Роман Нелюбимая жена глава Глава 23

 Я вне себя от ярости. Выскакиваю из дома, твердо намеренный назначить встречу и показать этому мудозвону, что случается с теми, кто преследует чужих жен, но спускаясь в лифте, обнаруживаю, что телефона в кармане нет. 

 Блядь! Да что за день такой?!

 Возвращаюсь обратно, думая только о том, как набью морду этому придурку, но шаря в сумке, которую бросил в коридоре, вдруг, застываю. Потому что из спальни явно доносится плач Лейлы. И она рыдает навзрыд. 

 Я все еще зол. На нее, на Мурада. Но слыша эти душераздирающие рыдания, не могу уйти. Тот самоубийца подождет, а Ляля нет. 

 Разуваюсь, бросаю куртку и иду к ней. Она свернулась калачиком на кровати и плачет в подушку. М-да, перестарался. В груди щемит от чувства вины. Залезаю на кровать и обнимаю ее со спины, наплевав на собственные мелочные обидки. Мужик я или кто? Но Лейла напрягается, а потом принимается отбиваться, как дикая кошка, пытаясь вырваться из моих рук.

 – Не смей ко мне прикасаться, болван! – разъяренно кричит она сквозь слезы. – Иди к черту!

 Я все равно не отпускаю ее, терпеливо снося тычки острых локтей и даже один укус за пальцы. Выжидаю, пока она выдохнется, и, когда это случается, крепко притискиваю к своей груди. Ляля тяжело дышит мне в шею, продолжая всхлипывать и слабо дергаться.

 – Отпусти! – требует снова, но уже спокойнее.

 – Не отпущу. Ты моя жена. Имею право!

 Она пыхтит, пытаясь вырваться, но зря старается. Переворачиваюсь на бок, слегка наваливаясь на нее, и обнимаю еще крепче.

 – Не хочу быть твоей женой! Ты меня не уважаешь. Ты параноик!

 – Прости меня, – говорю ей в ухо, целуя во влажный висок. – Я наговорил тебе всякого, но я так не думаю. Я знаю тебя, Лейла.

 – Тогда почему так сказал? – глухо спрашивает она. 

 – Ну, неужели, ты меня не знаешь? Ляль… Ну я же со злости наговорил, чтобы задеть тебя. Неужели ты не видишь, как я ревную? 

 Она неожиданно затихает, а потом резко отталкивается, смотря на меня сверху вниз. Лицо красное и опухшее, в глазах капилляры полопались, но все равно красивая. Я так привык к тому, что она женщина-кремень, что выражение ее лица почти шокирует своей трогательной беззащитностью и открытостью.

 – Ревнуешь? – спрашивает так недоверчиво, словно я ересь какую-то сказал.

 Едва удерживаюсь от того, чтобы закатить глаза. А что же еще, блядь? 

 – Ты – моя, Лейла! Никто не имеет права не только на твое тело, но и на мысли. А этот Мурад так и норовит вклиниться! Что прикажешь мне делать?

 – Уж точно не оскорблять меня из-за глупости другого человека! – обиженно кривит рот Ляля, а из глаз снова капают слезы. 

 Притягиваю ее к себе, целуя в воспаленные глазки и слизывая слезы со щек, отчего она начинает снова копошиться, отворачивая лицо.

 – Не подлизывайся! Я тебя все равно не прощу!

 – А я не перестану просить прощения, – уверяю ее, целуя везде, куда могу достать. – Красивая моя, ну не злись! Прости своего болвана. Клянусь, я больше никогда не поведу себя так! Пойду разбираться с тем, кто тебе глазки строит, и начищу хорошенько морду, но тебе и слова не скажу!

 Лейле удается отвернуться, но я все равно прилипаю к ее спине, крепко обняв руками и ногами, пока она не оказывается в коконе из моего тела. Целую в затылок и плечо, понимая, как глупо себя повел. С Лейлой нельзя так. Она очень остро воспринимает любое неосторожное слово, особенно, когда речь идет о ее чести, которую она блюдет не хуже девицы восемнадцатого века.

 – Ты меня унизил и оскорбил! Словно я какая-нибудь дешевка! А я…

 – А ты у меня самая лучшая! Одуванчик мой невинный! 

 – Еще и издеваешься? – возмущается она, а я хохочу, как ненормальный.

 Блин, ну и сказал, так сказал! Как только в голову пришло?

  Она снова вырывается, а я снова удерживаю, смеясь в ее волосы.

 – Я не издеваюсь, клянусь! Успокойся, серьезная моя! Ну какая из тебя соблазнительница? Ты же у меня монашка.

 – Ледышка, ты хотел сказать, – мстительно припоминает упрямица. – А не будь я ледышкой, ты бы меня в распущенности обвинил! Ну, извини, что не веду себя, как шлюха! 

 – Быть открытой с собственным мужем – не признак распущенности! – прорывается наружу раздражение. – Лейла, ну ты же даже рассмотреть себя не даешь! Почему стесняешься? Мы не первую неделю женаты. Где сказано, что сексом надо заниматься в темноте и в миссионерской позе? Откуда ты набралась этой чуши?

 Она молчит, неожиданно затихнув. Поворачиваю ее лицом к себе, но Ляля не поднимает на меня взгляд, нервно покусывая губы и уставившись где-то в район моей груди.

 – Неужели, я действительно тебе противен?

 Не хочется об этом думать, но такие мысли пробегали в моей голове.

 – Нет, – наконец, говорит она. – Но зачем тебе меня разглядывать? И так все отлично. 

 – Потому что я хочу тебя видеть! – иду в наступление. – Ты разве не понимаешь, что это еще один вид удовольствия? А ты отказываешь мне в нем. Красавица моя… С ума меня сводишь, вредина!

 Даже разговор об этом заводит меня. У моей жены потрясающее тело, которое я лицезрел преступно редко и то мельком. Целую ее в упрямый рот, который остается крепко сомкнутым, и с разочарованным вздохом отстраняюсь, не добившись взаимности.

 – Ну, что не так, Ляля?

 Она снова плачет.

 – У тебя все звучит так ладно, Тимур, но как я могу тебе верить? Самое главное мы так и не обсудили, а именно – Самиру. Ты просто игнорируешь тот факт, что все еще одержим ею, но обвиняешь во всех грехах меня, хотя я не раз говорила, что мне плевать на Мурада и я не ищу встреч с ним.

 – Да потому что это чушь собачья! – выдыхаю с облегчением. – Ну, с чего ты взяла эту глупость? Признаю, я сохранил ее фото и в первые месяцы действительно время от времени смотрел на него, но я в этом ящике ничего не храню, чтобы не заморачиваться каждый раз с ключом, вот и забыл про него. И про Самиру забыл, Ляль. Уже давно. Вот вернемся домой и можешь собственноручно выкинуть это злосчастное фото. Да если бы ты мне раньше напомнила, я бы давно от него избавился, а ты избавилась бы от этих нелепых сомнений. Почему молчала, раз тебя это так задевало?

 Лейла смотрит на меня с сомнением, которое постепенно сменяется надеждой, и я понимаю, что поступил правильно. Давно была пора выкинуть эту фотографию. 

 Мира была огнем, горящим во мне, и, если честно, она все еще там. Горит, причиняя боль, хоть эта боль и становится слабее с каждым днем, а языки пламени понемногу утихомириваются. Но я все равно время от времени любуюсь этим чертовым фото, хоть и не так часто, как раньше. Как Лейла вообще про него узнала, если ключ от ящика хранится в вазе?

 – И что бы я сказала? Что лазила в твоем столе и нашла фотку твоей бывшей? – фыркает она. – Кстати, в тот раз он был не заперт, вот я и заглянула, когда убиралась. 

 – Даже если и так, то что? В нашем доме ты можешь лазить везде. И вообще, оставим уже эту тему. К черту Миру и Мурада! Давай лучше поговорим о нас. Как мне убедить тебя раздеться, не выключая свет?

***

 В тот день мы откровенно проговариваем все наши претензии и обиды по отношению друг к другу, и ближе к ночи, все-таки уплетаем отбивные с овощами, приготовленные Лялей, после чего ложимся спать, как чинная супружеская пара. Я чувствую себя очень уставшим, эмоционально вымотанным, но удовлетворенным. Потому что точно знаю, что этот разговор что-то изменил в наших отношениях. Мы с Лейлой словно стали ближе. Я начал лучше понимать ее, а она меня. 

 Вот только следующим утром, едва проснувшись, я чувствую запах ее волос, оставшийся на подушке, хотя сама Лейла уже встала, и как собака Павлова, реагирую моментально.

 Не знаю, что именно меня так заводит в ней, но я хочу ее постоянно. Любая отлучка, вроде командировки или ее отъездов к родителям, становится пыткой. Встаю с кровати и умывшись, как есть – в одних боксерах, плетусь на кухню, откуда доносятся вкусные запахи готовящегося завтрака.

 – Почему ты голый? – удивленно округляет глаза Ляля, краснея от смущения при виде меня.

 – Буду теперь так ходить, – заявляю ей. – А то ты смотришь на меня, словно впервые видишь.

 – Ну хоть бы штаны надел! – недовольно бурчит она, переворачивая сырники в сковородке. 

 Я посмеиваюсь над ее смущением и проходя мимо, чмокаю в макушку, после чего наливаю себе кофе и сажусь за стол.

 – Тимур, ну серьезно! Не садись за стол в таком виде. Можешь раздеться после завтрака.

 – Это приглашение? – играю бровями, но она лишь морщит нос.

 – Нет, не приглашение! 

 После того, как Лейла выключает сковородку и идет за стол, я сажаю ее на колени и крепко держу за талию, чтобы не сбежала.

 – Ты чего? – недоумевает она.

 – Кормить тебя буду. 

 Она открывает рот, наверняка, планируя возразить, но внезапно осекается и пожимает плечами.

 – Ладно, корми.

 Моя Ляля – маленькая девушка. Даже находясь верхом на моих бедрах, она не возвышается надо мной, а находится на одном уровне. Но так даже удобнее, потому что я не просто кормлю ее сырниками с черникой. Я пользуюсь случаем и ее смущением, чтобы запустить свободную руку под ее маечку и пробежаться кончиками пальцев по нежной коже живота. Она вздрагивает, но продолжает жевать, смотря куда-то в район моей шеи. Вся в смятении, покрасневшая и взволнованная – сногсшибательное сочетание для моего либидо.

 Веду руку вверх, испытывая ее границы, и останавливаюсь под самой грудью. Лейла даже не дышит, замерев, как статуя и поднимая на меня растерянные голубые глазищи. 

 – А как же завтрак?

 – А мы уже, – говорю ей, доедая последний кусочек нашего первого и единственного сырника, потому что есть дела поважнее еды. 

 Отпиваю кофе и подношу чашку к ее губам. Лейла делает несколько глотков, не отводя от меня глаз, и когда я перестаю сдерживаться, жадно набрасываясь на ее рот, у нее вкус кофе на сладких губах.

 – Знаешь, как я скучал?! – рычу, покусывая ее нижнюю губку, прежде чем начать трахать языком ее рот.

 Ляля всхлипывает и цепляется за мою шею. 

 Нет терпения на долгие поцелуи. Я обожаю ее рот, но впереди еще много всего, чего мы никогда не делали. Поднимаюсь на ноги и несу ее в спальню, укладывая на кровать. Лейла цепляется за резинку своих пижамных штанов, когда я пытаюсь стянуть их вниз, но после моего строгого взгляда сдается. Только закрывает глаза, когда обнажив ее красивые белые ножки, я принимаюсь за маечку, тяня ее вверх. 

 – Твою ж мать…

 – Что? – испуганно смотрит на меня, а я не могу оторвать взгляд от ее груди. 

 Она полная, округлая, а соски, которые я множество раз пробовал на вкус, но очень редко даже мельком видел, самого аппетитного розового оттенка. Лейла прикрывает их руками и я тут же развожу их в стороны, прижимая к простыням, чтобы не мешали мне наслаждаться видом. 

 – Ну, что ты смотришь? – морщится моя стесняшка. 

 – Любуюсь. Не мешай. 

 Она отворачивает голову, кусая свои губы и нервно сжимая кулаки, а я оглаживаю руками эти шикарные грудки, взвешивая каждую на ладони и щипая уже твердые соски, отчего Ляля издает тихий, едва слышный вздох. 

 – Не нравится, мм..?

 Веду носом по сморщенной вершинке, наверняка зная, что она любит пожестче, но никогда не скажет этого вслух, а потом медленно лижу кожу вокруг ореолы, постепенно приближаясь к соску и прижимая его языком. 

 Она сдерживается, не реагирует. Потому что это не так сильно ее заводит, как грубое посасывание или покусывания зубами. 

 – Знаешь, я могу, конечно, считывать твои реакции и делать так, как тебе нравится, но ты могла бы сама мне сказать для разнообразия, чего ты хочешь больше.

 Лейла смотрит на меня умоляющими глазами и, я понимаю, что это слишком для нее. Не все и сразу, понял. Значит, в другой раз.

 Ласкаю ее так, как она любит, как люблю я сам – жадно, ненасытно, местами грубо. Она еле слышно стонет каждый раз, когда я кусаю ее нежную грудь или когда с силой всасываю в рот соски, наслаждаясь пошлыми звуками, которые издаю при этом. Скоро ее кожа уже блестит от моей слюны, а соски покрасневшие и сморщенные до состояния тугих камушков. Плоский живот вздрагивает от возбуждения и когда я начинаю целовать его, обводя языком пупок и чувствительную кожу вокруг него, дрожит от напряжения. 

 Обычно Лейла останавливает меня, когда я дохожу до лобка, но сегодня этого не будет. Я не позволю. 

 Берусь за резинку ее тонких трусиков, чтобы избавиться от них, но моя непослушная женушка стискивает бедра, мешая мне. 

 – И как это называется? – напускаюсь на нее. – Какая же ты вредина, Ляля!

 Она молчит, но закрывает глаза предплечьем и расслабляется, позволяя мне раздвинуть ее бедра и увидеть мокрое пятнышко на ластовице розовых трусиков. Стягиваю их вниз по ее ногам, попутно жадно выцеловывая бедра. Какая же она аппетитная, везде! Невозможно оторваться. 

 Двигаюсь вверх по бедрам, одаривая их поцелуями-укусами, а достигнув ее влажной розовой киски, зарываюсь туда всем лицом, наслаждаясь запахом своей женщины. Пока цепкие пальчики не вцепляются в мой скальп, пытаясь отодрать кожу.

– Я еще не готова! – панически останавливает меня Ляля, вцепившись в волосы.

– Ты никогда не будешь готова, – говорю ей, отводя ее руки в сторону и наклоняясь к манящей меня, влажной плоти.

 Развожу языком нежные губки и понимаю, что дурею от ее вкуса не меньше, чем от запаха. Блядь, каким же я был ослом, что терпел так долго!

 Никогда не ласкал таким образом своих бывших давалок, но с Лялей мечтал об этом с самого начала. Не знаю, как именно нужно это делать, но полагаюсь на знания женской анатомии и свое неуемное любопытство, обводя языком каждую складочку, напряженный клитор, который с энтузиазмом сосу, впервые слыша настолько громкие стоны своей жены, и толкаясь внутрь тугой дырочки, в которой слишком давно не находил освобождение. Она сжимает мой язык, орошая новой порцией влаги, и когда я возвращаюсь к клитору, цепляется за мои волосы, жалобно хныча и напрягая бедра. 

 – Тимууур… – вырывается из горла Лейлы гортанный стон и он настолько пошлый, что у меня сжимаются яйца.

 Ох, черт, так и кончить недолго! Не могу вспомнить, когда был настолько сильно заведен. 

 Отрываюсь от нее, вытирая лицо рукой, и спускаю боксеры, ложась на Лялю и переворачивая нас, чтобы она была сверху.

 – Что..? – теряется она, держась за мои плечи. 

 – Садись. Вот так, – показываю ей, заставляя оседлать мой живот. 

 Приподнимаю за узкую талию и опускаю на член одним длинным глубоким толчком, отчего ее глаза широко распахиваются, а рот округляется в шокированном вздохе:

 – Ах…

 Замираю, чтобы тут же позорно не спустить, потому что она сжимает меня, словно тисками, в плену своей теплой мокренькой пещерки, ерзая на моих бедрах в попытке приподняться и уменьшить давление. 

 – Тимур, – жалобно хнычет, царапая мои руки и я делаю пробный толчок, дурея от вида покачивающейся перед моим лицом груди.

 Наклоняю ее ближе, приподнимаясь, чтобы поймать ртом маленький сосок и она стонет от нового угла проникновения.

 Охренеть, я словно во сне! В самом прекрасном сне, потому что Ляля позволяет трахать себя так, как я хочу, еще и стонет при этом так, словно умирает от желания. 

 Жадно целую и сосу ее грудь, крепко держа за попку и насаживая на член, пока она не начинается сжиматься вокруг меня, со сдавленным криком кончая и утягивая меня за собой. Изливаюсь в нее бешеными толчками, чувствуя, что сердце вот-вот остановится, и валюсь на спину, укрытым ее теплым, мягким телом. 

 «Моя маленькая совершенная женщина» – мелькает в голове приятная мысль, когда отдышавшись, я вожу руками по ее изгибам, не позволяя отстраниться от себя, и мечтаю провести в этой кровати весь следующий год, чтобы нагнать то, что мы пропустили по собственной глупости.