Роман Маша и мажор глава Глава 61

МАША

Она красивая – мать Дэна. И совсем юная, как я.

Я стою в гостиной у камина и смотрю на ее портрет.

Она похожа на принцессу из сказок Диснея – пышные золотистые волосы, ласковые серые глаза, губы бантиком, лицо сердечком. Милая и нежная.

Я изучаю ее, а она – меня. Не могу избавиться от чувства, что это не просто портрет, а частичка души, запертая в красивой золотистой раме.

Как несправедливо умереть такой молодой. Сколько ей было – восемнадцать, девятнадцать? Успела ли она взять на руки своего новорожденного сына? Или его первый крик совпал с ее последним вздохом?

От этих мыслей мурашки по коже, и я сбегаю из гостиной в библиотеку.

Забираюсь с ногами в кресло у неработающего камина, заворачиваюсь в красный клетчатый плед и открываю томик «Джейн Эйр».

Любимая история захватывает меня с головой, и я сама не замечаю, как дочитываю вторую половину книги.

Настенные часы с маятником на стене показывают четыре часа дня. В доме по-прежнему тихо, никто не вернулся. Но мне и не хочется встречаться с Дэном, который наверняка потащит меня куда-то гулять. Притворяться его девушкой становится все более тошно. Скорее бы уже Громов разобрался с моим долгом, тогда я смогу покинуть этот дом и вернуться к привычной жизни. Но при одной мысли об этом сердце колет иглой. Ведь расставшись с Дэном, я навсегда потеряю возможность видеть его отца…

Я возвращаю новый томик «Джейн Эйр» на полку, с которой его брала, и прохожусь по библиотеке, изучая корешки книг.

Сколько же здесь историй! За всю жизнь не перечитать! И за каждой – словно портал в другую жизнь. В деревне не понимали моего увлечения чтением, высмеивали, когда видели меня с книгой. А мама приговаривала: «Опять читаешь? Тебе что, делать нечего?» и нагружала работой по дому или в огороде. А для меня книги были возможностью вырваться из рутины, сбежать из деревни на просторы Англии и Франции, побывать в прошлом или полететь в космос. Читая их, я проживала другие жизни – более интересные и захватывающие, чем моя.

Взгляд скользит по корешкам, которые кажутся абсолютно новыми, ни разу не открытыми. Не похоже, чтобы Дэн увлекался чтением. А вот Громова в кресле с книгой в руках я могу представить легко. Если бы бизнес не отнимал все его время и у него оставалась свободная минутка…

Я задираю голову, пытаясь рассмотреть дальние полки, и внезапно мое внимание привлекает знакомый корешок. Старое издание «Джейн Эйр», которое я брала в сельской библиотеке.

Я подвигаю деревянную лесенку, стоящую у окна, взбираюсь по ней и тянусь за книгой. Так и есть, «Джейн Эйр». Не настолько потертая, как библиотечный экземпляр, который брала я. Но видно, что ее читали не раз. Мое сердце забилось чаще, когда я поняла, кто читал эту книгу. Переплет легко раскрылся в моих руках, как будто спешил поведать мне свою историю. И между пожелтевших страниц я увидела цветную фотографию – влюбленные у фонтана в Парке Горького. На миг мне показалось, что я вижу Дэна, только с другой прической и в старомодной одежде. Но потом я поняла, что это его отец. А рядом с ним – девушка с портрета в гостиной. Мать Дэна, живая и счастливая.

Снимок выскальзывает у меня из рук, закружившись в воздухе. Я тянусь за ним в попытке поймать и роняю книгу. Она падает переплетом вверх, а в стороны разлетаются фотографии, которые хранились между ее страниц. Я пошатываюсь на лесенке, едва не упав, но в последний миг цепляюсь за край книжной полки и удерживаю равновесие. Бросаю испуганный взгляд на дверь, боясь увидеть там разъяренного Громова, но в библиотеке я по-прежнему одна.

Скорее! Нужно вернуть книгу обратно на полку, пока никто не заметил. Я спускаюсь с лестницы и поднимаю книгу. Часть страниц примялась от падения, и я осторожно разглаживаю их, заметив на полях заметки карандашом. Жена Громова подчеркивала цитаты и записывала свои мысли, читая роман. Я быстро пролистываю несколько страниц, чувствуя себя так, словно подглядываю в замочную скважину. Женщина умерла, ее тело рассыпалось в прах, но ее мысли остались на книжных страницах – такие близкие мне и похожие на мои собственные. Она отметила мои любимые сцены и выделила любимые цитаты. Только я выписывала цитаты в блокнот, ведь моя книга была библиотечной.

Между страниц я обнаруживаю еще несколько фотографий ее с Громовым. Они были так счастливы и молоды, что у меня защемило сердце. Я ни разу не видела у Громова такой счастливой и беззаботной улыбки, которая была у него на этих фото, где ему девятнадцать лет. Ровесник Дэна…

Я собираю фотографии с пола. Влюбленные на ВДНХ - катаются на роликах. В зоопарке у вольера с жирафом. Вот девушка одна – с розовой сахарной ватой на палочке, а отец Дэна, наверное, ее снимает… А вот снова вместе – на крыльце Пушкинского музея.

Они ходили теми же маршрутами, что и мы с Дэном, посещали те же места. Так же катались на роликах и на лодке. Вот только они были искренне влюблены и счастливы. А мы просто играли свои роли влюбленных…

Внезапно меня пронзает озарение. Я раскладываю фотографии на полу, повторяя порядок наших с Дэном свиданий.

Парк Горького.

Зоопарк.

ВДНХ.

Музей.

Все сходится. Я закусываю губу от волнения.

Пусть порядок фото спутался, когда они выпали из книги, я уверена, что мы с Дэном повторили ту же очередность свиданий, что и его родители.

Вот в чем был тайный замысел Громова. Он надеялся, что эти свидания сблизят нас так же, как сблизили его с женой. Вот только любовь нельзя повторить и спланировать. Она сама выбирает, к кому постучать в сердце.

- Что ты тут делаешь? – От резкого мужского голоса я вздрагиваю и роняю фотографию, которую держу в руке, и она падает на пол к остальным.

В библиотеку входит Громов в деловом костюме и грозно нависает надо мной, сидящей на полу.

- Где ты это взяла? – Он наклоняется и сгребает снимки к себе.

- Извините, - бормочу я. – Я достала книгу, а они случайно выпали.

Я протягиваю ему книгу его жены, и мы одновременно поднимаемся на ноги.

- Ты в этом доме гостья, - чеканит Громов, затем кладет фотографии внутрь, захлопывает книгу и смеряет меня тяжелым взглядом.

Я без труда считываю подтекст: знай свое место и не лезь, куда не надо.

Он отворачивается, чтобы убрать книгу обратно на полку.

Умная Маша бы промолчала, но я спрашиваю:

- Парк Горького, зоопарк, музей… Дэн водил меня туда же, куда вы – его мать.

Громов резко оборачивается ко мне, и я вижу, как нервно бьется жилка у него на виске. Он едва сдерживается, но я уже не могу остановиться.

- Зачем? – тихо спрашиваю я.

- Я надеялся, что это сработает.

У меня перехватывает дыхание от мысли, что Громов незаметно следовал за нами на каждом свидании. Каково ему было видеть, как сын гуляет с девушкой по тем же местам, где он сам был счастлив с женой?

- Любовь так не работает, - бормочу я.

- Что ты знаешь о любви, девочка? – Громов горько усмехается, и его глаза темнеют.

Он до сих пор любит ее – свою мертвую жену, мать Дэна. Даже девятнадцать лет спустя.

И я молча отступаю к выходу, оставляя его наедине с воспоминаниями.

Оказавшись в своей комнате, хватаю карандаш и блокнот. Эмоции захлестывают, и есть только один способ с ними справиться – излить на бумаге.

Я начинаю рисовать. Парк Горького, ВДНХ, зоопарк, музей… Двое влюбленных и история их любви – в россыпи набросков.

Двое в лодке на озере.

На роликах.

У фонтана.

Перед глазами стоят старые фотографии, которые я недавно видела. Но я рисую историю любви, которой не было и не будет. Я запечатлеваю Громова таким, какой он сейчас, а рядом с ним – себя.

- Рисуешь? – Голос Дэна звучит так внезапно, что я подпрыгиваю на кровати и прижимаю блокнот с незавершенным рисунком к груди.

Я так увлеклась, что не заметила, как он вошел.

- Тебя стучать не учили? – сержусь я, и с его лица сходит веселая улыбка.

- Я стучал, ты не ответила, - обижается он. – Что рисуешь?

- Так, ничего. - Я закрываю блокнот и прячу под подушку.

О чем я вообще думала, когда рисовала его отца? Если Дэн увидит, это будет катастрофа.

- Ничего? – Мажор недоверчиво вздергивает бровь и смотрит на подушку.

Если он захочет взять блокнот, я не смогу его удержать, он ведь намного сильнее.

- Лошадь, - выпаливаю я.

- Лошадь? – удивленно переспрашивает Дэн.

- Ну да, лошадь. Мне так понравилось вчера кататься, а они такие красивые. Вот я и нарисовала по памяти Снежу.

- Покажи, - Дэн настойчиво тянет руку.

- Ни за что! – ужасаюсь я. Парень снова с подозрением смотрит на меня, а я импровизирую: - Получилось плохо. Лучше рисовать с натуры.

- Какие проблемы? Езжай завтра на конюшню и рисуй сколько хочешь.

- А можно? – загораюсь я.

- Почему нет? Чего ты будешь киснуть дома, пока меня нет.

- Спасибо, Дэн! – благодарю я, незаметно заталкивая блокнот подальше под подушку.

- Только обещай, что покажешь мне рисунок! – подмигивает он.

- Если его будет нестыдно показать, - подыгрываю ему я и спешу перевести тему. – Как прошел твой день?

- Как обычно. Лекции, занятия… Прогуляемся перед ужином?

Я охотно выхожу за ним, уводя подальше от блокнота под подушкой.

- Отец забыл позвонить в ресторан, - объясняет он, пока мы спускаемся вниз. – Похоже, у него нелады на работе. Смурной какой-то сегодня. Сидит в библиотеке, виски глушит.

Знаю я, почему он такой смурной… Понурившись, я выхожу за Дэном во двор и бросаю взгляд на библиотеку. В окнах горит свет, и больше всего на свете мне хочется оказаться там и утешить Громова. Но это невозможно, и я иду вслед за его сыном за ворота.