Роман Холодные пески Техаса глава Глава 8

Каждый из гостей знает меня с раннего детства – отец строил свою империю, нанимая самых лучших профессионалов, иногда даже в ущерб себе. Но потом ему возвращалось все, еще и с плюсом.

- Робин, ты решила вернуться? – стандартный вопрос, на который я отвечаю с улыбкой:

- У меня в городе дела, – меня нереально нервирует то, как ко мне относятся друзья и сотрудники отца. Они до сих пор считают меня маленькой глупой девочкой, ибо адекватные люди не сходят с проторенной дорожки. Их-то дети так не сделали. Этому есть доказательство – одними из последних прибывают Катерина и Норман Линкольн в сопровождении сына – Сэмюэля. Только ради его округленных глаз стоило приехать на этот ужин.

- Робин Боррегар, ты ли это? – восклицает он, словно не было тех лет оскорблений и унижений, которые мне пришлось пережить в школе. Я, дочь очень богатых и успешных людей, благодаря этому говнюку, росла неуверенным в себе, зажатым подростком с кучей комплексов. И вот теперь он чуть ли не обнимается.

- Добрый вечер, Сэмми, - наименьшее, что я могла бы сейчас сделать, чтобы остудить – это назвать его именно так. Его всегда выводило из себя такая интерпретация его имени.

- А ты похудела, - он поймал волну, и я решаюсь на отчаянный шаг.

- А ты поумнел, да? – мама судорожно вздыхает, но, благодаря тому, что Норман постоянный партнер отца по игре в гольф, все заканчивается тем, что Норман громко смеется, и шлепает сына по спине. Мама приглашает их пройти в столовую, где уже собралось наивысшее общество Далласа. Осталось дождаться самого главного гостя – Акселя Овергаарда. Папа делает проходку по холлу, мама заметно нервничает, и ничего лучше не находит, чем заново перебрать букет, стоящий в просто огромной китайской вазе – одной из самых любимых.

- Так чем он так важен, этот датчанин? – спрашиваю, скрещивая руки на груди. - Мы, вроде бы, не бедствуем, чтобы так инвестора встречать. Или бедствуем?

- Нет, с бизнесом у нас все в порядке. Есть, правда, некоторые проблемы, но мы все решим, - папа машет рукой, словно отбиваясь от назойливой мухи. – Просто, почему бы не привлечь новые инвестиции, если есть такая возможность.

- А ты его проверил? – это я говорю тихо, чтобы любопытные из столовой не смогли подслушать наш разговор.

- Ты начала интересоваться делами? – папа приподнимает бровь и криво улыбается. Видя мою гримасу, он продолжает: - Конечно, я его проверил. Он ведет бизнес в нескольких странах, и даже с некоторыми нашими партнерами. Я же не враг себе, - папа смахивает невидимую пылинку с рукава. – А вот ты…

- Па, не начинай то, что не сможешь закончить. Я не хочу сейчас спорить. У меня просто нет сил на это, - мама снова недовольно качает головой, и собирается что-то сказать, но от выслушивания ее тирады нас отвлекает появление ожидаемого гостя.

- Добрый день, - мягкий баритон согревает и радует слух. Он, словно теплый мед, стекающий по напряженным нервам, помогающий мышцам расслабиться. – Простите за опоздание, я слегка заблудился, - обладатель голоса появляется в дверях, освещаемый вечерними лучами солнца, а так как его волосы отдают рыжиной, кажется, что на голове его сияет нимб. – Я немного не понял регистратор.

- Ох, и наговариваешь ты на себя, дорогой Аксель, - папа с радушием гостеприимного хозяина, спешит навстречу гостю, а я думаю, что этот самый Аксель действительно наговаривает на себя. Если у мужчины и есть акцент, то он его мастерски прячет – его просто не слышно. Возможно именно потому, что его голос обладает волшебными свойствами гипнотизировать без медитации. А еще Аксель хорош собой. – Проходи, и позволь тебе представить мою жену Диану, - гость улыбается маме, и галантно целует ей руку. – И нашу дочь Робин.

- Робин, как птичка? – а вот глаза Акселя не такие, как голос. Они голубые и холодные, как две льдинки, хотя буквально на секунду в них появляется интерес.

- Да, у моих родителей странный вкус, - отвечаю, улыбаясь. Мне нравится мое имя, и всегда нравилось. Но иногда вопросы про малиновку меня раздражают и бесят. Особенно, когда общаюсь с иностранцами.

- Но очень хорошая генетика, - гость улыбается, а я не знаю, как воспринимать эту фразу – как комплимент или просто констатацию факта.

- Робин результат столетней селекции, - говорит мама, и я удивленно на нее смотрю. Она никогда не позволяет себе таких вольностей с чужаками.

- Спасибо мама, - интонация моего голоса ставит маму на место. – А я думала, - в этот момент мама взглядом пытается меня остановить, но уже поздно, - что это результат диет, фитнеса и правильного макияжа.

Родители замирают, но обстановку разряжает сам гость – он начинает хохотать, да настолько громко, что из столовой появляются другие гости.

- Да уж, ваша птичка весьма остра на язык. Милая Робин, я понимаю, что такое у дамы не спрашивают, но все же, сколько вам лет? – самому Акселю лет тридцать пять, он широк в плечах, и от него замечательно пахнет.

- Мне двадцать шесть, мистер Овергаард, - если бы не тембр голоса датчанина, то я бы избрала другой стиль поведения. – Уже достаточно взрослая.

- Я бы не дал вам больше двадцати одного, - пытается сделать комплимент наш гость. – И я не думаю, что заслугой тому макияж. И прошу, зовите меня Аксель.

- Так, - мама довольно улыбается, но все же берет ситуацию в руки, и пытается исправить то, что чуть было, не сломала. – Пойдемте, я представлю вам наших гостей, да и пора сделать то, для чего мы все собрались – поужинать.

***

Ужин проходит в «непринужденной обстановке», как потом скажут мои родители. Потому что для них так и есть: они смеются, пьют дорогое вино и бренди, слушают струнный квартет, и получают массу удовольствия от разговоров и общения. Но не я. Меня усадили между двумя гостями, и мне понадобилось всего несколько минут, чтобы понять – не стоило маме этого делать.

Мама всегда знала толк в том, как рассадить гостей, но в этот раз, видимо меняя план посадки из-за моего присутствия, она допустила промах.

По правую руку сидит Аксель Овергаард, и в этом я маме благодарна. А вот по левую посадили Семюэля, от чего не приходится сдерживаться, чтобы не показать, насколько мне противно его присутствие.

- Смотри, много не ешь, - слышу я слева, как только беру в руки вилку. Мне хочется вогнать ее в бедро мужчины, тем более что он нагло прижался им к моей ноге. – Ты мне больше сейчас нравишься.

- Сэми, меня абсолютно не волнует твоя симпатия, - отвечаю я, и отворачиваюсь от соседа слева к соседу справа. – Как вам климат Техаса? – разговор о погоде самый беспроигрышный, особенно тогда, когда твой собеседник приехал из другой страны, или другого климатического пояса.

- Жаркий, - коротко отвечает Аксель. Вроде бы и обычное слово, но я просто всем телом чувствую подтекст. – Я думаю, что мне придется раздеться, чтобы не сгореть в лучах солнца.

- Для этого всегда есть кондиционер, либо освежающий душ, - отвечаю я. – А у вас дома совсем не жарко?

- Те погодные условия, что есть в Дании, уже надоели, приелись, - он улыбается. – Я правильно говорю?

- Абсолютно, - я улыбаюсь в ответ. – Если только вы хотели сказать то, что я услышала.

Аксель негромко смеется, и смех его такой же теплый, как и голос.

Мы ведем непринужденную беседу: датчанин рассказывает нам о Дании, о природе, о погоде. Я рассказываю о своей работе, о том, как уговаривала отца дать мне возможность заниматься тем, чем хочу. Так , не все, буквально в нескольких словах, ни говоря ни слова о договоре, но папа все равно недовольно хмурится:

- Когда-нибудь я заставлю эту девчонку вернуться в семейный бизнес, - громогласно оповещает он всех гостей. – Я сделаю из нее мужика со стальными яйцами. Или отдам замуж за такого мужика.

- Па, боюсь, что у тебя ничего не получится, - я смеюсь. – Вряд ли найдется хоть один мужчина, у которого testiculorum крепче, чем у меня.

Теперь смеются все, включая и Акселя. А вот Сэмюэль… Я чувствую, как его рука ложится на мою ногу. Я замираю, немного обалдев от наглости и самоуверенности мужчины. Наверное, он решает, что я не против, потому как я чувствую, как его указательный палец начинает выводить круги на моей коже, а рука поднимается все выше и выше. Беру бокал, и делая вид, что пью напиток, тихо говорю гавнюку:

- Только уважение к твоему отцу, Сэмюэл Линкольн, останавливает меня от того, чтобы проткнуть твою кисть вилкой. Поверь, даже рука не дрогнула бы.

Слышу, как хмыкает Сэми, но все же убирает руку, и откидывается на стуле.

- А вот я плевать хотел на уважение, - тихо говорит он. – Если бы меня не уволил твой отец, то я бы сейчас разложил бы тебя на столе и трахнул бы во все дырки.

Он словно бьет меня под дых. Мне стоит больших усилий, чтобы не взорваться – справа сидит возможный партнер отца, и ему точно не стоит смотреть на разборки бывших одноклассников.

- Если ты сейчас не заткнешься, то я обещаю, что завтра ты работать не будешь. И, я уверена, послезавтра тоже, – едва сдерживаясь, говорю я, стараясь не замечать, как горят мои щеки. Толи от стыда, толи от злости.

- Пожалуешься папочке? – он накалывает на вилку кусочек баклажана. – Так я и думал.

- А почему бы нет? Как ты думаешь, что он с тобой сделает, когда узнает? – я улыбаюсь. – И что потом с тобой сделает Норман?

- Птичка выросла? – лицо Сэмюэля становится каменным.

- А ты как думал? – я отпиваю вино. – Знаешь, я сегодня в очередной раз убедилась в том, что правильно сделала, когда сепарировалась от бизнеса родителей. Попробуй, тебе понравится.

После этого диалога я не слышу от Сэма ни слова, а вот Аксель остаток обеда развлекает меня, как может. Рассказывает о Дании, о королевской семье, в дом которой он вхож, о своих путешествиях.

Когда мужчины сообщают, что идут обсудить дела, выкурив при этом по хорошей кубинской сигаре, я извиняюсь, и ухожу к себе, под недовольными взглядами обоих родителей.

С радостью смываю макияж, а потом и усталость. Ныряю в мягкую кровать, зная, что наконец-то высплюсь и отдохну. А утром, с новыми силами, начну розыски Санни.