Роман Копия жены по контракту глава Глава 37

Рамиль

 В каждом ее жесте и движении сквозит невинность. Неискушенность. Она девочка, юная малышка, которую я запачкал, вся наша семья запачкала. Мой мир пересекся с ее и окрасил его в черные тона.

Как я сразу не распознал правду? Почему был таким идиотом? И где были мои глаза? С первого взгляда было видно, что девчонка никогда не знала мужчин и жизни.

Вся ее дерзость как раз от наивности, не понимала, как нужно себя вести со мной, нарывалась, именно ее дерзость и зацепила. Она сама зацепила.

Но кто-то должен быть мудрее. Сейчас я не сдержался. Взял ее на смятых простынях, не смог перебороть похоть и эгоизм.

Она лежит подо мной и так рвано дышит, что едва не задыхается. Губы пересохшие, постоянно их облизывает, приближая мой финал. С каждым толчком ощущаю, как тесно она меня сжимает. Девочка неиспорченная, только моя. Крышу сносит, ведет от нее, подыхаю от накативших эмоций. Развязка приходит неминуемо, оглушительным взрывом разрывая меня на части, едва успеваю выдернуть член из тугого плена и выстрелить спермой на гладкий плоский живот.

Марьяна реагирует удивлением. Отдергивается, как будто не ожидала ничего подобного. Конечно, так и есть. Для нее все эти действия внове. Вытирает тканью белые следы, смущаясь и краснея.

Неискушенные жесты, искренние порывы, отдается полностью, без остатка. И самое ужасное, что её глаза светятся восторгом. Она будто видит во мне то, чего нет. Любит? Ей нельзя меня любить. Я не найду в своей жизни времени и места для этой маленькой птички.

Я не дам ей ничего хорошего, разломаю на части ее хрупкие мечты. Я только от развода буду отходить какое-то время, разбираться с семейными делами, молчу уже про криминальные разборки, которые обязательно последуют за стрельбой на свадьбе.

Придется прикрывать Тимура, кому надо, проплатить, закрыть много ртов. Распоряжаться так некстати свалившимся на голову куском власти. Объяснять родным, что они больше не увидят мужа и отца, он сгниет в психиатрической клинике, проваливаясь в беспамятство.

До конца жизни придется хранить тайну о собственном отце ото всех.

Чувствую себя стариком, который согнулся под грудой наваленных на него дел, неспособным с ними справиться, потому что слишком немощен и слаб.

Нет во мне силы, нет кого-то рядом, кто бы поддерживал, давал советы. Я доверял отцу, считал, что он мудрый и опытный, он был моим ориентиром. Кажется, что я остался один, не с кем разделить бремя. На душе тяжело. Но не рассказывать же молодой девчонке, несмышленышу, про свои проблемы. Я бы даже не знал, как завести такой разговор. 

Рано или поздно мы будем друг от друга отдаляться, она будет ждать ухаживаний, свиданий, цветов, романтических свиданий. Но я ничего не смогу ей дать…

– Просто так уйдешь? – малая тихо спрашивает, сидя на кровати и прикрываясь простыней. Она голая. А я даже не разделся. Просто взял ее по своей прихоти. А теперь собираюсь уйти. Молча развернуться и выйти в дверь не получится. Надо попрощаться по-человечески. Хотя, как это, я без понятия. Как уйти, если до одури хочется остаться?

– Нет, не просто. С тобой будут связываться мои люди. Когда будет ясно, беременна ты или нет, сообщишь им.

Тонкие пальцы прижимаются к животу. Взгляд Марьяны становится растерянным. Она будто забыла о том, что может быть в положении.

– Хорошо, – единственное, что она говорит. Хотя я вижу, что она очень много хочет спросить. Сжимает пальцы в кулак, точно так же не давая ни звуку сорваться с губ.

Я пока не знаю, что будет означать ее беременность. Мне проще думать, что ребенка нет. В противном случае будем разбираться. Сейчас я не готов об этом думать. Слишком много всего помимо этого.

– Тебе привезут бумаги на квартиру, – продолжаю, чтобы заполнить тишину. – Суммы будут перечисляться каждый месяц.

– Какие суммы? Какая квартира? – Марьяна в недоумении трясет головой и комкает хрупкими белыми пальцами простыню. Смотреть на нее, такую беспомощную, невозможно. Хочется наплевать на всё и поддаться чувствам. Но нельзя. Ради ее блага нельзя.

– Твой дядя с помощью махинаций отжал квартиру твоих родителей.

– Но он говорил...

– Неважно, что он говорил, – обрываю бесполезный лепет, разрубая воздух ребром ладони. – Ты получишь то, что тебе причитается.

Опускает глаза и изучает невидимое пятнышко на постели. Волосы растрепаны, на шее и груди красные отметины от моей щетины. Нежная кожа не пережила схватки с грубостью. Даже в мелочах я порчу свою девочку.

– Ты так от меня откупиться хочешь? – вздымает подбородок, прищуривая прозрачную зелень глаз. Красивая, зараза, острый язычок никогда не знает отдыха. – Я не шлюха, мне твои подачки не нужны. Деньги тоже ты перечислил? Забери их! – требует с надрывом, голос дрожит, глаза стекленеют от слез.

– Чушь не пори. Квартира твоя по праву. Деньги можешь считать компенсацией за срыв твоей поездки в Америку. Будет лучше, если ты сейчас туда уедешь, как и планировала. Подружке твоей одной там скучно.

– Прогоняешь меня? Хочешь заплатить за молчание?

Сжимаю челюсти и кулаки до боли. У малой офигительная способность переворачивать все мои слова. Какое, на хуй, молчание? Что она несет?

Прикрываю глаза. Уйти без долгого разговора не выйдет. Я так и стою, нависая над ней. Запрещаю себе приближаться. Это чревато и грозит срывом. Потому что маленькая сучка меня заводит. Но она не должна догадаться о своей власти.

– А ты хочешь в полицию пойти? На допросы? Или чтобы тебя в машину сунули, отвезли на заброшку и там по кругу пустили? У меня много врагов. Как видишь, даже среди родственников оказались. Тебе рядом со мной грозит опасность.

Вижу, как она нервно вздрагивает. Испугалась, и правильно. Не сказать, чтобы я сильно сгущаю краски. С ней и не такое могут сделать. Расстановка сил в городе сейчас непонятная. Марьяне лучше уехать. Когда она будет далеко и в безопасности, ее не смогут использовать как рычаг давления на меня.

А я хотя бы не буду поддаваться порыву и ехать к ней на квартиру из прихоти, портить ей жизнь. Пусть уезжает. Так будет лучше для всех.

На мой вопрос не отвечает, просто молча мотает головой из стороны в сторону, отводит взгляд, прикусывает нежную пухлую губу. Целовать ее оказалось слаще, чем представлять это. А я давно уже баб не целовал, считал ненужным.

– Тогда уходи! Убирайся, слышишь? – поднимает свою израненную гордость с пола. Молодец, девочка, знал, что ты понятливая, знал, что не подведешь.

Вижу, что ее глаза просят остаться, хотя словесно она меня выгоняет. Она хочет, чтобы я нес какую-то сопливую хрень. Типа у меня ни с кем такого не было, нас ждет счастливое будущее и я уже притащил золотой ободок ей на палец. Хрен там. Мне просто нужно, чтобы она жила. Чтобы эта девочка убралась прочь, выбралась из той грязи, в которой я измазан по горло. Потом она мне спасибо скажет.

Ну это потом, а пока я слышу только слова обиженной маленькой девочки, понимая, какой же все-таки она ребенок. Вот и правильно. Еще одна граница между нами установлена. Пропасть ширится. У нас бы всё равно ничего не вышло.

На ходу засовываю руку в карман и вытаскиваю за цепочку маленький кулон, бросаю его в прихожей на тумбочку. Золотая птичка звякает, подмигивая мне на прощание бриллиантовым глазом.

Хлопок двери – и меня нет. Удаляюсь из жизни Марьяны, прислушиваясь к звукам внутри квартиры. Тишина. В груди лопается натянутая струна, и я начинаю дышать. Я ее освободил от себя. Всё сделал правильно.