Роман Холодные пески Техаса глава Глава 34

Выхожу из спального отсека после Хоука, не смотрю на его людей. Чувствую кожей, как они пялятся на меня, представляю, как они подмигивают друг другу.

- Плевать, - думаю. – Я не в школе, чтобы краснеть перед какими-то уродами.

Иду на свое место, но Хоук перехватывает, и усаживает напротив себя. Я не ожидаю этого, но не дергаюсь, а смотрю на него в ожидании.

- Еще раз будешь так себя вести, кончить не дам, - говорит мужчина, и откидывается на спинку.

- Как так? – спрашиваю, прекрасно понимая, о чем он говорит.

- Будешь холодной, - мне хочется рассмеяться. Холодной? Да я уже сейчас снова хочу, только об упоминании секса. И мне это не нравится! - Или делать вид, что холодна. Еще раз и выпорю.

- Ясно, - отвечаю и тоже откидываюсь, скрещивая руки на груди. Ни оправдываться, ни обещать что-то я не намерена. Хоуку это не нравится, но он молчит. – Зачем ты везешь меня в Вегас? – предположение о браке я отбрасываю сразу – в его власти подделать документы, не зачем для этого лететь неизвестно куда. Больше никаких идей у меня нет.

- Я открываю клуб, - говорит он и пристально смотрит на меня.

- А я причем? – внутри начинают завязываться узелки страха. Сами по себе, видимо от плохого предчувствия.

- А ты приглашена на открытие, - он улыбается, но глаза обещают нехорошее.

- В смысле? – сдерживаюсь, чтобы не дрожать. Понимаю ведь – он задумал что-то ужасное.

- Никакого смысла, ты приглашена, как и сотни других, - он пожимает плечами.

- Меня могут узнать, - зажимаю руки в кулаки, чтобы он не заметил дрожи в пальцах. Становится все страшней, просто ужасающе. Я понимаю, что это какая-то ловушка, но какая…

- Не узнают, - он хмыкает. – Никто не узнает.

До Вегаса мы больше не говорим. Он что-то читает, а я мучаюсь от мыслей и предположений. Рядом с ним мне не удается мыслить разумно. Я вообще не могу думать – словно он отнял у меня эту способность. Я просто не могу собрать все мысли вместе. Они как пчелы роятся, но стоит мне поймать хоть одну, разлетаются с диким жужжанием. Я даже думаю, а не сумасшествие ли это? Может, я тоже схожу с ума, как его мать, но только медленно?

Оказывается, у него есть свой отель в городе, и на этой почве, как я понимаю, они и сошлись с отцом. Он небольшой, но номера в нем поражают своей роскошью и элегантностью, будто их дизайном занималась мама. Мама…Сердце больно сжимается, даже дышать становится тяжело. Мама…она так наивно и сильно привязана к отцу, а он… Я верю во все, что рассказал Хоук. Почему? Не знаю, но верю.

- Ты так и будешь тут стоять? – сзади говорит Хоук, и меня накрывает. Я падаю на колени и просто плачу. Рыдаю навзрыд, от боли, от страха, от унижения, от горя… И от того чувства, которое накрывает меня, когда рядом с моим мучителем. – Успокоишься, найди меня. Хочу тебя трахнуть.

Проклинаю его, заливаясь слезами. Жалею себя, свою жизнь и снова проклинаю, но уже не его, а тот день, когда Санни потащила меня на ту вечеринку. Санни… Из-за происходящего, я напрочь забыла о подруге, и уже не так сильно меня волнует ее пропажа. Ведь я тоже пропала. И, возможно, навсегда.

Я не ищу его, он сам меня находит. Я сижу на кресле, погрузившись в размышления, когда он появляется прямо передо мной. Поднимаю глаза и смотрю на него, ничего не выражающим взглядом.

- Я сказал найти меня, - говорит он, снимая футболку. – Ты не пришла. Мне тебя наказать?

- Делай, что хочешь, - говорю я, наблюдая, как он расстегивает пряжку на ремне.

- Что хочу? – его голос дрогнул, или мне показалось. – Ты уверена?

- А ты раньше так не делал, разве? – по неопытности я решила, что тот секс, что у нас был – это вершина его извращенности.

- Робин, - он улыбается, а его глаза темнеют. – Ты даже не понимаешь, чего я еще с тобой не делал, и что сейчас сделаю, - я вскидываю глаза и смотрю на него. – Я раскупорю твой зад. Для начала.

- Может ты латентный гей? – спрашиваю, понимая, что нарываюсь уж очень сильно. И так оно и есть: глаза Хоука из темно-карих становятся просто черного цвета, и, кажется, что внутри них вспыхивают искорки. Понимаю, что так быть не может, но думаю, что это нервные импульсы. Думаю, пока он не хватает меня за руку.

- А вот это ты зря, птичка, - рычит мужчина таким гортанным голосом, как будто он идет из самой преисподней.

Хоук дергает меня на себя, я врезаюсь в его грудь с такой силой, что зубы клацают. Его рука тут же оказывается у меня на затылке, который он обхватывает едва, не ломая позвоночник. Он тащит меня к дивану, швыряет на него лицом вниз. Я пытаюсь подняться на руках, но Хоук прижимает меня коленом в районе грудной клетки, и пока я барахтаюсь, пытаясь сделать хоть один нормальный вдох, стаскивает с меня штаны и трусики. Мысленно готовлюсь к насилию, кричу, пытаюсь одной рукой достать его, а второй все же оттолкнуться, но все это заканчивается, когда мои ягодицы обжигает его ремень. Я слышу, как он свистит, но не успеваю сообразить до удара. И не просто ремень, а пряжка бьет меня, рассекая кожу. Это ужасно больно. Дико. И я кричу. Уже не так, как когда пыталась вырваться. Это вопль раненого зверя. Из глаз брызжут слезы дикой боли, я замираю, и получаю второй удар. Не менее сильный, чем первый. Чувствую струйки горячей крови, стекающие на диван. Новый вопль переходит в болезненный стон. Даже если бы я захотела, уже не смогла бы подняться, так мне больно. После третьего удара я почти теряю сознание – Хоук бьет со знанием дела, сильно с оттяжкой. Так били рабов на плантациях – не для того, чтобы наказать, а чтобы другим неповадно было.

Не слежу за слезами, ни за чем ни слежу. Чувствую только, как дрожит тело, как сводит от боли мышцы на ягодицах и на пояснице. Когда чувствую его ладонь на израненной коже, подпрыгиваю и снова стону.

- Пока только три раза, - шепчет он. – Подними задницу.

- Будешь трахать, как мальчика? У тебя много мужиков, выбери любого, - голос дрожит, но я не унимаюсь. Ожидаю еще удары, но Хоук решает, что хватит, обхватывает меня поперек живота, и приподнимает над диваном. От боли снова текут слезы, но стараюсь молчать в ожидании новых издевательств. Я врач, я знаю, что анальному сексу нужно подготовиться, пусть хотя бы морально. Я не готова. Но Хоуку все равно. Он подкладывает под живот несколько подушек так, что голова моя оказывается внизу, а попка поднята наверх. Идеальная позиция. Хочу подняться, но руки не слушают – дрожат.

- Я лучше трахну тебя, Робин. Мне нравится твоя вагина, - чувствую пальцы на складках. – Идеальная, красивая, тугая, - его палец оказывается внутри, а потом и второй. Он трахает меня пальцами, я не реагирую, просто жду, когда все закончится, а потом … Его пальцы находят ту самую точку, и то, что происходит дальше, меня шокирует. Он дико трахает меня пальцами, я чувствую, как они загнуты, и чувствую, как нарастает какое-то ощущение, острое, порочное и пошлое. Я не могу ему противостоять, как бы ни старалась. Это физиология, и Хоук с ней хорошо знаком. Я держусь, кусаю руку, наверное, до крови, но когда удовольствие уже невозможно терпеть, стону, бормоча:

- Не надо, остановись, - и взрываюсь, чувствуя, как из меня бьет струя. Тело содрогается, глаза подкатываются. Такого со мной еще не было. Это настолько развратно, что меня заливает краска. Уши просто горят, пока я прихожу в себя, но Хоук не дает мне отойти от удовольствия – он шлепает меня по заднице. Наверное, легко. Наверное, не по лопнувшей коже, но я взвываю, и в этот момент он входит в меня на всю длину. И в этот момент я счастливо выдыхаю, потому что таранит он не анальное отверстие.

Он трахает дико, и каждый раз, когда его бедра бьют по моим, я дергаюсь от боли. Нет никакого удовольствия – мужчина наказывает меня, делая больно, унижая и оскорбляя мое тело. Я пытаюсь отключить мысли, ощущения, но боль не дает. Лейкоциты еще не успели сделать свое дело, я чувствую кровь, стекающую по бедрам - сидеть я еще долго не смогу.

Я начинаю считать, чтобы хоть как-то отвлечься от издевательства. Не замечаю, что текут слезы и сопли. Я просто жду, когда это закончится, но без ответа моего тела он не кончает долго, и когда я уже почти теряю сознание от боли, чувствую сперму, и слышу, как срывается его дыхание.

- Я думаю, что ты удостоверилась в том, что я не гей, птичка, - говорит Хоук. Я бы хотела ему ответить, но не сил, не желания у меня уже нет. – Ответить не хочешь? – спрашивает мужчина, а я молчу. Он хватает меня за волосы, которых после общения с ним останется половина, и глядя в заплаканные глаза, говорит: - Я жду.

Я не могу сфокусировать взгляд, я смотрю на него, а потом всхлипываю, закусываю губу, и просто тихо плачу. Опять.

- Задница твоя заживет. Жаль, что не быстро. Ты все испортила, ну ничего. Я думаю им понравится, - говорит он, бросает мою голову, - Ид в душ, я принесу мазь. Надеюсь, урок усвоен.

Хоук уходит, а я пропускаю мимо ушей фразу о ком-то, кому понравится моя попа.

«Иди в душ».

Он ушел, а боль осталась. Дикая, жгучая, разъедающая кожу и мышцы, и то, что все называют душой. Хочется выть и выйти в окно, остановив, наконец-то, все издевательства. Но мысли о маме не дают это сделать. Она не переживет моей смерти – я видела, как она выглядит, как осунулась и страдает. Я не могу ее бросить. Мне нужно избавиться от этого дьявола, но как?

Пытаюсь подняться и пойти туда, куда меня отправил Хоук. Если на кровь мне плевать, то сперму необходимо смыть, чтобы ничего его на мне не осталось. Но подняться, когда у тебя дрожат руки и каждое движение приносит адскую боль очень сложно. Слезы даже не вытираю – они текут самопроизвольно, как и стоны боли. Получается, только сползти на пол, где меня и застает Хоук – я стою на коленях и пытаюсь подняться, используя диван, как опору.

- Робин, я что сказал сделать? – спрашивает он, когда я рассматриваю пятна крови на диване. – У меня нет времени с тобой возится.

- Ты нездоров, - качаю головой, и поднимаюсь, но боюсь разогнуться, что может привести к открытию ранок. – Ты абсолютно точно нездоров. Биполярочка, да? – смотрю на него, сквозь челку, упавшую на глаза. Вижу, как глаза мужчины темнеют, наливаются злобой и ненавистью, но он сдерживается.

- Нет, - он хмыкает. – Не угадала. Хреновый из тебя врач. Я просто ненавижу всю вашу семью. Вставай! – он обхватывает меня поперек и дергает, как сломанную куклу. – Диван сейчас поменяют.

- Меня он меньше всего волнует, - вырываюсь из его захвата со стоном. Не глядя на мучителя, иду в душ, и закрываю за собой дверь.

- Открой дверь, - рычит Хоук, дергая за ручку.

- Алекс, остынь, - я включаю воду. – Ты и так сегодня оторвался. Если хочешь, чтобы я оказалась рядом с твоей мамой, я открою, - очень тихо говорю я, но, видимо, он слышит, потому что стучать в дверь перестает. – Я ничего себе не сделаю. Я хочу побыть одна. Мне это необходимо.

- У меня на тебя планы, поэтому окей, - Хоук выдыхает. – Двадцать минут, - добавляет он и затихает.

Купание, вернее вымывание, приносит еще больше боли. Пару раз мне кажется, что потеряю сознание, но включаю ледяную воду, и это приводит меня в себя. В сток уходит подкрашенная в розовый вода, и мои пролитые слезы. И здесь, в душевой кабине, я принимаю решение – как бы ни было больно, больше плакать я не стану.

После душа Хоук ждет меня в спальне. Жестом указывает на кровать, предлагая лечь. Сжимаю зубы, и укладываюсь так, чтобы не разбередить и так болящие раны. Боже, всего три удара, и я как инвалид. Чтобы было со мной, если бы плетью бил, по спине?

- Останутся шрамы, - резюмирует мучитель, нанося крем. Делает он это аккуратно, можно даже сказать – нежно, но я все равно кусаю подушку и поскуливаю. – Но, надеюсь, урок выучен, - мне кажется, что он сейчас шлепнет меня по заднице, и я даже чувствую движение воздуха от занесенной руки. Сжимаюсь в комочек, ожидая, но он опускает руку. – На тумбочке адвил. Выпей две. Приду, еще намажу.

Я не отвечаю. Даже не киваю, лежу, уткнувшись лбом в подушку, и стараюсь не шипеть от боли – мазь щиплет неимоверно. Но потом приходит облегчение, и я уже могу накрыть мягкое место халатом. А потом даже засыпаю, и сплю, пока Хоук не приходит повторно. Так повторяется до конца дня. Мне приносят еду, но я даже смотреть на нее не могу – меня мутит от ее вида. Меня вообще тошнит – я раз за разом вспоминаю то, что произошло, снова и снова переживаю унижение, которое мне пришлось пережить. И страшусь задать себе вопрос: что будет дальше? Насколько низко еще опустится Хоук, в желании унизить меня и мою семью? И когда этому всему придет конец?

Hkысыф

Ночью не спится, хожу по комнатам в одиночестве. Хоука нет, но за дверьми стоят два его здоровяка. Номер большой, красивый, от него веет домом. В надежде найти телефон, открываю все шкафчики, выдвигаю все ящики, но его нет в этом номере. Непонятно, был ли он здесь вообще. Возвращаюсь в спальню и лежу до утра. Утром приходит Хоук. Не спрашивая разрешения, задирает подол халата, и долго смотрит на то, что сделал.

- Уже лучше, - тихо говорит он, и принимается наносить мазь. Я уже не скулю, но и не говорю с ним. Отвернувшись, смотрю в другую сторону. Не реагирую даже тогда, когда он гладит поясницу, и когда его рука опускается вниз, по ноге. – Шрамов не будет, - говорит он мне на ухо. – Я рад. Жалко такую попку портить.

Он провоцирует меня на взрыв, на крики, на скандал. Я молчу, закусив губу. Я не обижена – какой смысл, я не злюсь – смысла тоже нет, я даже не боюсь. Я просто не хочу его видеть, не могу. Не готова! Хоук вздыхает, слышу, как ставит баночку на прикроватную тумбочку.

- Я приду за тобой послезавтра вечером. В семь. Будь готова. Не важно, что ты наденешь, мы заедем переодеться. Если что-то нужно, мои ребята в твоем распоряжении, - он поправляет халат, закрыв ягодицы, тяжело вздыхает. – И не забывай мазать свою попку как можно чаще.

Он еще стоит рядом, потом вздыхает, и я даже могу представить, как мужчина недовольно качает головой, и выходит. Слышу, как он дает указания, а потом громко, даже слишком, хлопает дверью. А мне все равно. Его злость не пугает меня…Больше не пугает.

Я лежу весь день. Смотрю телевизор, впервые за все время. Вижу сообщение о том, что меня разыскивают. Вижу отца, предлагающего огромный выкуп за меня, а позади него стоит плачущая мама. Сердце готово выскочить из груди, мне хочется крикнуть им, сказать о том, что вот я, здесь, заберите меня! Но они не услышат, а я не хочу, чтобы они меня забрали. Домой я точно никогда не поеду.

Мне приносят еду, я ем, не чувствуя вкуса, словно мочалку жую, хотя уверена, что еда вкусная. Потом принимаю душ, и подхожу к зеркалу с мазью. Сначала страшусь смотреть, а потом успокаиваю себя – в конце концов, он ударил всего три раза. Но все равно ужасаюсь картине, увиденной в зеркале. Месивом не назовешь, но полосы внушительные. Не знаю, когда смогу сесть, и как я завтра смогу куда-то пойти.

После мучительного нанесения мази, ложусь спать – за то время, что я у Хоука, привыкла к одиночеству и тишине. Всегда занимаю себя, повторяя названия мышц, костей скелета, диагнозы и анамнезы. Я не имею права забыть, хоть и не знаю, вернусь ли когда-нибудь к работе.

Утром принимаю душ, завтракаю, снова смотрю телевизор, не забывая смазывать ягодицы. Сидеть уже возможно, но очень больно. Я боялась, что снова все разойдется и пойдет кровь, но, о чудо! Все заживает с неимоверной скоростью. День тянется, но я этому рада – мне неспокойно, нервы натянуты, как канаты. Если бы я знала, что хочет от меня Хоук, я бы была спокойней.

Обедаю в одиночестве, принимаю душ, снова смазываю раны…

В полседьмого вечера начинаю собираться, и приходит четкое осознание - сегодня подходит финал. Сегодня все закончится. Возможно, моей смертью. Готова ли я? Нет. Хочу ли? Нет.

Трясущимися руками натягиваю белье, а за ним брючки песочного цвета и персиковую блузу. Ткань скользит по коже ягодиц, и я втягиваю воздух от страха. Но все оказывается лучше, чем я думала. Ходить в одежде не так уж и больно, но остается открытым вопрос: как я буду сидеть в машине?

Волосы закручиваю в низкий узел, не следя за аккуратностью, получается очень даже мило. К семи я готова, но и Хоук тоже пунктуален. Когда он заходит, я отвожу глаза, чтобы он не увидел мою реакцию на него – сегодня он не просто хорош, он неотразим. Черный костюм оттеняется белоснежной рубашкой, расстегнутой на верхние две пуговицы. Я вижу кожу груди, вижу шнурки с подвесками, вижу татуировки. Но сегодня он не для меня – понимаю, и меня бросает в жар предчувствия плохого. Нет – ужасного.

- Готова? – спрашивает, тоже не глядя на меня. – Пойдем.

Зажмуриваюсь, потом выдыхаю, поднимаю голову и иду за ним, широко открыв глаза. Он не увидит моего страха в глазах, возможно только алые щеки его не обманут – мне дико страшно.

С каждым шагом убеждаюсь, что он ведет меня к моему концу. К его концу. К концу всего.