Роман Невыносимый глава Глава 22

— Ясно, — отвечаю как можно спокойней. — Удачного вечера, — желаю следом, продолжая путь на кухню, больше не глядя на него.

Хотя и так чувствую его тяжелый взгляд на себе, которым он меня провожает, некоторое время храня молчание.

Я за это время успеваю пройти гостиную и столовую зону и добраться до нужной части дома. И если у выхода свет горит на полную яркость, то здесь он вспыхивает лишь над столешницей гарнитура, оставляя остальную часть помещения теряться в полумраке. Но так даже лучше. Уютнее. Снегопад за окном лишь усиливает это ощущение.

— Не спросишь: “Куда?”, — летит мне уже в спину с долей сарказма, стоит добраться до кофеварки.

Вопрос напрягает, но я не подаю вида, сперва жму на нужные кнопки и уже потом отвечаю самым спокойным тоном из всевозможных.

— А стоит? Разве это как-то меня касается?

Так и не оборачиваюсь к нему лицом, сосредотачиваю внимание на пейзаже за окном. Крупные хлопья снега почти полностью скрыли его, но это и не важно. Мне достаточно того, что я вижу. Белые сугробы похожи на пуховую перину, пробуждая желание пойти и упасть в них лицом. Зарыться поглубже. Может тогда получится избавиться от назойливого внимания Игната и своих странных ощущений.

— Тут ты права. Не стоит, — флегматично сообщает предмет моих дум, отвлекая от мыслей. — Но я же вижу, что ты еле терпишь, чтобы не спросить.

— Ошибаешься, — все же перевожу взгляд на него. — Мне это совсем не интересно.

По крайней мере, себя я успокаиваю именно этим. Мне все равно и точка. Жаль, то не помогает вернуть моим эмоциям прежнего спокойствия. Внутренности продолжает жалить невидимая, но очень острая заноза.

— Я редко ошибаюсь. По пальцам могу пересчитать, когда я ошибался в этой жизни. И этот случай — как раз не из тех, — заявляет мужчина самоуверенно с присущей ему и так раздражающей меня сейчас ухмылкой.

Свою верхнюю одежду он все же накидывает себе на плечи.

Странная тяжесть в груди снова принимается расти. К ней подключается воображение, в котором я ножницами режу все, что на нем сейчас надето, на длинные полоски, которыми по итогу его же и связываю. И… кажется, я сегодня излишне переволновалась. Иначе с чего вообще такие мысли берутся? Как и последующее заявление:

— Меня пригласили за город в следующие выходные. С ночевкой, — говорю и тут же поправляюсь: — То есть… нас, — почти выдавливаю из себя. — Инна, мой гинеколог. У них с мужем годовщина. Десять лет. Мы с Максом на каждые их праздники ездим, — поясняю зачем-то. — Подумала, ты должен знать, — поспешно сворачиваю свой монолог.

И кто-нибудь отрежьте мне язык, чтобы я уже перестала нести всякую чушь! Чтобы я вообще перестала с ним говорить. Ведь не собиралась же рассказывать о приглашении.

Впрочем, все не так уж и плохо, потому что пальто Игната снова оказывается в его руке. Вместе с ним он проходит к кухонной зоне, после чего усаживается на ближайший барный стул. Тем самым уменьшая и деля для меня пространство на то, где стою я, и то, что остается за его спиной.

— Продолжай, — сообщает снисходительно, откладывая пальто. — Если и мне кофе нальешь, будет вообще замечательно.

Киваю и принимаюсь молча выполнять обозначенное и уже через минуту мы сидим напротив друг друга с двумя чашками, над которыми вьется горячий пар. По помещению плывет изумительный горько-шоколадный аромат, к которому примешивается запах мужского парфюма, который я украдкой вдыхаю снова и снова, делая вид, что наслаждаюсь напитком.

— Да, в общем-то, на этом все, — отвечаю на сказанное им ранее. — Просто я сказала ей, что ты… ну, что у Максима папа вернулся. Вот она и… пригласила.

Да, большей дурой себя выставить просто невозможно.

— Гинеколог… это та, к которой ты сегодня ходила? — уточняет Игнат. — Михайлова.

И если первая часть — однозначно вопрос, хотя и риторический, то озвученная фамилия Инны — констатация факта. Не удивляет, но напрягает.

— Да. Она. Она вела мою беременность Максимом. В общем-то тогда мы и познакомились, а потом сдружились. Я так-то уже сказала, что мы вряд ли будем, но… — не договариваю, пожимая плечами в предложении додумать самому.

Сама же прячусь за чашкой кофе, делая наконец свой первый глоток. Терпко-горький напиток скользит по горлу, слегка обжигая, и вместе с тем заметно согревая мои вечно холодные пальцы, заодно немного растапливая и неприятное ощущение в груди.

Игнат тоже говорить что-либо не спешит. Явно раздумывает, маленькими глотками отпивая из своей чашки. Половину выпивает.

— Другие дети там тоже будут? — спрашивает по итогу.

Совсем не то, что я ожидаю, потому не сразу реагирую.

— Да, — киваю. — Там будет еще две семьи, и у всех дети. Точнее, три. Еще Миша, но он у нас отец-одиночка...

Сперва говорю, потом думаю, что зря я, наверное, о Мише упомянула. Хотя по виду Игната этот факт никак не задевает.

Ну и хорошо.

Надеюсь, в будущем это так и останется.

— Не думаю, что Максу пойдет на пользу еще большая смена привычной ему жизни. Раз уж сменили дом, пусть хотя бы окружение останется. Так что… почему бы и нет? — выносит вердиктом. — Только адрес мне сбрось. В идеале, прямо сейчас.

Хм...

— Мобильник наверху остался, — сообщаю, — но могу по памяти продиктовать, — предлагаю другое решение, чтобы не тревожить лишний раз сон ребенка.

Мужчина показательно достает свой телефон, приготовившись записывать. Диктую ему адрес и жду. Сама не знаю чего. Но мне отчего-то хочется его задержать, удержать возле себя на еще немного. Но я не смею. Продолжаю сидеть и молча пить кофе. Даже когда мужчина допивает свой, забирает пальто, встает и идет к выходу. Просто смотрю ему вслед. Чтобы в самый последний момент подорваться с места и спросить:

— Так куда ты все-таки уходишь?

Второй раз за день возникает желание побиться лбом о какую-нибудь твердую поверхность. И язык себе отрезать. Но поздно. Вопрос задан. А ответ… Ответом становится убранное в шкаф пальто. И возвращение.

Игнат останавливается около меня в считанных миллиметрах. Молчит и просто смотрит. Нечитаемым взором. И я невольно опускаю свой. Разглядываю ладони и стараюсь не думать о том, насколько он снова близко ко мне. Так близко, что я ощущаю его дыхание у себя на волосах. И запах. Он вновь окутывает меня. Пропитывает каждую клеточку моего измученного ожиданием организма. Пробирается в самые потаенные уголки легких, оседая свинцовой тяжестью на их стенках. Дышать становится совсем сложно. И еще сложнее, когда слышу его тихий голос.

— А сама как думаешь?

Я? Я сейчас вообще ни о чем не думаю. Кроме как о том, что достаточно лишь качнуться вперед, чтобы оказаться в его крепких объятиях. Уткнуться носом ему в шею и, наконец, больше не таясь вдохнуть в себя его неповторимый запах. Почему-то и мысли не возникает, что Игнат может меня оттолкнуть. Или не обнять. Или же я просто настолько сильно хочу верить в нечто подобное, что сама себя убеждаю в этом. А он...

— К шлюхам пойду, — добавляет, не дождавшись моего ответа. — Или убью кого-нибудь, — вопреки сути того, о чем говорит, его голос звучит обманчиво ласково. — Тебе какой из вариантов больше нравится, а, дочь прокурора? — заканчивает едва уловимым полушепотом.

Сгибом пальцев другой руки он касается моей щеки. Ведет мучительно медленно и бережно, сверху-вниз, едва ощутимо, к линии подбородка, сам следит за своими действиями. Хочется зажмуриться и насладиться ими. Но вместо этого я тоже слежу. За выражением его лица.

— А тебе? — задаю встречный вопрос.

— Не знаю, я еще не определился, — ухмыляется мужчина.

Его пальцы смещаются к горлу, нежно поглаживают, и я забываюсь в этом ощущении, рождающем мириады мурашек по коже, потому последующее становится полнейшей неожиданностью.

Шаг. Внезапный. Широкий. Вынуждающий меня отступать. Еще один. И еще. Два. Четыре. Шесть. До тех пор, пока я не упираюсь спиной в холодное панорамное стекло. На него же плавно ложится мужская ладонь, чуть выше моей головы, а сам Игнат склоняется ко мне ближе, вынуждая вжиматься в стекло плотнее, отчего мое сердце начинает колотиться быстрее.

— Может, ты мне с этим поможешь? — добавляет он и… подхватывает мою ногу чуть выше колена, укладывая ее себе на талию.

Пальцы впиваются в мое бедро с такой силой, что наверняка остаются следы. Платье задрано слишком высоко, обнажая белье, а заодно и все мои чувства. Они взрываются во мне мириадами ярких огней, ослепляя разум, вынуждая позабыть обо всем, кроме нависшего надо мной мужчины. Такого близкого и далекого одновременно. Сильного и несокрушимого. Порочного. Жестокого. И вместе с тем ласкового и нежного. Такого… моего?

— Может быть, — произношу почти не слышно, оглушенная собственной мыслью.

Она настолько неожиданно рождается в моем разуме, что я на мгновение даже выныриваю из омута страсти. Совсем ненадолго.

— Звучит, словно ты сомневаешься. — откликается он откровенной насмешкой, на контрасте ласково. — А ты сомневаешься, Тая? — спрашивает, но ответа не ждет. — Не сомневайся, — сам же отвечает. — Поздно сомневаться.

Его шепот на грани слышимости, как приговор. Очередное прикосновение — клеймо. Пронзительный взгляд — моя капитуляция. И я прикрываю глаза, окончательно сдаваясь его воле.

— Поздно, — повторяю, как завороженная.

— Умница, — хвалит он, сильнее вжимая меня в стекло, позволяя еще отчетливей ощутить всю силу его желания.

Ему и этого мало. Трется об меня настолько неприкрыто и бесстыдно, что я со стоном выгибаюсь ему навстречу. И едва ли понимаю, что делаю дальше. Это и не я. Жаждущие прикосновений ладони живут собственной жизнью. Отдельно от разума тянутся к мужским плечам в стремлении уменьшить расстояние между нами. И этого вполне хватает. Рука, прежде упирающаяся в стекло, обхватывает за затылок, и Игнат буквально впечатывает мои губы в свои. Больше никакой нежности. Чистый голод в его поцелуях. Жажда, которую он будто никак не может утолить. Животная потребность, с которой совсем не борется, без лишних церемоний стаскивая с меня нижнюю часть белья. Я и не сопротивляюсь. Наоборот. Помогаю. Попутно раздевая его самого. И едва сдерживаю стон, когда мои ладони наконец касаются разгоряченной кожи. Ее жар прошивает насквозь, зарождая во мне самой еще больший.

— Ты ведь вколола уже себе какую-нибудь сыворотку, или как там у вас эта хрень называется… — бормочет Игнат едва разборчиво и хрипло, в перерыве между жадными поцелуями. — Не просто же так ты к этой своей Инне ходила…

Едва ли я в полной мере осознаю суть его вопроса. Ведь в тот же миг мужские пальцы буквально пронзают мою плоть. Вместе с ними в тело будто сотня игл удовольствия впивается. Я почти задыхаюсь.

— Нет, — тяну со стоном.

Игнат замирает. С шумом втягивает в себя воздух.

— Да и похер… — служит мне неожиданным признанием.

Вместе с новым поцелуем. Почти жестоким. Словно наказание за мой ответ. О чем я тут же забываю. Как и обо всем остальном. С первым же проникновением его члена в меня.

Толчки во мне — такие же грубые, сильные, глубокие, как и его поцелуи. Выметающие даже самые незначимые остатки мыслей из моей головы. Никого и ничего больше не существует. Только его жадность и ненасытность. Игнат пропитывает меня ими насквозь. Подчиняет своей воли и власти. И я не противлюсь. Принимаю все, что он может дать. И отдаю не меньше. Всю себя. Снова и снова выгибаюсь ему навстречу, с силой цепляюсь за него, подставляя его жаждущим губам уже не только губы, но и шею, плечи, грудь… Игнат целует везде, где дотягивается, сводя с ума больше прежнего. При этом ни на миг не прекращает двигаться во мне. Быстрее. Глубже. Сильнее. Я уже едва дышу. Задыхаюсь. Мне попросту не хватает кислорода. Настолько ярко полыхает в моем теле растущее напряжение, сотканное из чистейшего удовольствия. Кажется, еще немного и я окончательно сгорю в нем. А может уже сгораю. Или же все дело в мужской ладони, что так аккуратно, но крепко обхватывает мое горло, сжимая его сильнее на самом пике, когда новая волна наивысшего наслаждения обрушивается на меня, окончательно погребая под собой. Да так и не отпускает из своего плена, грозя навсегда утопить в этих недрах. А я и не уверена, что хочу их покидать. Здесь и сейчас мне так хорошо… Пусть это длится вечно.