растрясти меня.

— Просыпайся, пап. Мы для тебя сюрприз приготовили!

Голос Макса, пропитанный радостными нотками, становится громче, а я все-таки открываю глаза, еще не до конца осознавая, что тут происходит. Еще бы. На часах едва “6.30” светится, а перед моим носом… торт? Если и так, то весьма странный. В привычном понимании подобного вида кондитерского изделия. Мясной. Больше похожий на какой-нибудь слоеный салат. С надписью сегодняшней даты, которая двадцать третье февраля. Цифры — из зеленого горошка, а вот название месяца…

— Это что, морковь? — озадачиваюсь, разглядывая сперва, очевидно, тот самый сюрприз, а затем и тех, кто этот сюрприз устраивает.

Сын, как и его мать, к слову, будучи в пижамах, изображающих костюмчики медведя, сидят по бокам от меня. Девушка держит пирог… тьфу ты… торт, а вот в руках Макса значится какая-то коробка, обернутая подарочной бумагой.

— Она самая, — подтверждает Тая, прищурившись. — Между прочим, Максим сам нарезал и выкладывал слово.

Ну, если сам…

— Да ты герой, — хвалю за старания, приподнимаясь, устраиваясь на подушках удобнее, переводя внимание на коробку.

— Это тебе, — протягивает мне ее ребенок.

Рядом слышится покашливание Таи, и мальчишка бьет себя ладонью по лбу.

— То есть… — замолкает, чтобы набрать побольше воздуха, после чего торжественно продолжает: — С днем защитника Отечества тебя, папа! Чтоб ты еще долго-долго нас с мамой защищал!

— Это не все, — явно сдерживая смех, с намеком для Макса произносит Тая.

— Ну да, — кивает тот и снова набирает в легкие побольше воздуха. — Этот праздник очень важный — двадцать третье февраля. Папа, смелый и отважный, поздравляю я тебя! Знаю, в трудную минуту будешь ты всегда со мной. Честный, добрый, справедливый, папочка, ты мой герой! — договаривает и смотрит на мать с ожиданием.

Девушка ему улыбается и кивает и только после этого сын расслабляется. Он. Не я. Ибо… странное ощущение. Пронизывает насквозь. Словно воздух в легких подменяют. Дышать… Нет, не сложно. Иначе. И сам не пойму, с чего бы это вдруг. Особенно, когда маленькие ручки знакомо смыкаются на моей шее, а щеки касается короткий чмок. Среагировать не успеваю. Макс тут же отстраняется.

— И мама тоже тебя сейчас обнимет и поцелует, — смотрит на ту, о ком говорит.

Вот тут мне становится вдвойне интересно.

— В самом деле? — делаю вид, словно не верю.

Смотрю исключительно на ребенка. Хотя и так прекрасно замечаю, как Тая краснеет и закусывает нижнюю губу, явно не рассчитывая на такую повинность со своей стороны. Впрочем теряется она ненадолго.

— Куда ж я денусь? — отставляет торт в сторону, после чего кладет ладонь мне на грудь и склоняется надо мной.

Нет, еще не целует. Только смотрит. Пристально. Оценивающе. В голубых глазах танцует озорство. Ее губы касаются уголка моих губ, чуть замирают, а затем девушка прокладывает цепочку из поцелуев к моему уху. Вместе с тем прохладная ладошка движется ниже к животу.

— С праздником тебя, папочка, — шепчет, еще на мгновение задерживается в таком положении, прижимаясь своей щекой к моей, и, наконец, отстраняется.

И да, блядь!

Куда теперь мне девать свой стояк?

Благо, одеяло по пояс закрывает.

— С-с… — сука. — Спасибо.

— Пожалуйста, — весело отзывается та.

— Миленькая пижамка, — отвешиваю встречным комплиментом, размышляя о том, как в скором времени, после того, как Макс отправится собираться к новому дню, избавлю ее от нее.

А потом поставлю на колени, если не на этой кровати, так в ванной…

Но сперва подарок в обертке!

Которую я довольно порывисто разворачиваю.

Внутри…

Самодельная открытка зеленого цвета с объемной аппликацией в виде большой красной звезды и праздничной надписью. Хрен его знает почему, но я буквально залипаю на ней, разглядывая результат кропотливого труда и местами криво склеенные полоски. Под открыткой — еще одна пижама. Тоже в виде медведя. Моего размера.

— Это для посвящения в вашу плюшевую семью? — не сдерживаюсь от комментария, вытаскивая вещицу.

— Ага, добро пожаловать, — ехидничает девушка, а вот ребенок радостно кивает.

— Медведи красивые, большие и очень сильные, — добавляет вслух. — Я когда вырасту, тоже буду таким же большим и сильным.

— Надеюсь, даже сильнее, — поддерживаю идею Макса и тут же переключаюсь к другой части своего утра: — Ты уже умылся перед завтраком? Тебе не только завтракать, но и одеваться, — оборачиваюсь к часам. — Нам через час выезжать.

— Папа, сегодня выходной, — отвечает мальчишка с оттенком укора. — Мне сегодня не в садик.

Хм…

Вроде бы все учел.

Но не государственный выходной.

— Офис работает, — говорю, как есть. — Весь.

— И ты едешь туда с нами, — вставляет Тая со вздохом. — Папу ты уже поздравил, так что можешь идти одеваться, — заканчивает на порядок строже. — А я пока уберу тут все, — смотрит на так и не тронутый закусочный торт.

— Им и позавтракаем. Чем не завтрак? — замечаю.

— Тогда оба собирайтесь, а я пока на стол накрою, — подхватывает мою идею девушка, поднимаясь с постели.

— Да, — не спорю с ней. — Только сперва обсудим один вопрос. Вернее, два, — уточняю честно.

Она напрягается, но согласно кивает.

— Беги, одевайся, — велит ребенку. — Я позже за тобой приду.

— Ладно, — загадочно улыбается тот и шустро сбегает от нас.

Его топот уносится в сторону второй спальни, а я позволяю себе, наконец, подняться на ноги, отбросив одеяло.

— Найди няню. На подобные случаи, как сегодня, — озвучиваю сходу то, что собирался сказать. — Мне не сложно. Но не думаю, что ребенку будет на пользу целый день впитывать то, что я хаваю с утра до вечера. Маленький еще. Рано.

В голубом взоре мелькает несогласие, но озвучивать она его не спешит. И хорошо. Потому что я не особо настроен на разговоры. То и демонстрирую, поравнявшись с ней вплотную. И если прежде девушка старательно смотрит куда угодно, но не на меня, то теперь невозможно не заметить мой упирающийся ей в живот член.

— Это ты виновата, — склоняюсь к ней ближе.

Обхватываю за затылок и слегка запрокидываю ее голову назад, вынуждая смотреть мне в глаза. Женское дыхание сбивается, а вместе с ее новым вдохом грудь плотнее прижимается к моей, и мой стояк становится лишь тверже. И еще больше, когда маленькие ручки с бесцветным маникюром ложатся мне на живот, а прохладные пальчики принимаются обводить мышцы пресса, спускаясь ниже.