Роман Копия жены по контракту глава Глава 34

Рамиль

Оставляю Лану в одиночестве, тихо прикрывая дверь в ее палату. Тем самым от себя отсекая. Надеюсь, навсегда. Мысленно переворачиваю последнюю страницу нашей семейной жизни и закрываю воображаемую книгу.

Далее любыми возникшими вопросами будут заниматься нужные люди, которые за бабки нарисуют Лане жизнь по ее желанию, а меня избавят от ее нежелательного присутствия.

Она выкарабкается. Слишком цепкая, чтобы сдаться и скатиться в депрессию из-за пережитого, слишком циничная. Она похожа на меня. Крепко держится за жизнь и не глядя переступает через тех, кто невольно оказался жертвой ее действий.

Судьба будто смеется над нами. Оба нашли молодых наивных созданий, ниже себя по статусу, позволили им быть рядом, использовали и выбросили за ненадобностью. Если бы любовника Ланы не расстреляли, уверен, она бы бросила его вскоре, обвиняя в том, что не обеспечивает ей нужный уровень жизни. Уверен, она бы сделала его несчастным. А побег был глупым порывом, о котором она бы обязательно пожалела.

Шагаю в сторону кабинета главного врача, отдав охране распоряжения. Пытаюсь понять, кого мне теперь бояться, какая расстановка сил теперь в городе. Но после предательства собственного отца все враги кажутся мелкими и незначительными. С ними легко расправиться. Одна пуля – и они больше не мешают, а ты занимаешь их место.

С отцом так не поступишь…

На душе паршиво. Ощущение незавершенности гложет, съедает поедом. Столько всего нужно сделать, сколько вопросов решить, но поганая мышца в груди, которая так не хочет подчиняться разуму, сама по себе учащает ритм, только я думаю о Марьяне.

Думаю – и снова себе запрещаю. Я погублю ее, как Лана погубила того мальчишку. Она станет жертвой, уже почти стала. Едва спасли. Она ломает мое привычное каменное безразличие, которым так удобно было прикрываться. Сейчас мне нужно всё мое самообладание, чтобы завершить непростой жизненный этап, мне нельзя поддаваться слабости и позволять себе вторгаться в жизнь этой наивной девчонки.

Дверь кабинета врача открыта, в светлом просторном помещении царит прохлада, вдоль стен высятся стеллажи со стеклянными дверцами, наполненные кипами документов. В широкое окно бьет солнечный свет. Где-то там, в остальном мире, продолжается жизнь. Как ни в чем не бывало.

При виде меня грузный мужчина опускает очки с толстыми стеклами на нос и откладывает документы. За те бабки, что я отваливаю ему регулярно, он мог бы купить себе самые дорогие стекла, но он предпочитает пользоваться старыми и допотопными, обклеенными кое-где медицинским пластырем. Занятная деталь.

– Шалим Вазгенович, – приветствую его и усаживаюсь напротив в широкое кожаное кресло, складываю руки на груди.

Гория какое-то время изучает меня, бегая взглядом по лицу, потом набирает в рот воздуха, как перед прыжком в воду на большую глубину. Понимаю его, нам нужно многое обговорить.

– Так-с, обсудим наших больных, – кивает сам себе и подхватывает со стола папки. – Все необходимые анализы и УЗИ вашей супруге сделаны, беспокоиться не о чем. Палец обрезан грубо, кустарно, явно не врачом, восстановить его уже не удастся, но после родов можно будет поговорить о пересадке. А пока состояние удовлетворительное. Что у мамы, что у плода. Выписать сможем… ну-у… – пожевав губы, смотрит в потолок, размышляя. – Неделя вас устроит?

– Можете не спешить. Я не тороплюсь. Главная моя просьба, чтобы журналисты не узнали о присутствии в больнице моей супруги, – предупреждаю, не вдаваясь в подробности о предстоящем разводе.

– Обижаете, Рамиль, – Гория качает головой, складывая руки и внимательно глядя на меня. Сколько уже таких разговоров между нами случалось, сколько ребят он подлатал, написал нужные заключения, подшаманил их, чтобы ничего не выходило за рамки закона.

Сколько раз он, не задавая вопросов, подчищал за мной, но только в эту минуту я вижу в его глазах осуждение. Подбираюсь, злость поднимает голову. Мне не нужны сейчас лишние разговоры, бесполезные разборки.

Но и Гория знает меня годами, в приятельских отношениях с моим отцом, оттого тема острая, болезненная, как лезвие бритвы на языке.

– Я давно тебя знаю, Рамиль, – переходит на «ты», вдруг отбрасывая сантименты. – Новости смотрю. Обычно не влезаю в твои дела, меня они не касаются, но сейчас что-то из ряда вон выходящее происходит. Нет, криминальные разборки меня не удивляют, я в девяностые и с головами отрезанными сталкивался, обожженные трупы опознавал, пули вытаскивал и операции делал на дому под дулом пистолета… – чешет лысину, вспоминая старые «добрые» времена, а я внимательно слушаю прелюдию к основному вопросу. – Но я хочу знать, сколько мне твоего отца под препаратами держать. Он рискует впасть в кому или получить наркотическую зависимость. Фархад еще крепкий, здоровый мужчина, несмотря на возраст, ему приходится вводить большие дозы, просто конские, чтобы в бессознанке держать, как ты просил…

– Мне нужно психологическое освидетельствование. Чтобы его признали невменяемым и поместили в дурку до конца жизни, – говорю твердо, озвучивая свой план, который четко сформировался у меня в голове, как только я понял, что мой отец не жалеет о содеянном. Мне нужно было во что бы то ни стало заткнуть ему рот, и, к счастью, в этой больнице достаточно средств для достижения этой цели.

– Рамиль… – вздыхает с горечью врач, понуро опустив голову. Ему явно не нравится происходящее, но он понимает, что мы связаны воедино слишком большим количеством тайн, финансовая печать плотно закрывает его рот.

Даю понять молчанием, что не намерен говорить больше сказанного.

– У нас, конечно, второе крыло нуждается в ремонте, да и новый современный аппарат МРТ не помешал бы, – заводит привычную песню, намекая, что ему самому ничего не нужно, но ради блага больницы и пациентов он готов преступить закон.

– Мой отец безумен, вы убедитесь в этом, если будете присутствовать на освидетельствовании. Он живет прошлым и считает, что до сих пор является криминальным авторитетом, похищает и убивает людей.

– О, ну это серьезно, – Гория цокает языком, наши взгляды схлестывается. Я вижу в его глазах борьбу с самим собой и желание понять, что же происходит. Но в очередной раз он вынужден пойти мне навстречу и при этом остаться в неведении.

– Пришлите сумму, как обычно, моему финансисту. Все переводы будут сделаны в тот же день. И да, оформим как пожертвование от анонимного спонсора, – уверяю, что помню о его просьбах, и Гория заметно успокаивается.

На выходе из кабинета достаю мобильный телефон. Звонков много. От Щедрина, от начальника моей охраны, от матери… Нужно не допустить, чтобы она переговорила с отцом. Она послушается, она покорная верующая женщина и с достоинством примет недуг своего мужа, не задавая лишних вопросов.

– Как он? – спрашиваю в трубку, набрав номер начальника охраны.

Рустам спокоен как танк, значит, волноваться мне не о чем. Рахимов под присмотром.

– Нормально, сидит кино смотрит, – усмехается он по ту сторону связи.

– Какое еще кино?

– Да включил ему видео про каннибалов и расчлененку. Реальные кадры пыток из Афгана, кровища, все дела. Пусть развлекается парень.

– Ты к нему, главное, баб не подпускай. Он их своей смазливой рожей на глупости толкает. Ирму не нашли? – задаю очередной вопрос, посматривая на часы.

– Найдем, шеф, – успокаивает меня. – Найдем и проучим, – снова усмехается. Знаю я, какие он планы насчет грудастой администраторши лелеет. Все парни на нее давно слюни пускают, ну, пусть найдут и угомонят похоть. Тварь заслужила.

Мне, честно, до звезды, что с ней сделают. Доверяю Рустаму. Каждый должен быть наказан за свои преступления, в соответствии с тяжестью. Поблажек и исключений не будет ни для кого.

– Этот… пленник говорит, что что-то важное тебе сказать хочет, Рамиль, – сообщает Рустам спустя время.

– Выторговать себе жизнь он хочет, а язык у него всегда хорошо подвешен был. Пусть посидит сначала, потом разговаривать будем.

– Понял, шеф.

Нажимаю «отбой», постукивая трубкой по ладони. Рахимов, конечно, последняя падаль, и я его урою, как только увижу, поэтому надо дать себе время, прежде чем ехать к нему. Вряд ли он что-то интересное или важное скажет, скорее, это какой-то блеф, чтобы вытянуть себя из преисподней, но всё же он имел странные тайные связи с отцом, общался с ним и выполнял приказы. Возможно, я узнаю что-то новое.

В сопровождении медсестры прохожу в палату к отцу, видя похожее на труп тело, утыканное проводами. На лице кислородная маска. Поговорить не удастся, но я и не желаю беседовать с ним. Противоречивые желания раздирают на части. Одновременно хочется прикрыть дверь и отодрать все датчики с его тела, вытащить все иглы.

Вытрясти из старика душу и потом прикончить на месте, выстрелив прямо в лоб. В то же время хочется спросить, как он мог. Как, сука, как? Сжимаю кулаки и делаю несколько коротких шагов вперед, к койке. Восковое лицо и тонкие губы отца напряжены даже во сне. Дыхание прерывистое, руки слегка подергиваются.

Спишь ли ты, отец? Варишься в своем безумии? Победил ли ты своих демонов? Как ты мог? Как же ты мог?

«…выпусти пулю старому шакалу в лоб. И тогда ты получишь своих женщин»… – продолжают звучать в голове его слова, отдаваться эхом и снова причинять боль, резать по живому.

Кажется, он сейчас очнется, просверлит меня взглядом и начнет выплевывать желчные приказы.

Не могу и не хочу его касаться, омерзение налипает на кожу ощутимой пленкой, содеянное отцом напрочь стирает сыновний долг, детские воспоминания, уважение, которое я должен испытывать к главе семьи.

Вычеркиваю его из жизни, выбрасываю, как мусор. Закрываю и эту дверь. Прохлада больницы превратила тело в лед. Хочется выйти наружу и ощутить на себе солнечные лучи.

Вспоминаю улыбку Марьяны. Внезапно, просто так, вдруг. Этот образ ощущается как удар под дых. Укладывает в нокаут. Всего лишь воспоминание об улыбке – и я поплыл. Пиздец.

Надо что-то с этим делать. Желание поехать к ней выкручивает внутренности, перемалывает на части. Я не жилец без нее, живу вполсилы, дышу вполсилы, как будто скован железными оковами.

Что за херня творится в моей жизни, что я полностью потерял контроль? Распихал родных по палатам, откупился от врача деньгами, но сам чувствую себя больным и безумным.

Потому что она не рядом, а мне кажется, что у меня руку оторвали или ногу, боль накатывает без конца.

Как она? А вдруг ей плохо? Вдруг она беременна и пострадала? Лежит у себя дома, зажимая живот? Мучается от боли. Вдруг старик вколол ей какой-то препарат? Почему-то именно сейчас, когда я разобрался с Ланой и отцом, мозг начинает работать вдвое активнее и подкидывать мне различные варианты событий.

Не успокоюсь, пока не пойму, что с ней всё в порядке. Да и попрощаться хочу, сказать в лицо, почему ее отпускаю. Признаться, боюсь увидеть радость на лице, облегчение, что наконец от меня избавилась. Боюсь, что не смогу отпустить, но всё же не могу сопротивляться самому себе.