Роман Его игрушка глава Глава 14

Софи

Мне предстояла тяжелая неделя. Засада по всем фронтам. Дома — холодная война, Карибский кризис отдыхает. Проект, в который ввязалась — тоже непростым оказался. Нет, я даже люблю трудности, но дозированно, а не так, как сейчас. Но отступать не собираюсь! По крайней мере, пасовать перед Мишель. Про Джейсона я предпочитала не думать. Пока. Просто выбрала из двух зол меньшую и разбиралась с ней. Сначала докажу им обоим, что я не пустоголовая, бесчувственная, вредная стерва, а дальше посмотрим.

После ланча я отправилась во вспомогательный центр для беженцев с проблемами в развитии, в основном — слабослышащие. У меня была уйма вопросов и главный из них: как они оказались в Штатах без сопровождения? Где их семьи? От чего они бежали и как? Преодолеть океан ребенку — это как вообще?!

— Миссис Говард, — я пожала руку директору центра.

— Миссис Сторн, здравствуйте, рада вас видеть.

Она предложила мне присесть, и сама устроилась в кресле за столом.

— Мы очень благодарны, что фонд обратил внимание на проблему с детьми в нашем центре. Ситуация острая, боюсь, скоро станет критической.

— Миссис Говард, почему детей не устраивают в фостерную семью?

Здесь все-таки центр временного пребывания, но дети почему-то живут здесь больше полугода, отсюда и проблемы с финансами. В чем дело-то?

— Миссис Сторн, — тяжело вздохнула она, — после нового закона о не выдворении детей-беженцев и мигрантов из страны у нас банально не хватает ресурсов.

Деньги нужны — это понятно. Будем искать.

— Обычно дети в таких центрах, как наш, задерживаются максимум на три месяца — Департамент в кратчайшие сроки находит замещающую семью. Но с особенными детьми сложнее. Требования к фостерным опекунам строже, обязательно наличие хотя бы одного члена семьи, знающего жестовый язык. Кандидатов мало, а детей у нас на данный момент порядка двухсот пятидесяти.

Я задумалась. Неужели в стране мало семей с ограниченными возможностями? Хватает, конечно, но… Всегда много разных «но». Особенные дети требуют особых условий. Реабилитация, социализация — и все всегда упирается в деньги.

— Государство следит и финансирует нашу деятельность, но мы погрязли в бюрократии, отсюда проблемы с устройством детей. Нам нечем стимулировать опекунов, но и содержать детей в центре становится финансово сложно.

— Миссис Говард, покажите мне вашу вотчину.

— Конечно, — она поднялась. Я тоже.

— И я хотела бы познакомиться с детьми.

Мы прошли в один из блоков, в котором находилось двадцать ребятишек — с большим количеством работать одному педагогу невозможно, каждому нужен индивидуальный подход. Сейчас у детей свободное время, и они играли в одном из классов — по ходу разговора объясняла миссис Говард.

— По-хорошему, — начала она, остановившись у стеклянной стены, рассматривая ребят, — в группе должно быть до десяти детей, пока они не пройдут реабилитацию и не привыкнут к новым условиям, но у нас не хватает специалистов.

— Так всегда было?

— Нет, только последний год. Большой приток детей-инвалидов прибыл из мусульманских стран Африки. В Штатах всего двадцать центров готовых принять их, — она печально улыбнулась. — Но оказалось, что мы не готовы.

Я задумчиво наблюдала за детской возней. Больше мальчиков, чем девочек. Возраст примерно пять-семь лет. Если такие трудности возникли на стадии поиска временных опекунов, то с какими проблемами можно столкнуться на этапе поиска родителей?..

— Миссис Говард, какой средний возраст у детей?

Она помрачнела. Мне стало все ясно.

— От девяти до двенадцати.

Мы обменялись понимающими взглядами. Возможно, это цинично, но с большей охотой усыновляют или удочеряют малышей до года. Я понимала почему: родители хотят чистый лист. Сложно осуждать за это. Подростки — это сложнее. Многих уже коснулось негативное влияние улицы, нищеты, преступности: как против них самих, так и от их рук. А эти дети априори пострадали от человеческой жестокости. Ведь они не просто так оказались за много миль от родного дома, одинокие и брошенные. Но это ведь дети, а детям всегда нужны родители, в любом возрасте. Я вспомнила отца. Пусть матери у меня по факту не было, но росла я в любви. И надеюсь, он еще долго будет со мной — лечение продвигается отлично. Я таким бодрым его давно не слышала.

— Миссис Говард, как они оказались в Штатах? Одни, без родителей.

— По-разному. Кого-то эвакуировала миссия ООН из мест вооруженных конфликтов. Есть дети, прибывшие с родителями на последние деньги, но в итоге оставшиеся одни в чужой стране. Пойдемте, — вдруг оживилась она и повела меня через переход в другой корпус.

Здесь были дети постарше. Те самые подростки.

— Видите мальчика в голубой футболке?

Я кивнула.

— Он из Сомали. Ему одиннадцать лет. Он с маленькой сестрой на руках пробрался в трюм грузового судна. Когда корабль пришвартовался в порту «Ред Хук» и началась разгрузка — обнаружили их. Я не буду рассказывать, чем они питались во время плавания, — она бросила на меня короткий, но весьма красноречивый взгляд. Да, я выглядела, как изнеженная, не знавшая нужды девушка. В чем-то так и было, но это не значит, что я слабее.

— Миссис Говард, не нужно меня недооценивать, — я улыбнулась, сдержанно и холодно. Она кивнула.

— Они ели крыс, размокшую от соленой воды стружку, пили мочу.

Нет, я все-таки слабонервная. Но я не отвернусь. Они выдержали, значит, и я смогу.

— Дети были измождены физически. Девочка вообще чуть живая. Она перенесла операцию по женскому обрезанию. Половые органы были воспалены, начался сепсис.

Я побелела. Что же за мир такой?! Как такое вообще может быть?!

Миссис Говард взяла меня за руку, успокаивая:

— Сейчас они оба здоровы, — она улыбнулась мне, и я поняла, что ремарка, сделанная ранее, была сказана не для того, чтобы обидеть меня, пристыдить, что я, такая разодетая, напичканная украшениями и гаджетами пришла в такое место, а просто уберечь от суровой правды жизни. Да, где-то есть именно такая жизнь. — Глухая только девочка, но брат не хочет бросать ее. Мы пытаемся найти семью, которая возьмет двоих детей.

— Можно мне пообщаться с ними?

— Конечно, — она открыла дверь, пропуская меня вперед.

Я познакомилась с Оби — милой молоденькой девушкой, которая занималась ранним развитием. Сначала меня это смутило — дети в этом классе не маленькие, но потом все стало ясно. Они знали, что такое самоскрученная сигарета, но не умели держать в руках карандаш. Не видели в глаза раскрасок и не лепили никогда фигурки. Их игрушками были пластиковые бутылки, тухлые рыбные головы и бог знает, что еще. Конечно, они не умели писать, считать и читать.

Миссис Говард и Оби очень удивились, когда я перешла на язык жестов. Конечно, я знала его весьма посредственно, но ведь не докторскую диссертацию защищаю, а с детьми общаюсь. Поскольку я художник, учитель живописи, то и занялась своими прямыми обязанностями. Мы нашли краски для аквагрима, и я нарисовала на худых темных ручках то, что они просили. Все остались довольны.

— Миссис Сторн, признаться, не ожидала: вы большая молодец! — похвалила миссис Говард, когда мы снова оказались в ее кабинете. — Откуда вы знаете язык? А дети?! У вас есть дети? Как вы с ними ладите хорошо!

Я улыбнулась. Мне было приятно. В последнее время я начала сомневаться в себе, как в человеке. У меня какой-то сбой программы произошел, но сегодня я оказалась точно на своем месте!

— Изучала факультативом, — размыто начала я. Ну не рассказывать же правду! — А детей нет.

Своих нет, а вот в школе меня ждут, и они тоже немножко мои.

— Миссис Сторн, я понимаю, что это некорректно, но вы могли бы…

Она не договорила, потому что это действительно звучит некомпетентно. Предложить морально неподготовленному человеку стать опекуном, а если он откажется, то будет чувствовать себя извергом, черствым человеком. Но я ее понимала — ситуация критическая.

Только что я могу дать ребенку? Софи Хантер — учительница с больным отцом, кучей долгов и кредитов, не замужем. А меня, как Дэйдры Морган-Сторн, просто не существует.

— Миссис Говард, — предельно честно начала я, — у нас с мужем — сложные отношения, на грани, так сказать, — я развела руками: — Наша семья скоро перестанет ей быть.

Да, с Джейсоном у нас, точнее, у него и Дэйдры скоро все закончится, осталось всего четыре месяца, но лично мне, пока я могу, хотелось помочь.

— Но если вам нужны лишние руки, то я могла бы несколько раз в неделю заниматься с детьми. Я учи…

Я прикусила язык. Ну какой я учитель! Я — светская львица!

— Я неплохо рисую, могла бы их учить.

— Если вы сможете, то мы будем вам очень благодарны! — миссис Говард крепко пожала мне руку.

— А над финансированием мы будем работать, найдем деньги.

Я пока еще не знала где, но несколько идей появилось, надо обдумать на свежую голову.

— Миссис Говард, а могу я как-то ознакомиться с историями детей? Чтобы узнать лучше, чтобы найти подход.

— Конечно, я вышлю вам на почту ключ доступа к личным делам вашего класса, когда сформируем его.

Я благодарно улыбнулась. Мне это действительно важно. Обычная практика в школах и детских садах. Нужно познакомиться с семьей, узнать слабые и сильные стороны, характер и темперамент — хотя это я сама установлю. Обычно я просто беседовала с родителями, но когда их нет, приходится работать с тем, что есть. В нашем случае — это карточка беженца.

Я изучала документы до рези в глазах — даже распечатала, потому что читать с ноутбука стало нереально. Но щипало глаза не только от нагрузки — жизнь детей, о которой удалось собрать информацию, вызывала оторопь. Над некоторыми историями я плакала, что-то вызывало тупую боль в груди, где-то становилось просто грустно. Когда живешь в цивилизованном обществе, кошмар, творящийся за его пределами, убивает безжалостной правдой. Да, есть страны, где дети голодают, работают в тяжелых условиях — по сути, рабами являются. Где нет медицины, образования, справедливости. Где девочкам до сих пор делают калечащие операции на половых органах. Где девочек отдают замуж, будучи детьми, и заставляют выполнять супружеский долг — не все из них переживают брачную ночь. Одна такая история потрясла до глубины души: так называемый муж одиннадцатилетней беженки Каримы, чтобы совершить консуммацию брака сделал надрез на промежности, чтобы войти и лишить ее девственности. У девочки случился разрыв внешних и внутренних органов. Хвала богу, что в госпитале, куда ее, истекающую кровью, все же доставили, молодой врач обратился к властям. Мужу, естественно, обвинений не предъявили — имеет право, муж ведь. Но ситуация получила огласку, ей заинтересовались в ведомстве по правам человека. Девочку эвакуировали в Штаты. Здесь ей будут искать родителей, потому что она — ребенок!

— Дикость какая, — я отложила бумаги и потерла виски. Чем глубже я изучала жизнь за пределами развитых стран, тем больше убеждалась: армагеддону все же быть. Мир погряз в грехах — ему нужно очищение.

Я посмотрела на часы. Нужно собираться — скоро Джейсон приедет. По расписанию — опера. Мы будем улыбаться и делать вид, что у нас счастливое воссоединение. Ага, куда там! От этого было грустно. Я скучала по нашей горячей войне, и дело не только в сексе. Рядом с ним не было такого щемящего чувства одиночества. Теперь я снова одна. Джейсон теперь возвращался еще позднее, мной не интересовался, даже нет — пугал уничтожающим безразличием. Сейчас, признаться, совершенно не ясно, чего от него ожидать. Свернет мне шею и не поморщится. Никаких угрызений совести. Я печально улыбнулась: он проявлял ко мне внимание — не нравилось, теперь смотрит сквозь меня — опять не так.

«Боже, — я стыдливо закрыла лицо руками, — я скучаю по нему». По надменному мерзавцу, грубому и жесткому. Он же ненавидит меня, точнее, свою жену. Бьет словом похлеще кнута. А я все равно мечтаю, что улыбнется мне, искренне и нежно. Без издевки и сарказма.

— Еще не готова?

Я резко вскинула голову. Пришел. Наконец-то я буду рядом, даже если ему это неприятно.